– Василий Васильевич?

Князь Немой, двигая плечами и упираясь ногами, кое-как выпрямился, спокойно посмотрел женщине в глаза.

– Анастасия Петровна уверила меня, княже, что честен ты и предан сыну моему и мне лично. Посему прошу тебя отныне заботу о Думе боярской на себя принять. По высокому родству своему ты более всех для места сего подходишь. Обиды за случившееся не держи. Бояре, мне и государю всей душой преданные, с похода вернулись. Усталые, злые… Где им в мелочах разбираться, кто сильно мне предан, а кто так… без искренности? – Правительница подступила ближе: – Ты ведь предан, Василий Васильевич?

– Да, – согласно кивнул пожилой воевода.

– Ах, Василий Васильевич, вечно из тебя слова не вытянешь, – вздохнула женщина. – Потому и понимают тебя не все и не сразу.

Она повернула голову к кривому псарю. Тот торопливо выхватил нож, срезал с пленника веревки.

– Теперь осталось узнать мнение остальных достойных бояр, – повернулась к прочим пленникам Елена Васильевна. – Поведай мне, князь Воротынский Иван Михайлович, ты согласен с моим безвременно почившим дядюшкой, царствие ему небесное, и считаешь меня малолетней дурой или согласен с князем Шуйским и поклянешься мне в вечной преданности?

– Судя по тому, что ты с ратью и на троне, а я в подвале рядом с мертвецом, ты кто угодно, только не дура, – покачал густой седой бородой пленник. – Отпусти, я поцелую тебе крест.

– Ты поцеловал крест моему сыну, – напомнила Великая княгиня. – Посему мне хватит твоей клятвы. Но прямо здесь и сейчас. Клянешься ли своей честью, что будешь мне предан и никогда не станешь злоумышлять против моего правления? Что скажешь?

– Клянусь честью, Елена Васильевна. Если отпустишь, против тебя никогда не выступлю.

Женщина кивнула кривому псарю и сделала шаг дальше:

– Князь Ляцкий Иван Васильевич… Что скажешь мне, княже? Ты с дядюшкой моим али с князьями Шуйским и Воротынским?

– Клянусь честью быть преданным и никогда не затевать супротив тебя крамол, Елена Васильевна, – не стал тянуть самый молодой из пленников. Князю Ляцкому еще не исполнилось и сорока.

– Братья Бельские? – обольстительно улыбнулась Великая княгиня.

– Твоя взяла, литвинка, – ответил старший, Иван Федорович. – Правь!

Дворцовый переворот успешно завершился.

Вернувшись во дворец, Елена Васильевна зашла в детскую. Там, как оказалось, помимо трех нянек находился воевода Иван Федорович и играл с государем в жмурки. Великий князь хохотал и бегал за хлопающими в ладони подданными.

Посмотрев на это с улыбкой, правительница мешать не стала – отправилась в свои покои и взялась за перо, со всем тщанием выводя на листе бумаги крупные буквы, повторяя вслух начертанные слова:

– Дорогой Юрий Иванович! Спешу сообщить, что план наш давнишний удался более чем полностью, и ныне я осталась единовластной правительницей земель русских! Надеюсь, княже, ты скорейше приедешь в Москву и поможешь мне в тяготах правления, ибо большая у меня нужда в верных людях, на каковых опереться можно…

Закончив одно, тут же написала второе с таким же примерно содержанием и, вздохнув, отправилась на псарню.

Увы, но в эти самые важные для нее часы и дни у новой правительницы державы совершенно не было слуг. Бояре любимого подчинялись ему. Дворцовые слуги все еще помнили об опекунском совете и о перевороте пока даже не догадывались.

Пока все поймут, кто тут главный, пройдет еще не меньше недели. Пока она разберется, кому можно верить, а кто повинность отбывает, тут вовсе на месяцы растянется. Вершить же дела державные требовалось прямо сейчас!

Правительница специально заглянула в подклеть – и не нашла никаких следов недавно случившегося. Тело исчезло, веревки тоже. И только собаки гавкали истошнее обычного. А может – показалось.

– Ты меня ищешь, госпожа? – следом за ней вошел в подклеть Гедвик.

– Да, – кивнула Елена Васильевна. – Всех людей верных собери. Выдели двоих. Один пусть вот эту грамоту князю Старицкому доставит, а другой вот эту – князю Дмитровскому. С остальными же скачи в Суздаль…

* * *

Кудеяр влетел в келью нежданно и стремительно, засыпанный снегом, морозный, пахнущий дымом и потом. Обхватил Софью, крепко поцеловал в губы, выдохнул:

– Собирайся, уезжаем! – подхватил под мышки кинувшегося к нему мальчика и тоже поцеловал: – И ты сбирайся!

– Куда, почему?! – не поняла бывшая Великая княгиня.

– Елена Глинская власть взяла!

– Ох, господи! – испуганно перекрестилась монахиня.

– Скорее! Я, может статься, всего на пару часов их опережаю! Собирай ребенка, сама сбирайся. Каждый миг на счету!

– Она не выпустит нас, Кудеяр, – покачала головой женщина.

– Пустое, следы заметать умею, – мотнул головой боярский сын. – Порубежник я али нет? Главное, чтобы тут не застали. На пару часов оторваться, и ищи ветра в поле!

– Ты не понимаешь, любимый, – погладила ладонью его бородатую щеку монахиня. – Нас найдут. Глинская всю землю перевернет, но ребенка нашего сыщет. Наш сын на голову больше прав на престол московский имеет, нежели ее Ванька. Таких соперников живыми не оставляют. Хоть в пределах русских, хоть в басурманских, хоть в Китае али Индии, но она нас обязательно сыщет. Всех лазутчиков, всех купцов на ноги поставит, всю казну потратит, но найдет. Дитя свое от нашего обезопасит.

– Значит, в Египет скроемся, – пообещал боярский сын. – Собирайся же!

– Я знаю, что делать, – покачала головой монашка. – Давно уже придумала. Увези Юру, я же так поверну, что искать не станут.

– Я без тебя не поеду!

– Поедешь! – твердо ответила женщина, наклонилась к нему, уткнулась лбом в подбородок. – Я люблю тебя, Кудеяр. Всю жизнь любила, через все это пронесла. Пойми, любый мой… Наша любовь – это Юрочка, он ее воплощением стал. Сохрани его. Сохрани любовь нашу. Другой не будет… Половинка в нем от меня, половинка от тебя. Пока он с тобой, то и я с тобою.

– Без тебя для меня жизни нет, Соломея! – взял ее лицо в ладони боярский сын.

– Инокиня Софья, любый, – поправила его монашка. – Сердце мое с тобой, душа с тобой, дитя мое с тобой. Нет времени спорить. Поезжайте, я же погоню остановлю.

Женщина и ее девка проводили гостя и гордо сидящего в седле мальчика до самой Каменки, по льду которой тянулся зимник. Обняла Кудеяра, Георгия, махнула рукой на холопов – и маленький отряд умчался в сгущающиеся сумерки.

Монахиня Софья долго смотрела им вслед, потом попросила:

– Заряна, сходи травы мерзлой вдоль берега нарежь. Надобно к утру куклу большую сделать. С ребенка размером.

– Зачем, Соломея? – Девка так и не научилась называть хозяйку новым именем.

– И гробик небольшой закажи. Столяру скажи, алтын сверху дам, коли к утру поспеет.

– Свят-свят… – испуганно перекрестилась Заряна и отправилась выполнять поручение.

Через час, принеся траву в келью, монашки Софьи она там не обнаружила – кинулась к речке и застала там хозяйку у проруби, задумчиво смотрящую на текучую воду.

– Ты чего, Соломея? – испуганно схватила ее за руку девка.

– Вот и кончилась моя жизнь, Заряна, – задумчиво ответила женщина. – Никогда я более не увижу ни сына своего, ни Кудеяра любимого, ни мужа законного. Царствие мое прахом пошло, имя в забытьи растворилось. С полянки пустой каменистой судьба началась, в пустой келье каменной закончилась. И жила я али нет? Неведомо…

Она сняла с руки черненый браслет с синими эмалевыми капельками и бросила его в прорубь.

* * *

Псарь Гедвик с десятью преданными литвинами домчался до Суздальского Покровского монастыря только к полудню. Оставив запаренных скакунов у коновязи, мужчины вошли внутрь, тут же спросили у привратника:

– Инокиня Софья, бывшая княгиня Великая, как ее найти?

– Так вон же она, у собора, – махнул рукой ветхий старик в таком же ветхом тулупе. – Сыночка свого хоронит.

Гедвик быстрым шагом помчался в указанном направлении, протиснулся через небольшую толпу монахинь и прихожанок, вытянул шею, заглядывая в стоящий перед плачущей женщиной гробик. Внутри лежал ребенок в суконных штанишках и дорогой расшитой распашонке, лицо малыша закрывал платок.

– А чего лицо закрыто? – тихо спросил он у стоящей рядом послушницы.

– Так ведь оспа, – перекрестилась та.

Псарь тоже перекрестился и предпочел перебраться в задние ряды. Там он дождался, пока гробик опустят в яму, забросают мерзлой землей, и только после этого отправился к своим спутникам.

– Нам и делать ничего не понадобилось, – обмахнулся он небрежным крестом. – Сам помер, без греха обошлось. Возвращаемся.


28 марта 1534 года

Москва, Великокняжеский дворец


Уже в феврале Елена Васильевна получила ультиматум от короля польского и литовского Сигизмунда с требованием отдать ему, вместе с прилегающими землями, Смоленск, Брянск, Гомель, Чернигов… Всего девятнадцать городов, двадцать две крепости, тринадцать сел и семьдесят волостей. Вестимо, известия о смерти крепкого и храброго государя и воцарении вместо него юной женщины донеслись до соседей со стремительностью почтового голубя, и теперь умудренный опытом король по прозвищу Старый спешил использовать выпавшую возможность обобрать ослабевшего соседа.

Князя Ивана Федоровича ультиматум обрадовал несказанно.

– Бояре, что на стол нас возвели, на жалованье одном ныне сидят, – чмокнул он любимую в щеку. – А их наградить достойно надо бы, – чмокнул в другую. – Добыча во как нужна! – Воевода провел пальцем по горлу, поцеловал в губы и помчался в Разрядный приказ.

Неделю спустя князь Овчина-Телепнев-Оболенский выступил в поход на запад, забрав с собой буквально всех бояр, способных носить оружие, – вплоть до престарелого князя Немого-Шуйского и братьев Бельских, преданность которых была весьма и весьма сомнительна…

Посему, когда на двор просторной московской твердыни въехал князь Дмитровский Юрий Иванович со свитой – в Кремле было совсем немноголюдно.

Пятидесятипятилетнего брата почившего государя заброшенный вид столицы явно порадовал. Спешившись у Грановитой палаты, он сбросил меховой плащ на плечи холопов, быстро поднялся по ступеням. Наверху его встретила Елена Васильевна, порывисто обняла, с облегчением вздохнула:

– Ну наконец-то, друг мой старший! Как одной тяжко, как мне тебя не хватает, ты даже не представляешь.

– Да, пустовато тут у вас. – Гость окинул двор быстрым взглядом. – Что так?

– Разбегаются, все разбегаются! Прямо не знаю, что и делать! Мне нужен твой совет, княже. Очень нужен. Идем со мной, в покоях моих с дороги выпьешь и подкрепишься. Разговор наш не для чужих ушей будет и отлагательства не терпит. Анастасия Петровна! – оглянулась на кравчую правительница. – Прошу тебя, княжна, позаботься о свите друга моего верного! Пусть накормлены будут, напоены, в бане попарены, спать в тепле уложены.

– Слушаю, Елена Васильевна, – с некоторым удивлением поклонилась княжна Шуйская.

Ей показалось очень странным, что правительница намерена кушать с кем-то в ее отсутствие и не из ее рук. Но… Но спорить кравчая не стала, спустилась ниже.

– Велите холопам к коновязи у нижней стены коней отвести, – распорядилась она. – Я вас в трапезную отведу, а опосля холопов в людскую. Баней, знамо, уж ключник займется…

Елена Васильевна тем временем провела гостя через несколько комнат, остановилась в обитой кошмой горнице с двумя стрельчатыми слюдяными окнами, плотно сбитым полом из мореного дуба и единственным столом в центре, возле которого стояло всего два кресла.

– Прошу, – указала князю на левое правительница, сама же села напротив и еще раз повторила: – Как же я рада видеть тебя, князь Юрий Иванович!

Дверь распахнулась, в светелку вошел рослый слуга в атласной косоворотке, чернобородый и бледноглазый, быстро выставил на стол блюда с цукатами, нарезанной бужениной и печеной белорыбицей, кувшин, кубки, разлил вино, отступил в сторону. Елена Васильевна отпила первой, опять широко и радостно улыбнулась. Заговорила:

– Такой у меня вопрос, Юрий Иванович. На Руси зело популярно лествичное право, по которому трон наследует не сын государя, а самый старший в роду мужчина. И хотя сын мой уже провозглашен Великим князем и присягу ему многие принесли, твердым его трон станет лишь тогда, когда других возможных претендентов не останется. У Ванечки же моего мало того, что старший брат имеется, так еще и двое дядьев старших! Вот и посоветуй, как в положении таковом поступать надобно?

По мере ее речи улыбка потихоньку сползала и сползала с лица гостя, а с последними словами он и вовсе побледнел, попытался вскочить – но Гедвик, уже успевший развязать свой простенький пояс, одним быстрым движением накинул шнур мужчине на шею и что есть силы потянул в разные стороны.

Елена Васильевна, медленными глотками попивая любимое фряжское вино, терпеливо дождалась, пока в теле престарелого союзника не затихнет последняя судорога, поставила кубок на стол и распорядилась: