— Где Катриона? — поинтересовался Андро, усаживаясь и делая вид, что пропустил реплику брата мимо ушей.

Изабель, ни слова не говоря, устроилась напротив него. В этот час в баре было тихо. Кроме нескольких парочек за столиками и трех мужчин возле стойки, никого не было.

— Катриона сложила вместе два и два и получила крайне неаппетитное четыре. А поскольку она все-таки банкир, то хорошо умеет считать, — холодно проронил Роб.

— Что, черт побери, ты ей наговорил? — рассердился Андро.

— Я всего лишь сообщил ей, что ты — мой брат и что ты и Изабель — одно целое. А поскольку она уже кое-что обо мне знала, например, кто мои отец и дед, то стало ясно, что и ты связан с банком и Глендораном. Ну, а после этого Катрионе уже не потребовалось много времени, чтобы понять, какой хитрый, лживый и бесчестный ублюдок мой брат.

Роб повернулся к официанту, приблизившемуся к столу с ведерком, из которого торчала обложенная льдом бутылка шампанского, и тремя бокалами. Дождавшись, пока тот откупорил бутылку и наполнил два бокала, Роб накрыл третий ладонью.

— Благодарю вас, — вежливо, но твердо сказал он, — нет, я не буду, спасибо. Я ничего не отмечаю.

Официант поставил бутылку в ведерко и ретировался. Андро с вызывающим видом взял два наполненных бокала и протянул один из них Изабель.

— Ну, а нам с тобой есть что отметить, правда, Иззи? — Он приподнял бокал и объявил: — За первый фильм «Пресипити Сити Продакшнз» и за наше долгое и славное кинематографическое будущее!

Когда они чокнулись и выпили, Роб сухо заметил:

— Я мог бы с этим согласиться, если бы фундамент будущего не был построен на таком вонючем куске дерьма.

Изабель, не выдержав, взорвалась:

— Ради Бога, Роб, только не надо быть таким лицемером. Ты сам сказал нам, что нужен еще один миллион, Андро пошел и принес его. Конец истории.

— Может быть, для тебя это и конец истории, Изабель, но для Катрионы это начало крушения иллюзий и источник неуверенности в себе. Ты знаешь Андро лучше, чем кто-либо другой. Он непревзойденный плут. Он может продать снег эскимосу. Но уж эту-то роль он мог сыграть хоть с каким-то состраданием! Он не должен был заставлять бедную девочку в себя влюбляться.

— А она влюбилась? — встрепенулся Андро. — Глупышка Кэт! Это был только минутный порыв — очарование островов и все такое.

— Очарование островов? Ты все испакостил! Ты обманывал ее отца и мать, ты ел их хлеб и спал под их кровом, ты надругался над всеми корнями Катрионы! Но хуже всего то, что она поверила не только в тебя, она поверила в твой проект и отстаивала его для тебя. И ты ей позволил!

— Ну что же, это только доказывает, что у нее хороший вкус, — пожал плечами Андро, отпивая шампанское. — Послушай, Роб, я знаю, что был с ней не совсем честен, но цель оправдывает средства. Зато в результате у многих блистательных британских актеров и технических работников кино появится возможность проявить свои таланты. Мне очень жаль, но я вижу здесь скорее повод для ликования, а не для скорби. — Потянувшись, он вытащил бутылку из ведерка. — Успокойся, брат, перестань разыгрывать благородного рыцаря и давай-ка лучше выпьем.

Роб, нахмурившись, резко встал.

— Нет уж, увольте. Я отправляюсь спать. Я хотел бы только, чтобы вы видели лицо этой девушки, как видел его я, когда полчаса назад усаживал ее в такси. — Он извлек из внутреннего кармана толстый конверт и швырнул его на стол. — Вот ваш контракт. Берегите его, потому что это последнее, что я для вас сделал. Больше я вам не помощник. Наслаждайтесь своим шампанским — вы сами за него платите.

Развернувшись на каблуках, он зашагал к дверям. Перед ним все еще стояло напряженное, печальное лицо Катрионы, каким он его видел через окно такси.

— Вы знаете, я действительно думала, что у нас с ним что-то серьезное, — сказала она Робу, когда наконец вернулась из дамской комнаты. — Да, конечно, он никогда не говорил об этом, но нам было так хорошо вместе… И мне казалось… Я просто не могу поверить, что все это только игра.

Роб видел, как она безуспешно борется с собой, стараясь проглотить хотя бы кусочек бифштекса.

— Я понимаю, что это слабое утешение, но в данном случае вы не одиноки. Миллионы зрителей до вас попадались на ту же удочку. Мой брат, конечно, первосортный негодяй, но в своем актерском деле он мастер.


Хэмиш с побелевшим от гнева лицом ворвался в спальню, сжимая в руках журнал в глянцевой обложке.

— Что это за дьявольщина? — рявкнул он, тыча журнал в нос Линде, которая как раз собиралась лечь в постель.

На обложке под словом «Интродакшнз», напечатанным белыми буквами на красном фоне, красовалась фотография, на которой они с Линдой с немного смущенным видом застыли на фоне цветущих розовых камелий у себя в оранжерее. Поперек их ног шла надпись, которая гласила: «БРАК МЕЛВИЛЛОВ ПРОЦВЕТАЕТ — ИБО ОН УМЕЕТ ПРОЩАТЬ И ЗАБЫВАТЬ».

— Откуда, черт возьми, они взяли этот заголовок? — громыхал Хэмиш, лихорадочно листая журнал в поисках посвященной им статьи.

Линда, выпрямившись, уселась на край кровати. Она пыталась скрыть статью от Хэмиша хотя бы до приезда Макса, надеясь, что присутствие сына заставит его держать себя в руках. Однако, как назло, кто-то уже успел подсунуть ему журнал. Может быть, Минто?.. Да, не иначе. Наверняка Минто подложил один экземпляр в кабинет Хэмиша. Она еще с этим разберется!

— Да, какие дотошные журналисты, правда? — как можно спокойнее сказала Линда, хотя внутри у нее все дрожало от страха. По-видимому, кто-то дал им ниточку, иначе они никак не могли бы докопаться до этой истории.

— Кто им сказал?! — настаивал Хэмиш.

— Думаю, что не кто иной, как Виктория Монкрайф, — вздохнула его жена. — Вот что бывает, когда женщина чувствует себя униженной и отвергнутой. За соответствующую цену она готова кого угодно целовать в зад.

— В данном случае это ты целовала кого угодно! — Превратившиеся в льдинки голубые глаза Хэмиша бегали по строчкам. — Они называют меня «великодушным и милосердным магнатом». Господи Иисусе, да теперь я окончательно превратился в посмешище!

— Наоборот, ты предстаешь, как сострадательная натура, живущая по христианским принципам.

— На моем языке это означает слабака и тряпку, — отрезал Хэмиш. — О Господи, теперь каждый ублюдок сочтет, что он может вытирать об меня ноги. Но пусть только попробует!

— Если ты спокойно и внимательно прочтешь статью, то увидишь, что на самом деле в ней не содержится ни одного конкретного факта, — подсказала Линда, потихоньку откидываясь на подушки. Видя, в каком настроении Хэмиш, она ужасно нервничала. — Одни только сплетни, на которые вполне можно не обращать внимания. Фактически, в нас запустили комом грязи, и мы вполне можем подать в суд за клевету.

— Не забывай, что мы в Шотландии, ты, дура! — грубо рявкнул Хэмиш, продолжая читать. — Сплошное злословие, но даже если это неправда, то все равно бесчестие. И все по твоей милости! — Прочитав последний абзац, он захлопнул журнал со звуком, похожим на пистолетный выстрел. Его лицо исказилось от ярости. — Дерьмо! Ах ты, тупая корова! Шлюха, блудливая тварь!

В одно мгновение, как будто что-то взорвалось у него в голове, Хэмиш потерял контроль над собой. Скрутив журнал в трубку, он начал, как дубинкой, колотить им Линду по голове и плечам, одновременно извергая потоки брани. Прячась от града посыпавшихся на нее ударов, Линда зарылась в подушки и, то ли благодаря им, то ли потому, что Хэмиш не очень точно попадал в цель, вышла из этого сражения без видимых увечий.

Все кончилось довольно быстро. Выпустив пар, Хэмиш напоследок запустил злополучным журналом в коллекцию фарфоровых кошечек Линды, превратив большую часть их в осколки. Затем вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Как и многие другие жены в подобных обстоятельствах, Линда склонна была винить в происшедшем самое себя. Нет, она не раскаивалась ни в связи с Брюсом, ни в том, что пригласила «Интродакшнз», но корила себя за то, что позволила Хэмишу обнаружить проклятую статью в момент, когда он был «утомлен физически и эмоционально».

Заставив себя подняться, она побрела на место кошачьего побоища и, собрав осколки, выбросила их в урну, потом зашла в ванную и умылась холодной водой. Без косметики она выглядела маленькой и жалкой, карамельные глаза, обычно живые и ясные, сейчас помутнели, веки опухли. Возвращаясь из ванной, она подняла журнал и попыталась перечитать статью, но из-за подступивших слез строки расплывались перед ее глазами.

В действительности ущерб от статьи не так уж велик. Если бы не намек на грешки Линды, она вообще была бы вполне приемлема и даже желательна в тот момент, когда имидж Хэмиша так серьезно пострадал от обвинений в жестоком обращении с должниками. Фотографии, представляющие дом и его владельцев в самом лучшем виде, великолепны, и текст, если не считать абзаца, содержащего намек на адюльтер, выдержан в безукоризненно мягком и вежливом стиле.

— Будь ты проклята, Виктория Монкрайф, — процедила Линда, опуская журнал на пол. — И будь проклят Чарли, который не дает ей денег, так что она вынуждена продавать друзей, чтобы свести концы с концами!


Для Катрионы мучительно долго тянувшееся утро пятницы было немного скрашено звонком Сью Каррузерс, которая сообщила, что отныне официальной резиденцией ее семьи стала Глендоранская усадьба.

— Я подумала, что на Пасху вы, наверно, поедете на Скай и сможете заехать к нам по дороге туда или обратно, — предложила она. — Конечно, здесь еще полный хаос, но Ник творит чудеса. Кроме того, я ужасно хочу, чтобы вы познакомились с детьми. Вы расскажете им, какие порядки царят в хайлэндских школах.

— Боже мой, я уже не помню — прошла целая вечность с тех пор, как я училась в школе. Но как приятно, что вы обо мне вспомнили! Правда, я еще сама не знаю, каковы мои планы. Можно, я потом позвоню вам? — У Катрионы сдавило горло и заблестели слезы на глазах: в ее нынешнем состоянии нервного истощения любое проявление по отношению к ней доброты и участия вызывало эмоциональную реакцию.

— Да, конечно. Что-то не в порядке? — осторожно спросила почуявшая неладное Сью. — У вас какой-то странный голос.

Катриона заставила себя рассмеяться.

— Вы говорите точь-в-точь, как моя мать, — сказала она. — Нет, все нормально. А как у вас с деньгами?

— О, благодаря вам все отлично. Но проклятая страховка до сих пор не оплачена. Вы не знаете, как долго это еще может длиться?

— Хоть до второго пришествия. Если возникнут какие-то проблемы, дайте мне знать, хорошо?

— Не беспокойтесь, мы не подпишем ни одного сколько-нибудь значительного чека, пока не посоветуемся со своим оракулом.

— На прошлой неделе в Арджилле произошло новое нападение ШДШ. Я видела заметку в «Вест-Хайлэнд Фри Пресс». Надеюсь, в ваших краях они больше не проявляют активности?

— Нет, пока здесь все спокойно. Ник купил собаку, огромную немецкую овчарку. Она добрая и ласковая, как котенок, но вид у нее устрашающий. Я не думаю, что они опять сюда сунутся.

— Отличная идея.

— Да. Правда же, мой Ник — умный старичок? Пожалуй, не буду его бросать — даже несмотря на то, что сейчас мы все живем в кухне. Не забудьте насчет Пасхи. Жду вашего звонка.

Сью казалась бодрой и довольной, и Катриона подумала, что с удовольствием провела бы несколько часов в ее обществе. Однако она не была уверена, стоит ли ей показываться в Глендоране во время пасхальных каникул. Существовала вероятность, что Андро тоже приедет туда навестить деда, а перспектива встречи с ним казалась Катрионе убийственной. Внешне, особенно на работе, она старалась держаться как обычно, но внутри чувствовала себя слабой и дрожащей, как подтаявшее желе.


Мойра вернулась с перерыва, сжимая в руках номер «Интродакшнз».

— Ты это видела? — спросила она, раскрывая журнал и кладя его перед Катрионой. — Судя по всему, за королевой Линдой водятся грешки, а король Хэмиш настолько великодушен, что смотрит на них сквозь пальцы. Однако это совсем на него непохоже.

Катриона схватилась за журнал. С распахнутой страницы на нее смотрели Хэмиш и Линда, сидящие на антикварном диване в своей «элегантной гостиной в стиле Георга».

— А здесь не говорится, с кем она согрешила? — спросила Катриона, хотя понимала, что если бы в статье упоминалось имя Брюса, Мойра не могла об этом умолчать.

— К сожалению, нет. Там больше намеков, чем информации. Но вообще-то это ужасный скандал! Обычно в этом журнале, наоборот, делают всяческие реверансы в адрес своих героев, так что все у них выглядят белей белого, чище чистого.

— Естественно, ведь если бы было по-другому, никто бы не давал согласия на интервью, — заметила Катриона.