— Айла любила Луиса… — в растерянности повторила Одри. — Но она не любила его.

— Любила! Доказательством служит записка, которую оставил Луис. Он покинул нас. Он сказал Сесилу, что не может оставаться в Аргентине, если ее нет рядом. Какая ранимая душа у этого юноши!

— Луис уехал? — Одри задохнулась от ужаса. В панике она повернулась к Сесилу.

— Да, он уехал сегодня утром.

Одри опустилась на стул и заплакала.

Сесилу снова захотелось прижать ее к себе, как в тот день, после похорон, но он знал, что сегодня этот жест может быть встречен враждебно.

— Моя милая малышка, — попробовала успокоить дочь Роуз, приблизившись к ней. — Для нас всех это тоже стало ужасным ударом. Луис — та часть жизни Айлы, о которой никто из нас не знал. Должна признаться, мне казалось, что она должна была доверить свои сердечные тайны тебе…

Но Одри не могла сейчас думать ни о чем, кроме своей личной трагедии.

— Куда он уехал? — всхлипывала она.

— Скорее всего, в Англию, — ответил Сесил. И сам удивился своим словам: — Думаю, он успокоится и вернется. Вчера вечером Луис был совсем разбитым. К тому же он слишком много выпил. Смею полагать, когда протрезвеет, он обретет способность думать. Не отчаивайся, он вернется, я уверен в этом. — На самом деле он уверен был только в одном: что бы сейчас ни произошло, пути назад не будет.


Одри взбежала по ступенькам и заперлась в ванной. У нее открылась рвота. Как он мог уйти вот так, даже не попрощавшись и ничего не объяснив? Если он любит ее, разве может он заставить ее так страдать? Затем она вспомнила слова Сесила и отчаянно ухватилась за эту маленькую надежду — возможно, Луис придет в себя и вернется, когда поймет, что счастье стоит того, чтобы подождать. Если он это поймет, не все потеряно. Но в его отъезде есть часть ее собственной вины. Как она могла отнестись так бесчувственно к его переживаниям? Ведь он тоже нуждался в ней… А она думала только о себе.


— Видишь, все-таки я была права, — сказала с довольным видом Шарло, изучая сквозь очки свои карты. — Эта Айла была настоящим источником неприятностей!

— Но очень милых неприятностей, — добавила Диана, расплываясь в сочувственной улыбке.

— И все мы ошибались насчет Луиса Форрестера, — сказала Синтия. — Я всегда с удовольствием признаю свою неправоту.

— Я тоже, — перебила Филлида, нервно перебирая карты. Она не очень хорошо играла в бридж, и каждый раз, когда они садились за игру, чувствовала себя мухой, пожираемой тремя очень крупными ящерицами. Она нервничала и бездумно смотрела на свою бесполезную стопку карт.

— Но я до сих пор считаю, что Луис — дерзкий, безрассудный и бездушный юноша и всегда будет таким, — заявила Шарло.

— Ах ты вредина! — возмутилась Синтия, уставившись в стол. — Ты говорила, что он сумасшедший!

— Нет, Синтия, дорогая, это ты говорила, что он сумасшедший.

— По крайней мере, у меня хватает совести признать это. Шарло, ты просто дьявол в юбке! Он вовсе не сумасшедший, и не бездушный. Он — романтик, а в наши дни таких очень мало! — фыркнула Синтия.

В ответ Шарло вздернула подбородок.

— Я лучше разбираюсь в мужчинах, потому что уже троих похоронила, — сказала она и засмеялась своей собственной неудачной шутке.

— Надеюсь, четвертый похоронит тебя!

— По правде говоря, — мягким голосом перебила подругу Диана, — мы все были несправедливы к Луису, а теперь он уехал. Мне его безумно жаль. Бедный юноша! Что может быть хуже любви, которой не суждено сбыться?

— Мы все будем ужасно скучать по Айле.

— Ужасно скучать, — повторила Филлида.

— Не беспокойтесь, Одри выйдет за Сесила, и это даст всем нам хороший повод снова улыбаться, — сказала Шарло.

— Или ты выйдешь замуж за полковника и дашь нам хороший повод посмеяться, — добавила Синтия со злобной улыбкой.

Но Шарло не улыбнулась. На ее напудренном лице вдруг проявились морщины. С полковником что-то происходило. Ласковый взгляд, отрешенное выражение лица, мягкие нотки в голосе и грустная мелодия, которую он без конца напевает себе под нос… Шарло смела надеяться, что именно она вдохновила его на такие перемены, но не собиралась делиться своими мыслями с остальными «крокодилицами». Они бы засмеяли ее, стоило ей только озвучить столь непривычное для нее сентиментальное предположение.

— Вы можете начать смеяться даже раньше, чем вы думаете, — бросила она вызов.

Синтия уставилась на Шарло, разинув рот.

— Не верю, — сказала она медленно. — Ты действительно собираешься хоронить четвертого?

— Нет, нет, думаю, с живым полковником мне будет веселее, — съязвила она и добавила с неожиданной горечью: — Мне уже не кажется, что смерть может вызывать улыбку.


Члены британской общины были так заняты смертью Айлы, что взаимоотношения полковника и Шарлотты Осборн их не интересовали. Херлингем стал городком мрачных теней, потому что все пребывали в недоумении, вспоминая солнечного ребенка, чьи щеки с ямочками и прыгающая походка привлекали всеобщее внимание. Как могло случиться, чтобы существо, полное жизненной энергии, вдруг внезапно могло стать мертвым? Каждый думал о хрупкости своей собственной жизни, и яснее, чем когда-либо, осознавал, что является гостем на этой земле. Пробьет его час, и что тогда?

Воображаемая любовь между Айлой и Луисом (современными Ромео и Джульеттой) стала легендой, которой община наслаждалась, негодуя, что все закончилось так печально. Мужчины восхищались преданностью Луиса, а женщины завидовали бесстрашию Айлы. Вдруг оказалось, что все знают очень много об их любви: знают, как она началась, где они встречались, о чем мечтали, и, конечно же, догадывались о том, что в ту самую ночь, когда Айла заболела, влюбленные решили сбежать. Новые истории появлялись ежечасно, причем каждая последующая была невероятнее предыдущей. После смерти Айла принадлежала всем.

— Нелли плачет уже месяц, — жаловалась Хильда. — Луис уехал и увез с собой ее сердце. Я еще никогда не видела, чтобы столько слез было пролито из-за мужчины.

Роуз днями сидела у камина в гостиной, сжимаясь от холода, несмотря на тепло, даримое огнем. Она находила некоторое успокоение в частых визитах сестер, которые не давали ей погрязнуть в бездонной яме жалости к самой себе.

— У Нелли нет повода плакать, — нетерпеливо прищелкивая языком, говорила Эдна, которая устала слушать постоянные жалобы сестры. — Как Одри, Роуз? — спросила она ласково.

Роуз покачала головой, а Хильда поджала губы. Ее раздражало, что все говорили о дочерях Роуз с почтением, словно о святых. Пока Айла была жива, она попирала правила общины и вызывала только неодобрение, но теперь она была выше этого. Одри кропили той же святой водой. Хильда сердито уставилась на чашку с чаем.

— Она очень тяжело переживает случившееся, — мрачно сказала Роуз. — Сидит в своей спальне, печально глядя в окно, или нервно расхаживает по комнате. Я не могу понять, что ее так расстраивает. Один Бог знает, — добавила она набожно. — В конце концов, мы все в Его власти.

— А Сесил? Неужели он ничего не может сделать, чтобы развлечь ее?

— Ей нужно время, чтобы выплакаться, — ответила Роуз, опуская глаза. Ей казалось, что ее будущее счастье тоже зависит от отношений Одри и Сесила. — У него колоссальная выдержка. Он приходит каждый вечер, чтобы повидаться с ней, но она отказывается выходить из комнаты.

— Боже мой, но ведь это сведет его с ума! — надрывным тоном, в котором прозвучали завистливые нотки, сказала Хильда.

— Я так не считаю, Хильда, — ответила Роуз. — Сесил — чуткий юноша. Он понимает, что девочке нужно время, чтобы смириться со смертью Айлы, прежде чем она сможет сосредоточить свои мысли только на нем.

— Но ведь было бы естественно, если бы именно в такую минуту она приняла его поддержку!

— Все по-разному справляются с горем, Хильда, — возразила Эдна. — Одри всегда отличалась от других девочек. Она скрытная. Вспомни, она ведь потеряла не только сестру, упокой, Господи, ее душу, но и своего лучшего друга. — Повернувшись к Роуз и тяжело вздохнув, она добавила: — Разве мы ничего не можем сделать, чтобы она воспрянула духом? Слишком длительный траур плохо влияет на здоровье человека.

— Ну, Сесил предложил… — начала Роуз слабым голосом.

— Что именно?

— Звучит немного странно, но…

— Я бы ухватилась за любой шанс, — сказала Эдна.

— Он предложил нам купить пианино, совсем маленькое.

— Это еще зачем? — поинтересовалась Хильда. — Она сто лет не играла на пианино!

— Сесил говорит, что Луис играет, чтобы успокоить душу. А однажды он видел, как Одри играла вместе с ним, и, казалось, получала от этого огромное удовольствие.

— Потрясающая идея, Роуз! А что говорит Генри? — спросила Эдна с энтузиазмом. «В чем действительно нуждается этот дом, так это в маленьком источнике радости», — подумала она.

— Он хочет попробовать, — ответила Роуз.

— Тогда купите пианино как можно скорее, пока у ребенка окончательно не исчезла вера в будущее. Сесил и так уже слишком долго ждет!


Роуз поспешила заказать инструмент, и его привезли через неделю. Одри по-прежнему отказывалась выходить из комнаты, настолько она была убита горем. Альберт и двое младших братьев радостно били по клавишам, пока Роуз не объяснила им, что пианино купили для Одри и играть на нем может только она.

Однажды весенней ночью, когда ее душа уже была готова разорваться от отчаяния, Роуз разбудила трогательная музыка. Она выскользнула из кровати, накинула халат и спустилась на первый этаж. По мере ее приближения к гостиной мелодия становилась все громче. Роуз приоткрыла дверь и увидела ровную спину и дрожащие плечи Одри, которая, рыдая, играла сонату, сочиненную для нее Луисом. Тонкие пальцы девушки скользили по клавишам, словно она проигрывала всю свою жизнь, а глаза были закрыты, давая ей возможность унестись в те далекие уголки земли, которые она мечтала посетить с Луисом. Чтобы не расплакаться, Роуз пришлось зажать рот кулаком. Она стояла в темноте, слушая, как дочь музыкой выплескивает свое горе. Затем ушла так же тихо, как и появилась. Одри так никогда и не узнала, что мать видела ее в минуты глубокой личной трагедии.


Одри наконец осознала, что Луис не вернется. Она давала волю своей скорби до тех пор, пока она полностью не опустошила ее. Она тосковала по сестре, но скоро воспоминания о Луисе вытеснили все мысли и желания. Она ждала, ждала, ждала до тех пор, пока надежда не уступила место отчаянию, а затем, в конце концов, смирению. Фортепиано и их музыка, — вот все, что осталось от их любви. Начав играть, она уже не могла остановиться.

Одри неистово ударяла по клавишам, извлекая резкие аккорды и заставляя мебель вибрировать от силы своей злости. Луис не позволил ей побыть в своем горе ни секунды. Он потребовал, чтобы она думала об их будущем в тот момент, когда она не в состоянии была этого делать. В тот самый день, когда у нее отняли Айлу… Тогда, в приступе эгоизма и раздражительности, он опустошил ее душу. Разве может любящий мужчина быть таким бессердечным? Что на него нашло? Она изливала свою печаль, любовно извлекая из инструмента гармоничные аккорды, настолько трогательные, что даже каменные глаза тети Эдны наполнялись слезами. Единственный мужчина, которого она когда-либо любила, уехал, и в музыке звучали вся ее любовь и безнадежность. Когда Одри оставалась одна в полуночной темноте, то ощущала присутствие Луиса так явственно, что чувствовала его запах. Пальцы вопреки ее воле скользили по клавишам, а их мелодия разливалась по комнате, пронизывая время и пространство. Их соната, единственная ниточка, связывавшая их судьбы. Она играла ее, чтобы сохранить Луиса в памяти таким, каким знала его до того вечера в церкви, когда рухнули все ее мечты. Одри назвала эту мелодию «Соната незабудки», потому что до тех пор, пока она будет играть ее, Луис останется в ее сердце.

Но самое удивительное — с каждым сыгранным аккордом ей становилось легче. Ее настроение поднималось, и раны стали заживать. А потом, со временем, Сесил завоевал ее дружбу, доверие и, наконец, ее любовь.


Одри сидела на песке и смотрела на море, которое было на удивление бурным для середины лета. Солнце вот-вот должно было исчезнуть в воде. Как в детстве, она сидела и ждала, когда же оно зашипит и от поверхности к небу начнет подниматься пар. Но ничего такого не происходило. Так много всего изменилось с уходом детства… Мир выглядел по-другому. Со дня смерти Айлы и исчезновения Луиса прошло два года, и часть души Одри погрузилась в странный долгий сон. Прекрасный способ справиться с болью…

— О чем ты думаешь? — спросил Сесил, беря девушку за руку. Его часто интересовало, что было у нее на уме, особенно когда он слушал, как она играет на пианино. В последнее время мелодии стали менее печальными и более гармоничными. Такой стала и сама Одри.