Когда Одри вернулась в постель, сладкий сон очень быстро пришел к ней, нежно окутав ее душу. В сумеречном свете своего воображения она танцевала с Луисом на старых брусчатых улицах Палермо. Их тела слились воедино. Сквозь платье она чувствовала жар его тела и теплоту дыхания, и они оба знали все па так хорошо, словно танцевали вместе всю свою жизнь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В начале марта, вернувшись в Буэнос-Айрес после шестинедельного пребывания на уругвайском курорте Пунта-дель-Эсте, Гарнеты к своему разочарованию обнаружили, что если уважение людей к Сесилу Форрестеру продолжало стремительно расти, то его брат не прилагал никаких усилий, чтобы завоевать хоть малую его толику. Безусловно, странные поступки Луиса не ускользнули от зорких глаз «крокодилиц», которые были очень рады посудачить о нем во время «пленэров», устраиваемых по четвергам в неухоженном саду Дианы Льюис.

— Он играет совершенно непонятные мелодии. — Диана окунула кисточку в кувшин с мутной водой, а потом поднесла ее ко рту, чтобы губами отжать влагу. — Он словно впадает в транс. Но при этом делает такое серьезное лицо… Очень интересно!

Из четырех «крокодилиц» она казалась самой безвредной. Обычно она с невинным видом отпускала комментарии в адрес окружающих и анализировала их поступки, используя для этого любой удобный случай, подобно гиене, которая сама никого не убивает, но никогда не пройдет мимо падали. От процедуры «разделывания тушки» очередной жертвы она испытывала не меньше удовольствия, чем ее подруги.

— Рисовать небо невероятно трудно, — беззаботно пожаловалась она, ожидая, когда собеседницы проглотят наживку. Шарлотта Осборн, по крайней мере, никогда не обманывала ее надежд.

— Диана, ты всегда была королевой сдержанности! Он определенно чокнутый. И фортепиано — наименьшая его странность. Но как бы то ни было, он одаренный музыкант. Просто его манера игры кажется мне неестественной. — Шарлотта понизила голос и добавила: — Чокнутый, совсем чокнутый! И в этом не виновата война. Нет, Луис Форрестер, вне всякого сомнения, вспыльчивый, богемный молодой человек без царя в голове. Я спокойно отношусь к людям с некоторыми отклонениями от нормы. Например, простачок-сын Дороти Франклин не блещет умом, но он таким уродился, и, по моему мнению, заслуживает только сочувствия. Но Луис не прост, он высокомерен. Да, это своего рода проявление высокомерия — не надевать галстук к обеду, не заботиться о своей внешности. Он открыто пренебрегает традициями, а ведь именно традиции лежат в основе общества, и уважительное к ним отношение является признаком хорошего воспитания и высокой культуры. А Луис Форрестер не слишком хорошо воспитан, не так ли? — Шарло презрительно фыркнула. — Диана, у тебя губы синие, — грубо добавила она, оглядывая свою подругу поверх очков узкими, как у змеи, глазами. — Когда я рисую, я просто «вымываю» небо.

— Что ты имеешь в виду, говоря «вымываю»? — спросила Диана, забыв вытереть рот.

— Я просто макаю кисточку в воду и вожу ею по листу, а затем добавляю немного голубого, совсем капельку. Смотри, вот так! — С наигранной старательностью Шарло продемонстрировала свое умение. — Довольно эффектно, правда? — Отклонившись, она полюбовалась своим рисунком точно так же, как любовалась всем, что делала в своей жизни. Неважно, что ты сделал; если это было сделано с полной отдачей, этим нужно восхищаться. Оставаясь привлекательной в свои шестьдесят восемь — красивое лицо, умные голубые глаза и серебристые волосы, — она была убеждена, что способность увлекать мужчин зависит от внутренней уверенности женщины, а не от красоты.

— Очень эффектно, Шарло, — вздохнула многозначительно Филлида Бейтс, проводя языком по тонким ровным губам. Будучи, наверное, самой язвительной из всех четырех, Филлида была одновременно малодушной и безжалостной. Ядовитая, как змея, она всегда шла в том направлении, куда двигалось большинство, и получала огромное наслаждение от перемывания косточек общим знакомым. — Ты полагаешь, Шарло, что Луис Форрестер, как бы это поделикатнее сказать, психически неуравновешен? — спросила она, от удовольствия потирая пораженные артритом руки.

Шарло громко рассмеялась.

— Вы только посмотрите, Филлида пытается быть деликатной! Деликатной, но очень язвительной!

— Сумасшедший, — вступила в разговор Синтия Кляйн, высовываясь из-за своего мольберта. Будучи наименее злобной из «крокодилиц», она имела единственный недостаток — всегда называла вещи своими именами. — Он определенно сумасшедший.

— Я с тобой согласна, — кивнула Шарло. — Его взгляд пугает меня. Этот молодой человек непредсказуем. Я молчу о том, что он потакает своим прихотям, не считаясь ни с чем. Он довольно красив, но бесчестное нежелание защищать страну в момент опасности перечеркивает все положительные черты. Знаете, я видела его танцующим в одиночестве прошлым вечером после ужина. Я как раз собиралась уходить, и вдруг увидела его фигуру в лунном свете. Это точно был он! Шляпа криво сидела на голове… Никто, кроме него, так не надевает шляпу, особенно вечером! Представьте только, танцевать в полном одиночестве и без музыки! Очень странно. Брат стыдится его, и я его понимаю. Сесил — порядочный, хорошо воспитанный молодой человек, вернулся с войны героем. Настоящим героем! Только благодаря таким мужчинам, как он, мы не узнали ужасов оккупации. Он рисковал жизнью ради нас всех, а его глупый брат танцевал всю войну. Стыдно! Интересно, почему, черт возьми, он приехал сюда?

— Я думаю, ответ очевиден: он дискредитировал себя в Лондоне, — негодовала Диана, вытирая руки о халат для рисования.

— Он очень плохо начал, — сказала Шарло. — Нам всем известен его секрет. Ему не убежать от позора. Как ты думаешь, что может послужить оправданием его поступку? Пацифизм?

— В какой-то мере. Или какая-нибудь сумасшедшая религия, — ответила Диана, получая удовольствие от того, что внесла в разговор свежую струю.

— О да, возможно, он член какой-нибудь секты, — писклявым голосом согласилась Филлида. — Черные намерения он скрывает под маской пацифизма!

— Да ну, девочки, вы слишком далеко зашли. Он не плохой человек, просто кажется немного странным нам, людям старшего поколения. — Синтия оторвала лист бумаги от мольберта и бросила его на траву к другим наброскам, которые перестали ей нравиться. — Нельзя вот так, за глаза, обвинять Луиса в том, что он не воевал. Может быть, у него есть вполне уважительная причина. Кроме того, я нахожу его привлекательным. В своем роде… Мне лично очень нравятся мужчины, которые выглядят уязвимыми. За ними просто нужно хорошенько присматривать. Этого парня нужно усыновить.

— В твоем случае, Синтия, скорее «увнучить», — насмешливо сказала Шарло.

— Уж кто бы говорил, а ты бы помалкивала, Шарло, дорогая! Ты так давно вышла из цветущего возраста, что трудно даже вспомнить, когда именно это случилось!

— При нынешнем дефиците молодых мужчин как тяжело приходится девушкам! Бедняжки, они живут надеждами на удачное замужество! — вздохнула Диана, поднося кисть ко рту и добавляя к синему цвету немного зеленого.

Шарло, видя, что подруга кладет на лицо больше краски, чем на бумагу, ухмыльнулась.

— Ни одна здравомыслящая мать не захочет иметь такого зятя, — сказала Синтия. — Если бы я была на пятьдесят лет моложе, я бы всерьез взялась за его брата, Сесила. Он — благоразумный молодой человек.

— Да, действительно, — вступила в разговор Диана, вспоминая утонченные манеры старшего из братьев Форрестер. Как галантно он помог ей сесть в машину! — И истинный джентльмен. По-настоящему благородный.

— К сожалению, девушки часто ошибаются, — высокомерно сказала Шарло, — они не всегда знают, что для них лучше. Некоторые глупышки могут влюбиться и в загадочного и обаятельного Луиса.

— С такими приятно флиртовать, но не жить, — вставила свое слово Синтия. — Многие выбирают в мужья солидных и надежных мужчин, с которыми можно жить как за каменной стеной. Мой Эрни был именно таким.

— Каменная стена! — воскликнула Шарло. — Скажи лучше, кирпичик. Как только ты придашь ему нужную форму, глядь, а вместо стены лежит маленький камешек!

— Шарло, иногда ты заходишь слишком далеко, — упрекнула ее Диана.

— Не спорь с ней, Диана, — сказала Синтия с улыбкой. — Я лучше знаю, каким был мой Эрни, упокой, Господи, его душу. А что до тебя, Шарло, ни один из трех твоих мужей не был похож на каменную стену.

— Да, в этом ты права, — согласилась та, макая кисть в краску, чтобы завершить работу. — Может быть, с четвертым мне повезет больше, — провокационно добавила она.

Синтия приподняла брови.

— Ах! — вздохнула она, не в силах удержаться от искушения поддеть подругу. — Полковник Блис крепче любого камня. Возможно, в четвертый раз удача тебе улыбнется.

Бледное лицо Шарло, полускрытое широкими полями шляпы, исказилось негодованием.

— Полковник Блис! — воскликнули Диана и Филлида одновременно, вставая, чтобы выглянуть из-за своих мольбертов, так резво, как только позволяли их старые ноги.

Синтия торжествовала.

— Сколько раз он предлагал тебе выйти за него? — спросила она. — Давай, рассказывай.

Шарло поерзала на стуле и выпятила подбородок, пытаясь сохранить спокойствие. У нее не было ни малейшего желания выходить замуж за полковника. Он просто пошутил. Ему нравилось флиртовать с ней, вот и все.

— Дважды, — беззаботно ответила она.

Филлида и Диана с удивлением уставились друг на друга.

— И что ты ему ответила? — продолжала Синтия.

— Он говорил несерьезно, — запротестовала Шарло, вставая и откладывая в сторону кисточку.

— Ну же, Шарло, что ты ему сказала? — настаивала Диана, а затем, повернувшись к Синтии, спросила: — Что она ему ответила?

— Я сказала ему, — отчетливо произнесла Шарло, — что у меня есть жуткая привычка — хоронить своих мужей. Вряд ли он снова когда-нибудь сделает мне предложение.

— Бедный полковник Блис, — вздохнула Филлида, снова присаживаясь. — На что может надеяться такой пожилой человек?

Шарло закатила глаза и широкими шагами направилась к дому.

* * *

Одри провела шесть недель у моря, предаваясь неистовым романтическим фантазиям. Представляя себя то одной, то другой капризной героиней из любимых романов, она лежала на песке, проигрывая в воображении сцены, в которых Луис виделся ей в роли пылкого возлюбленного, обдумывая все диалоги и жесты до мельчайших деталей. Очень скоро желания девушки проникли в ее сны, и по утрам ей безумно не хотелось вставать. Она подолгу лежала в постели, желая, чтобы прекрасный сон никогда не кончался. Никто не замечал странной отрешенности Одри, потому что она с детства была рассеянной. Мама думала, что всему виной книги о любви, в которые девушка с увлечением погружалась. Тетя Хильда без конца ворчала, что девчонкам нельзя позволять читать такую чепуху, потому что от этого мозги превращаются в вату.

— Любовь никогда и никому не принесла ничего хорошего, — озлобленно комментировала она. — Вспомнить только Ромео и Джульетту!

Одри была очень рада вернуться в Херлингем, с нетерпением ожидая воплощения своих мечтаний в реальность. Здесь, в городе, она могла дышать с ним одним воздухом… Но ее постигло разочарование: мама и тетя Эдна сообщили девушке, что Луис потерял расположение членов клуба. Она спрятала горькое чувство обиды за дежурной улыбкой, но позже, оставшись в саду наедине со своими мыслями, долго и безутешно рыдала. Сидя на любимой розовой скамейке матери, Одри оплакивала свои надежды. Да, ее мечты срубили под корень. У них с Луисом ничего не получится, и вряд ли она что-то сможет с этим поделать. О планах матери по поводу себя и Сесила Одри впервые случайно услышала, когда та беседовала с сестрами под виноградом, который теперь напоминал ей о Луисе, впрочем, как и все в саду.

— Но он ведь недавно приехал, — протестовала Роуз, нахмурившись и качая головой. — Думаю, у всех должен быть шанс. В конце концов, внешность может быть обманчивой.

— Иногда внешность — правдивое отражение характера человека, — настаивала тетя Хильда, крепко сжимая губы в знак глубочайшего неодобрения. — Взять хотя бы Луиса: он такой же неряшливый, как и те странные брюки, что он носит. Можешь себе представить, что говорят о нем «крокодилицы»!

Тетя Эдна нервно теребила пальцами янтарные бусы, круглые сверкающие капли которых украшали ее грудь.

— Эти «крокодилицы» такие противные, — констатировала она. — Они шипят потому, что Луис не воевал. Уверена, на то есть веская причина.

— Разве для него есть оправдание? Он не хромой и не однорукий! — резко перебила сестру тетя Хильда. — А ты говоришь!

— Боже, Сесил, должно быть, очень беспокоится о своем беспутном брате, — предположила Роуз.