Сид Баркер стоял напротив телефона-автомата и нетерпеливо попыхивал сигаретой, его правое плечо нервно подергивалось. С беспокойством оглядывая каждого, кто проходил мимо, он не сводил взгляда с богатой публики.

Чувствуя себя не в своей тарелке в этой разодетой, надменной толпе, он непроизвольно потер ботинком по синей брючине, чтобы зачистить оцарапанный носок. Докурив сигарету до самого фильтра, он выпустил – после последней затяжки – дым через нос, напоминавший длинный клюв.

Как раз в тот момент, когда он сунул окурок в пепельницу с песком, зазвонил телефон. После первого же звонка он схватил трубку.

– Да, это я. – Его интонации были грубоватыми, как у не слишком образованного человека. – Почему так долго?!. Да, я видел их вместе меньше пяти минут назад. И, по-моему, она просекла… Как скажете, – он несогласно помотал головой. – Хотя не думаю, что от этого будет много толку… Если хотите, я так и сделаю. Деньги-то ваши.

Он повесил трубку, быстро огляделся вокруг, повернулся и провел рукой по редеющим волосам. Его плечо снова начало дергаться. Ввинчиваясь глазами в толпу, он пошел обратно – ему надо было отыскать эту рыжеволосую и во что бы ло ни стало остаться с ней наедине.

Наконец-то удача ему улыбнулась. Подходящий случай подвернулся сразу же – не успел Сид подумать, что ему придется дожидаться целую вечность. Рыжеволосая стояла чуть в сторонке, слушая, но явно не принимая участия в разговоре.

Двигаясь как можно проворнее, но в то же время стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, Сид Баркер описал круг и приблизился к ней сбоку. Когда он был от нее на расстоянии двух шагов, она наконец его заметила, взглянув на него сначала с испугом, потом с любопытством. Может, она его и не узнала.

Приблизившись к ней вплотную, он осторожно вынул из кармана клочок бумаги.

Ее гладкий лоб прорезала морщинка, когда зеленые глаза скользнули по записке. Он тут же растворился в многолюдной нарядно одетой толпе.

«Образумьтесь, пока не поздно, и держитесь от него подальше. Иначе пожалеете».

Ошеломленная этой угрозой, Флейм посмотрела ему вслед. Фраза «держитесь от него подальше» стучала у нее в голове. Те же слова были нацарапаны на клочке бумаги на приеме у Деборгов неделю назад. Прежде чем хаотично движущаяся толпа сомкнулась за незнакомцем и скрыла его из виду, она успела разглядеть его коричневые ботинки.

Это был официант с ястребиными чертами лица, тот самый, что так нагло на нее пялился.

Однако в нынешней записке смысла было не больше, чем в предыдущей. Держаться подальше от кого? От Малькома? От Ченса? И кто мог это написать? Если это «от него» относилось к Малькому, значит – Дьедр. А если к Ченсу? Лючанна Колтон? Неужели она считала Ченса своей личной собственностью?

А вдруг это… Мальком?

Он не терпел соперничества. Чем больше она об этом думала и вспоминала его угрозы во вторник, тем более вероятным ей это представлялось. Он не брезговал прибегать к запугиванию, чтобы добиться, чего хотел. Очевидно, все то, что она сказала ему во вторник, не возымело на него никакого действия. Он хотел ее. А чувства Флейм, так же как и ее будущее, были ему безразличны. Хотя, безусловно, он вынашивал некую туманную идею о том, что он о ней как следует позаботится.

– Наверное, пора занимать места. – Ченс легонько положил руку ей на талию – и голос, и прикосновение заставили ее вздрогнуть. Она быстро повернула голову и встретила горячий взгляд, который мгновенно стал острым.

– Что-нибудь случилось?

– Нет. – Она поспешила улыбнуться, и, возможно, слишком поспешила. – Просто я подумала, что вам, наверно, захочется пройти за кулисы, чтобы пожелать мисс Колтон успеха.

Ченс улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Лючанна запирается от всех как минимум за три часа до спектакля. Единственные люди, кого она впускает к себе в гримерную, это парикмахерша и костюмерша.

– Вы давно знакомы, да? – На эту мысль ее натолкнула та легкость, с какой он ответил.

– Дольше, чем нам обоим хотелось бы. – Рука, лежавшая у нее на талии, чуть потяжелела, и это было приятно Флейм. – Пойдем?

Улыбнувшись, она слегка вскинула голову, твердо решив не обращать внимания на всякую ерунду и не портить себе вечер.

– По-моему, это отличная идея, мистер Стюарт.

Вскоре после того, как они сели на свои места, свет в зале медленно погас и из оркестровой ямы раздались первые звуки увертюры «Трубадура». Смолкли последний шумок и шепотки задержавшихся зрителей. Взвился занавес, открыв декорацию окутанного тайной ночи замка пятнадцатого века в арагонских садах.

Начальник стражи глубоким басом повествует собравшимся вокруг него воинам мрачную историю о старой цыганке, сожженной на костре за то, что навела порчу на одного из двух маленьких сыновей графа. Дочь цыганки отомстила за смерть матери, украв второго мальчика и бросив его в огонь на том же месте, где сгорела ее мать; так у Верди завязывается романтический сюжет цыганского отмщения.

Когда Феррандо заканчивал рассказ, раздался зловещий звон колокола, бьющего полночь. Тут на сцене в роли Леоноры, благородной придворной дамы, появилась Лючанна Колтон.

Ее выход был встречен аплодисментами, и Флейм украдкой взглянула на сидевшего рядом Ченса. В темном зале свет со сцены словно заточил его черты, высветив выдающиеся скулы и подбородок и образовав тени на худых щеках. В его правильном профиле чувствовалась сила.

Флейм отметила, что он почти не отреагировал на появление Лючанны. Может быть, между ним и сопрано вышла размолвка, и он пригласил Флейм сегодня вечером, только чтобы досадить Лючанне? Однако в его поведении не было ничего, что могло бы укрепить ее в этом подозрении. Казалось, он был рад сорванным Лючанной аплодисментам, но не больше, чем любой добрый знакомый примадонны.

С легкой досадой Флейм подумала, что не так-то просто отделаться от этих таинственных предостережений и наслаждаться вечером. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Ченс слегка повернул голову.

В этот момент Флейм осознала, что их разделяют какие-то дюймы – они почти соприкасались плечами. Ей вдруг захотелось, чтобы опера уже заканчивалась, а не начиналась, и она с трудом заставила себя вновь сконцентрировать внимание на сцене, где Лючанна Колтон, не выходя из образа, дождалась, когда стихнут аплодисменты, и запела свою вступительную арию, исполненную любовной страсти.


Второй акт – цыганский табор в горах – начался со знаменитого цыганского хора. Когда хор умолк, зазвучала печальная песнь уже состарившейся дочери старой цыганки.

Ченс слушал этот проникнутый ненавистью и ожесточением скорбный рассказ Азучены «Страшное пламя к небу несется», однако не мог заставить себя сосредоточиться на меццо-сопрановой арии. Слишком многое в характере Азучены напоминало ему Хэтти – она вся была словно соткана из ненависти, поедавшей самое себя.

Это было бы еще полбеды, но он никак не мог смириться с тем, что недельное расследование не дало никаких результатов – он по-прежнему не знал имени нового наследника Хэтти, способного увести Морганс-Уок у него из-под носа.

Мэтт Сойер установил личность генеалога из Солт-Лейк-Сити, некоего Бартоломью Т. Уиттьера. Но, к сожалению, он уехал в Англию на поиски предков одного из своих клиентов. В конце концов Мэтт разыскал его в какой-то глуши на севере Англии, но от Уиттьера было мало толку.

Да, помнится, он составлял информацию о западной ветви семьи Морганов, но адвокат из Талсы, с которым он имел дело, потребовал передачи всех бумаг и черновиков. Так что у него не осталось никаких материалов. Хотя он вполне уверен, что единственный живой представитель этой ветви – женщина, правда, после замужества сменившая фамилию. Нет, он не помнит фамилии, для этого ему нужно посмотреть в записи. Но он мог бы заново собрать всю информацию. И на этот раз гораздо быстрее, так как источники в основном были бы те же самые. Вчера генеалог вылетел в Солт-Лейк-Сити за счет Ченса, чтобы заново начать поиски потомка Морганов.

Перед поездкой сюда Ченс надеялся, что узнает имя новоявленного Моргана. Увы…

Однако то обстоятельство, что ему придется иметь дело с женщиной, несколько успокаивало. Вряд ли женщину из Калифорнии заинтересует скотоводческое ранчо в Оклахоме, сколь бы романтичным оно ей ни показалось поначалу. Рано или поздно новизна исчезнет, а уж он постарается, чтобы это произошло как можно быстрее.

Ему придется чаще бывать в Сан-Франциско, но – он покосился на Флейм – теперь эти поездки его, пожалуй, даже привлекали. Почему бы не сочетать полезное со столь приятным?

8

После спектакля Флейм с Ченсом прошли за кулисы, чтобы вместе с прочими друзьями и поклонниками, набившимися в гримерную Лючанны Колтон, выразить ей свои восторги.

Флейм готова была присоединиться к каждому их слову. Виртуозно исполненные каденции, дивные трели, потрясающее рубато и свободно льющийся голос убедили Флейм в том, что Лючанна воистину достойна самых пылких комплиментов.

У нее на глазах Лючанна Колтон, все еще в гриме, но уже в изумрудно-зеленом кимоно порывисто обняла Ченса.

– Не правда ли, я была великолепна? – заявила она с поразительным простодушием.

– Более чем великолепна. И если пятнадцать выходов на поклон этого тебе не доказывают, то уже никто не докажет. – Когда Ченс высвободился из ее объятий, у него на щеке осталась полоска алой помады.

– Это было невероятно! Зал аплодировал и аплодировал. Казалось, это никогда не кончится. – Она заметила след от помады и состроила милую, виноватую гримаску. – Смотри, что я наделала. Оставила на тебе отметину, дорогой.

Она попыталась было стереть пятно большим пальцем, но только размазала его.

– Не огорчайся. – Он отер щеку носовым платком.

– Я и не огорчаюсь, – промурлыкала она, изогнув алые губы в легкой улыбке.

– Блестящий успех, мисс Колтон, – вставила Флейм. – Ваше имя заслуживает того, чтобы его произносили в одном ряду с Каллас, Силлз и прочими мировыми величинами.

– Вы очень любезны. – Однако, судя по холодности взгляда, дива была недовольна тем, что Флейм явилась сюда вместе с Ченсом. Лючанна тут же вновь переключила внимание на него. – Ты будешь на приеме?

– Боюсь, что опоздаю.

– Лючанна, дорогая… – В комнату влетел мужчина, широко раскинувший руки в знак преувеличенного обожания. – Ты была божественна, восхитительна, поистине непревзойденна!

– Оскар! – воскликнула Лючанна и устремилась к нему. – Я тебе понравилась?

– Понравилась?! Дорогая, ты меня просто потрясла!

В этот момент Ченс взял Флейм под руку и, проведя сквозь толпу, вывел из гримерной.

Темные глаза Лючанны следили за его уходом. Боюсь, что опоздаю, сказал он. Но она слишком хорошо его знала. Он не придет. Останется с этой рыжей. Внутри у нее все похолодело, но почему-то этот холод жег.

Почему?

Она и раньше видела его с другими женщинами. Однако какое-то чутье подсказывало ей – с этой у него все иначе. Неужели она его потеряла?

Нет. Это невозможно. Они были любовниками – и друзьями – уже долгие годы. Никакая другая женщина не будет любить и понимать его как она.

Он к ней вернется.

Вскинув подбородок, она улыбнулась сияющей улыбкой.

– Я неподражаема, верно, Оскар?


Покинув толпу поклонников Лючанны, Ченс сказал:

– Я взял на себя смелость заказать столик на вечер. Надеюсь, вы не возражаете?

Его заявление застигло ее врасплох. Она-то думала, что он отвезет ее домой – судя по его ответу Лючанне по поводу приема.

– Ничуть. – Она радостно улыбнулась.

Но, очевидно, он заметил секундное раздумье, предваряющее ее ответ.

– Если вы предпочитаете пойти на какой-нибудь прием, я могу отменить заказ.

– Нет. Хотя мне показалось, что вы не прочь поднять бокал за сегодняшний триумф мисс Колтон.

– С какой стати? – Он с удивлением посмотрел на нее, вскинув черные брови.

– Между вами близкие отношения, – постаралась она произнести как можно более непринужденно. – Это всем известно.

– Вы верите сплетням? – Он подался вперед, чтобы открыть перед ней дверь, затем, задержавшись в проеме и склонившись к ней, сказал: – А ведь кому, как не вам, знать, что сплетни – это всегда вздор.

Он произнес это легко, лишь с намеком на улыбку. Флейм мгновенно поняла, что до него дошли слухи о ней и Малькоме Пауэлле. Он их слышал, но отмел. Она улыбнулась – ей вдруг стало очень легко.

Те, кому не хотелось присутствовать ни на одном из приемов после оперного спектакля, обычно отправлялись в «Трейдер Викс», «Этуаль» или в какое-либо другое популярное заведение, – разумеется, если удавалось заказать столик.

К удивлению Флейм, Ченс не предпочел ни то, ни другое. Он остановил «ягуар» перед нарочито скромным французским ресторанчиком, который был тем не менее всем известен превосходной кухней.