Лестер сказал, что опасается за ее рассудок. Елизавета бесновалась, называла всех приближенных убийцами, утверждала, что это они убедили ее подписать смертный приговор, хотя отлично понимали, что она не собирается этого делать. Они действовали слишком поспешно, вопреки ее желаниям.

В этом была вся Елизавета. Я напомнила Лестеру, что по своему обыкновению королева пытается свалить на них вину за содеянное. Она даже обмолвилась, что намерена повесить Дэвисона. Вначале это шокировало Лестера, Берли и всех остальных придворных, радовавшихся тому, что наконец-то угроза устранена. Но позже они поняли, что она вовсе не собирается совершать необдуманные поступки, а всего лишь стремится умиротворить своих врагов. Она боялась войны. Она знала, что испанцы строят армаду с тем, чтобы атаковать Англию. Она не хотела, чтобы к испанцам присоединились французы. Нельзя было забывать и о шотландцах. Они восстали против своей королевы и вынудили ее бежать из страны, но они могут пойти войной на королеву Англии за то, что она обезглавила Марию. Кроме того, еще был юный Яков, ее сын.

Раскаяние королевы постепенно становилось все менее громогласным. В душе она, видимо, принимала тот факт, что со смертью королевы Шотландии ее жизнь станет намного спокойнее, хотя казнь королевы и создавала нежелательный прецедент. Даже по прошествии стольких лет дочери Анны Болейн временами казалось, что ее трон слишком шаток и ненадежен. Ее не могла не тревожить мысль о том, что случилось с той, чье право на трон никогда не подвергалось ни малейшим сомнениям. Она не желала, чтобы обезглавливание королев вошло в привычку.

Однако в это время у нее были и другие заботы, и самая серьезная из них — возрастающая угроза со стороны испанской армады.

Шпионы Лестера доносили мне, что королева очень увлеклась моим сыном. Эссекс взрослел и становился все более привлекательным. Золотисто-каштановая шевелюра в сочетании с унаследованными от меня горящими темными глазами делали его совершенно неотразимым. Думаю, что во многом он очень походил на меня. Вне всякого сомнения, он был слишком тщеславен, как и я в молодости. Казалось, он считает, что мир создан для него и что все должны разделять эту точку зрения. Однако была черта, которая, определенно, досталась ему не от меня и которая полностью противоречила характеру Лестера. Я говорю о его прямоте. Он никогда не задумывался о том, какой эффект произведут его слова, а всегда говорил то, что думает. Видит Бог, это качество в придворном мире было совершенно лишним, и я не сомневалась, что оно не понравится Елизавете, с юности окруженной льстецами и подхалимами, стремящимися произносить только то, что хочет слышать королева.

Помимо своей воли я сравнивала Лестера с Эссексом, поскольку оба они были фаворитами королевы, она никого и никогда не любила так, как этих двоих. Я усматривала определенную иронию в том, что она выбрала именно моих мужа и сына, учитывая взаимоотношения между нами. Когда я слышала о ее растущей привязанности к Эссексу, моя жизнь обретала новый смысл. Я хотела, чтобы она влюблялась в него все сильнее, потому что это делало ее уязвимее. Я решила приложить все свои силы, чтобы помочь ему удержать эту шаткую привязанность. От меня зависело не слишком уж много — все, что я могла ему предложить, это мои советы. Зато я имела основания утверждать, что хорошо ее знаю. Наше соперничество открыло мне как ее сильные стороны, так и ее слабости, поэтому я надеялась, что смогу быть полезной сыну.

Я часто сомневалась в том, что Эссексу удастся сохранить ее расположение. Одним из самых больших достоинств Лестера, как отметил некогда один из придворных, было его умение «смирить гордыню». Снова и снова любимчик королевы испытывал ее терпение. Однако он каждый раз представал перед ней, смиренно потупив взор, и она его прощала. Моему сыну предстояло научиться подавлять гнев и обуздывать язык. Возможно, поначалу она находила его юность и обаяние очень милыми. Я не сомневалась в том, что ее забавляют его откровенные суждения. Но я спрашивала себя, надолго ли ее хватит.

Когда он приезжал ко мне, он много рассказывал о королеве, и в его глазах сияло искреннее восхищение.

— Она изумительна, — говорил он. — Другой такой женщины нет во всем мире. Я знаю, что она старая, но в ее присутствии забываешь о ее возрасте.

— Потому что она умело его скрывает при помощи пудры, румян и париков, — отвечала я. — Одна из ее фрейлин постоянно следит за тем, чтобы у королевы было двенадцать париков, цвет волос которых должен совпадать с цветом волос самой королевы в юности.

— Меня все это не интересует, — нетерпеливо отмахнулся Эссекс. — Главное — в ее обществе мне кажется, что я общаюсь с богиней.

Судя по всему, он говорил вполне серьезно, иначе он этого не сказал бы. Я почувствовала, как меня с головой накрывает волна ревности к этой женщине, во власти которой было отнять у меня вначале мужа, а теперь и сына.

Я никогда не скрывала, что испытываю особую нежность к своему старшему сыну, но теперь мои чувства к Эссексу обострились до предела, и я отдавала себе отчет в том, что этому в немалой степени способствует любовь к нему королевы.

Однако ее преданность Лестеру ничуть не уменьшалась из-за интереса к Эссексу. Мне иногда казалось, что Лестер заменяет ей мужа, а Эссекс — милого юного любовника. Но она всегда и во всем стремилась к безраздельному обладанию, а посему ни за что не потерпела бы рядом с ними другую женщину, не говоря уже об их жене и матери. Они не имели права никуда отлучаться, потому что в любой момент могли ей понадобиться.

В то время в самом воздухе Англии напряженность все возрастала. Испанская угроза подползала все ближе, и не было человека, который бы этого не чувствовал. Нидерланды оказались в затруднительном положении, и туда вновь направили Лестера. На этот раз ему было поручено сказать им, что они должны сами договориться с испанцами, поскольку ввиду возросшей угрозы своим собственным берегам королева уже не могла заботиться об их безопасности.

Теперь она не позволила Эссексу сопровождать отчима.

— Кто-то же должен развлекать меня, — заявила она и оказала ему честь, сделав своим старшим конюшим, позаимствовав эту должность у Лестера, которого назначила смотрителем своей резиденции в Виндзоре. Она желала, чтобы Лестер знал, что никто не сможет заменить ей ее Глаза, но в то же время ей хотелось, чтобы его красивый пасынок был постоянно при ней.

К этому времени Лестер, должно быть, понял, что если королева полюбила, то это навсегда. Бедный Лестер! Он был уже стар и ему постоянно нездоровилось. Куда подевался удалой красавец ее, да и моей молодости? Он исчез, а на его месте появился столь же видный, но располневший мужчина, одолеваемый подагрой и другими болезнями, результатом долгих лет излишеств и злоупотреблений. Его некогда здоровый румянец сменила нездоровая краснота.

Тем не менее она всю жизнь оставалась ему верна. Она простила ему таинственную смерть его первой жены, брак со мной, его многочисленные попытки обмануть ее и наконец нидерландское фиаско. Поистине она была верной госпожой и любовницей.

Она, как и прежде, обожала наряды и в последнее время тяготела к белому цвету. Она всегда любила белую одежду, с тех самых пор как черный и белый были особенно модными цветами. Елизавета считала, что белый цвет идет к ее стареющему лицу. В редких случаях, когда мне удавалось ее увидеть, всегда в одностороннем порядке, например, когда она проезжала по улицам, отправляясь в путешествие по стране, я не могла с ней не согласиться. Ее кожа была свежей, а воздержанность в пище и питье позволили ей сохранить стройную девическую фигуру. Она была необыкновенно изящна и грациозна. Честно говоря, я никогда и ни у кого не видела более царственной осанки. Таким образом, издалека она все еще казалась молодой, а блеск и пышность, которыми она себя окружала, способствовали тому, что народ считал ее бессмертной.

Хорошо зная Эссекса, я понимала, что в какой-то степени он в нее влюблен. Он не мог от нее оторваться. Все лето он находился при дворе, и они проводили почти все время вместе, играя в карты до поздней ночи. Его искренность не могла не приводить ее в восторг, потому что он был чужд притворства, а значит, не скрывал своего восхищения ею. Тот факт, что он был почти на тридцать лет моложе ее, делал подобное отношение комплиментом, ценнее которого для такой женщины, как Елизавета, ничего не могло быть.

Мне было нетрудно ее понять. Я знала, как много значит для женщины восхищение молодого и красивого мужчины. Я возобновила свою дружбу с Кристофером Блаунтом, который очень изменился за время, проведенное в Нидерландах. Он стал намного решительнее и требовательнее, что отнюдь меня не отталкивало. Я позволила себе уступить его притязаниям, и мы продолжили нашу захватывающую связь, особенно романтичную для меня, поскольку нам приходилось соблюдать крайнюю осторожность.

Я говорила ему, что опасаюсь за его жизнь в случае, если Лестер о нас узнает. Его тоже терзали подобные опасения. Но это лишь подстегивало нашу страсть. Тем временем Эссекс успел возбудить зависть всех остальных придворных, в особенности Уолтера Рейли, которому казалось, что мой сын его вытеснил.

Рейли был значительно старше и умнее Эссекса. Он мог быть сладкоречив, когда видел в том необходимость, но мог быть честен и прямолинеен, если считал, что ситуация к тому располагает. В дополнение к яркой внешности, немедленно привлекшей внимание королевы, он был очень одаренным и проницательным мужчиной. Она называла его своей Водой, возможно из-за его имени[13], а быть может, потому что его присутствие ее освежало. Вероятно, она сравнивала его с потоком, бегущим рядом и предоставляющим возможность напиться, когда она в этом нуждается. Как бы то ни было, наличие прозвища свидетельствовало об особой к нему благосклонности.

Рядом оставались и стареющие фавориты. Бедный Хэттон, он заметно одряхлел, как и Роберт. То же самое можно было сказать и о Хинидже. Но королева сохраняла верность своим старым друзьям не только по самой своей природе, а также и потому, что они по-прежнему были ей полезны, и всегда держала их поблизости. По-своему она была так же верна им, как и Лестеру, хотя все при дворе знали, что никто не сможет занять в ее сердце место, принадлежащее Лестеру, которого она любила с юных лет и верность которому хранила всю жизнь.

Я обожала слушать придворные истории, которыми меня регулярно снабжали Эссекс и дочери. Пенелопу приводило в восторг внимание, оказываемое ее брату королевой. Она заверяла меня, что в скором будущем он сможет настаивать на моем возвращении ко двору.

— Сомневаюсь, что я соглашусь вернуться на таких условиях, — качала я головой.

— Ты будешь согласна вернуться на любых условиях, маменька, — возражала дочь. — Тебе никогда не стать ее фрейлиной, но я не вижу, почему бы тебе не начать бывать при дворе, как приличествует твоему положению графини Лестер.

— Меня вообще удивляет, что она так открыто демонстрирует свою ревность.

— Ревность — ее живительная почва, — откликнулась Пенелопа. — Хэттон подарил ей шпильку для волос и украшение в форме ведерка, оправленного в золото, намекая на то, что оно может ей пригодиться, поскольку вода наверняка всегда под рукой. Разумеется, он имел в виду Рейли. Ты думаешь, она одернула Хэттона и сказала ему, чтобы он не валял дурака? Ничего подобного. Она поддержала эту игру и заверила его, что ее Вода никогда не выйдет из берегов, ведь ему известно, как дороги ей все ее овцы. Так что старый Барашек был вознагражден за проявление ревности. Она разжигает соперничество между своими фаворитами, заставляя драться за ее благосклонность. Это помогает ей забыть о «гусиных лапках» и морщинах, которые она видит каждый раз, подходя к безжалостному зеркалу, не склонному к лести, подобно ее придворным.

Я поинтересовалась семейной жизнью дочери. Она отмахнулась от моего вопроса, заметив лишь, что не успевает родить одного ребенка, как уже вынашивает следующего. Она добавила, что когда-нибудь обязательно заявит лорду Ричу, что уже родила ему достаточно детей и с нее хватит.

Ее внешность и здоровье, похоже, ничуть не пострадали от частых беременностей. Она оставалась такой же красивой и жизнерадостной, как и в юности, и я с трудом сдерживалась, чтобы не рассказать ей о собственном романе с Кристофером Блаунтом.

От Пенелопы я услышала, что королева, несомненно, увлечена Уолтером Рейли и что он, по всей видимости, является ближайшим соперником Эссекса. Она считала, что Эссекса следует предостеречь от чрезмерной откровенности с королевой и намеревалась посоветовать ему приберечь свою искренность для тех моментов, когда королева в ней нуждается или когда она ей угодна.

— Ты хочешь, чтобы он перестал быть самим собой, — вздохнула я. — Мне кажется, это то, на что он никогда не пойдет.