Джессика Мэннинг - Соперницы

– Американец, как я и говорила, – сказала гневно Марго своей подруге, вновь переходя на французский, – да еще и игрок!

– Ах, Марго, прошу тебя, не говори об этом Александру, боюсь, он не одобрит такое общество, – с мольбой в голосе проговорила Анриетта, сжимая в ладони распятие.

– А ведь мы так и не выяснили, к кому он направляется, Анриетта, – задумчиво сказала мадам Мартино.

Туман мало-помалу рассеивался, и пароход смог продолжить плавание с нормальной скоростью. «Прекрасная креолка» величественно проплывала мимо тихих заводей, прибрежных болот, залитых вечерним солнцем островков и скрытых в мангровых зарослях буев, отмечающих пройденный путь. Цапли и белоснежные аисты временами взлетали с насиженных мест, недовольно кружа над пароходом. Аллигаторы, сторожа и корифеи здешних мест, лениво провожали судно тяжелыми взглядами.

Прогуливаясь по палубе, Ройал заметил капитана корабля, направляющегося к нему. Капитан Бартоломи Калабозо был весьма необычным человеком. Его низенькая, но очень крепкая фигура была облачена в яркую униформу бирюзового цвета с огромным количеством всевозможных золотых аксельбантов и прочих декоративных изысков. Будучи скорее талантливым организатором, нежели капитаном речного парохода, Калабозо относился к своим обязанностям очень серьезно, следя за тем, чтобы у его пассажиров – по крайней мере у тех, в чьих кошельках водились звонкие монеты, – было все необходимое. Несомненно, он был свидетелем разговора Ройала с мадам Мартино и герцогиней Дювалон.

– Обитатели Пристани Магнолий не жалуют американцев, – полувопросительно сказал он, подходя к Браннигану.

– Я привык к подобным предрассудкам, – спокойно ответил Ройал.

– Я полагаю, ими двигало любопытство, и, учитывая ваш визит в их обитель, я не могу винить их в этом!

Ройал широко улыбнулся опешившему капитану. Конечно, откуда Бартоломи мог знать, что игроком двигало то же чувство любопытства. Ему очень пригодится информация, которую он получил от дам. Но поскольку он не собирался обсуждать свои планы с капитаном, Ройал решил сменить тему:

– Хороший корабль.

– Хороший?! – обиженно воскликнул Калабозо, сразу становясь выше. – «Прекрасная креолка» – великолепный корабль! Лучший к северу от Нового Орлеана! – Он нежно дотронулся до блестящих поручней, словно лаская женщину. – Я сам назвал ее. Она мой дом и мой хлеб. Она, может, и не так велика, как океанские суда, но прекрасна и очень требовательна. Я отдаюсь ей шесть дней в неделю, и лишь по воскресеньям, когда мы швартуемся в Новом Орлеане… – он заговорщически подмигнул Ройалу, – я ей изменяю.

– Кто же вторая счастливица? – спросил Бранниган.

– Признаться, я предпочитаю Одалиску.

Ройал уважительно вскинул брови. Калабозо упомянул самое дорогое место в Новом Орлеане, где можно было найти лучших женщин, лучшее вино и зеленое сукно игорных столов. Именно там два дня назад произошли события, которые привели его на эту палубу.

– Туман почти рассеялся, – сказал Калабозо. – Мы будем в Пристани Магнолий до заката. – С этими словами капитан внимательно посмотрел на Ройала, словно ожидая от него чего-то.

– Не волнуйтесь, – тихо сказал Бранниган, – я останусь на судне до тех пор, пока не сойдут все пассажиры, затем ваши люди могут выгрузить мой… груз.

Капитан заметно расслабился. Он с благодарностью протянул Ройалу руку.

– Вы благородный человек, мистер Бранниган. Я вам весьма признателен. – Сказав это, Калабозо удалился.

– Надо же, – пробормотал Ройал, когда капитан отошел на приличное расстояние, – никогда бы не подумал, что я благородный человек.

Он спустился на главную палубу. Под лестницей стояли двое молодых людей. Сначала Ройал принял их за родственников, но, подойдя ближе, понял, что они просто одеваются у одного портного. Обоим было чуть за двадцать, оба были симпатичны и богаты, что выдавало их принадлежность к высшему свету, а соответственно они почти наверняка плыли туда же, куда и Ройал.

Впрочем, несмотря на их оживленный разговор, они не производили впечатления друзей. Скорее общались друг с другом в силу обстоятельств. Ройал предположил, что один из них, видимо, и есть племянник Марго Мартино.

Молодые люди, несмотря на снедаемое любопытство, удостоили Браннигана лишь коротким взглядом – сказывалось их воспитание.

На главной палубе, куда попал Ройал, лежал уголь, закрепленный в специальных контейнерах, здесь же находились машинное и багажное отделения и каюты второго класса. Шум от работающих двигателей и жара, исходившая от них, делала пребывание в этой зоне почти невыносимым. Пассажиры второго класса, преимущественно рабочие с плантаций и посыльные рабы, жались к деревянным поручням, пытаясь игнорировать шум и жару.

Ройал прошел в багажное отделение. Капелька пота скатилась на бровь Браннигана, но он нетерпеливо смахнул ее тыльной стороной ладони и закрыл за собой дверь.

Всюду лежали закрепленные веревками чемоданы, коробки, ящики. Ройал внимательно вглядывался в полутьму помещения, стараясь разглядеть свой собственный груз. Он с наслаждением вдохнул тягучий воздух, проходя мимо бочек с испанским бренди. Дерево не могло удержать пьянящего аромата алкоголя. Он нагнул голову, чтобы не удариться о ритуальные индийские колокола, с полдюжины которых были закреплены на потолочной балке. Большая картина, обернутая в плотную бумагу с французскими таможенными печатями, была закреплена у стены.

Он повернул налево к стеллажам с керамикой и мешками с провиантом. Пакеты с кофе и бобами, по центнеру в каждом, лежали друг на друге аккуратной стопкой, точно подушки на перине. Связки бананов с Карибского моря свисали с бамбуковых шестов, напоминая уродливые руки с необычайно толстыми пальцами.

Ройал прошел через двери, явно украденные из какого-то китайского храма, и вступил в темный проход, по стенам которого были развешаны клетки с тропическими птицами. Птицы загомонили, недовольные вторжением. Бранниган вошел в большое помещение, с потолка которого свисала массивная хрустальная люстра. Свет, проникая через единственный иллюминатор, преломлялся в многочисленных кристаллах и призрачными тенями метался по стенам. На бронзе крепления люстры виднелись четкие буквы, безошибочно узнаваемые даже в полутьме. «СТЕКОЛЬНЫЙ ЗАВОД БРАННИГАНА» – надпись, словно немой, укоризненный взгляд отца, чье произведение украшало потолок каюты, вызвала у Ройала горькую усмешку. Молодой человек осмотрел багажную каюту и увидел наконец свой груз. Огромный черный ящик был накрыт сверху парусиной, чтобы не мозолить глаза случайным посетителям.

Гроб из палисандра с серебряными ручками и позолоченной оторочкой мог служить последним пристанищем лучшему другу или члену семьи. Но этот гроб не скрывал никого, хоть сколько-нибудь близкого или дорогого Ройалу. Здесь лежало тело молодого человека, которого Бранниган знал лишь несколько часов, но его смерть резко изменила курс жизни Ройала.

Невидящим взглядом Бранниган смотрел на гроб, словно не желая верить, что это действительно произошло. И вдруг воспоминания о недавнем прошлом душной волной накатили на Ройала. Краска прилила к лицу, и кровь застучала в висках, тело пронзила дрожь. Очертания гроба распльшись, как будто в глаза Ройала попала пыль. Он сжал веки в надежде, что видение исчезнет, но, когда открыл глаза, гроб по-прежнему стоял перед ним.

Медленно, словно во сне, Ройал придвинулся ближе к полированному дереву. Он достал носовой платок из кармана и протер и без того сверкающую серебряную ручку гроба. В этот момент корабль дал небольшой крен, и Бранниган схватился за сияющее серебро, чтобы удержаться на ногах. Парусина съехала с крышки, и блики преломленного люстрой света заплясали на полированном палисандре, словно тени восставших с того света людей. В отдалении раздался приглушенный звон индийских колоколов.

Лицо Браннигана покрыла мокрая испарина. Корабль уже давно продолжал плавное движение по водам Миссисипи, но Ройал все еще держался мертвой хваткой за серебряную ручку гроба, прислушиваясь к биению своего сердца. Пальцы его рук побелели от напряжения, а ноздри расширились, улавливая сладковатый запах, появившийся вдруг в воздухе. Аромат увядших цветов, словно яростный океанский ветер, ворвался в его мозг. Гробовщик объяснял ему, что это необходимо, чтобы приглушить запах мертвого тела, поскольку путешествие из Нового Орлеана до Пристани Магнолий было все-таки неблизкое.

Но путешествие получилось еще дольше, чем планировалось, и поэтому к дурманящему запаху увядших цветов примешивался тошнотворный запах разлагающейся плоти. Ройал отдернул руку от ручки гроба, как будто та стала вдруг раскаленной. Он прижал носовой платок к лицу, и по его телу пробежала дрожь. Бранниган уронил платок и застонал. Воспоминания набросились на него, точно стая голодных шакалов, и он не в силах был остановить их. Он зажал уши руками, надеясь вновь обрести рассудок, но тщетно. Голоса звучали в его голове, перед глазами плыли лица в свете огней ночного заведения. Звон бокалов, чей-то смех… затем грохот выстрела – и пуля, разорвавшая в клочья красивое молодое лицо… и кровь, повсюду кровь.

Кто-то дотронулся до плеча Ройала, и он обернулся, безумно глядя на капитана Калабозо.

– Простите, если напугал вас, мистер, – спокойно сказал тот, глядя на гроб. – Как умер ваш друг?

– Что ж, – горько произнес Ройал, – извольте… я убил его.

Незадолго до заката солнце наконец-то выглянуло из-за пелены тумана, и его лучи были на удивление ласковыми. Из-за леса показалась стая грачей, точно руки в черных перчатках, аплодирующие уходящему дню. Копья солнечных лучей пригвоздили мокрые листья к земле. От деревьев шел легкий пар.

Чернокожий парнишка по имени Сет с плантации Эритаж сидел на старой магнолии и терпеливо ждал. Его темные глаза зорко вглядывались в поворот реки, из-за которого должен был появиться пароход. Дерево, на котором он сидел, было почти тридцать метров в высоту, напротив, по другую сторону дороги, стояло точно такое же. Эти два великана образовывали нечто вроде парадного входа в аллею из магнолий длиной почти в три километра. Внизу там и тут сидели или опирались спинами о гигантские стволы другие чернокожие ребята, ожидая, когда Сет крикнет: «Пароход на подходе!»

Получив сигнал, они разнесут весть по всем шести плантациям, я рабы приготовят кареты для своих господ, чтобы подобрать прибывших из Нового Орлеана.

Чтобы время летело быстрее, Сет принес из дома банджо и сейчас сидел, покачивая ногой в такт аккордам, и напевал:

– Никто не знает, кто я такой, Никто не знает, кто я такой, jo пока не придет Судный день!

Спустя пару минут ему начали подпевать другие мальчишки, и скоро зазвучал уже вполне приличный хор.

Джулия Таффарел склонила голову набок и слушала. Стройный хор голосов долетал до дома Таффарелов, заполняя все вокруг.

– Смотри-ка, ребята сегодня в ударе.

Она послушала еще немного, затем вошла в большой дом. Несмотря на то, что ее пятьдесят девять лет сделали свое дело, она все равно была красивой женщиной. Волосы белым нимбом обрамляли ее лицо. Несмотря на морщины, оно не утратило своих утонченных форм. Ясные голубые глаза, точно сапфиры в дорогой оправе, смотрели из морщинок век. Ее осанка осталась прежней, а плавность движений никак не вязалась с почтенным возрастом. Время от времени она останавливалась у мебели или картины, из тех, что еще остались в доме, вспоминала какой-нибудь забавный случай, связанный с ними, улыбалась своим мыслям и шла дальше.

Как всегда, в этом ежедневном ритуале ее сопровождали единственные друзья: Катон и Оттилия. Эта пара была с Таффарелами почти столько, сколько Джулия помнила себя. Ей было девять, а ее брату Клоду шесть, когда их овдовевший отец решил, что детям пора иметь собственных рабов. Он купил молодую пару чернокожих на аукционе и привез их в дом. Но вместо рабов Катон и Мини стали детям мамой, папой и нянькой одновременно. Джулия дала вольную всем своим рабам уже много лет назад, но пара осталась с ней, как и большинство рабочих с плантации.

Сейчас пара шла за хозяйкой, вслушиваясь в ее бормотание. Несмотря на то, что они были лет на десять старше Джулии, оба прекрасно сохранились и по-прежнему ухаживали за ней, точно она была маленькой. Невесомые шаги Джулии были едва слышны на голом каменном полу; все ковры, когда-то закрывавшие его, давно были проданы. Владелица дома остановилась у старого потертого комода красного дерева и провела по его пыльной поверхности рукой. Роскошная некогда лакировка вытерлась, дерево треснуло в нескольких местах, но этот антиквариат все равно был дорог Джулии. Отец принес его в дом, когда ей было лет пять. Джулиус хотел подарить комод дочери, но она наотрез отказалась поместить у себя в комнате эту темную махину, и пришлось ставить его здесь, в холле. Сейчас полки были сняты, стекло вынуто, а дверцы вот-вот готовы были сорваться с петель. Комод напоминал беззубый рот старухи смерти, которая скоро придет и за Джулией. Ах, скорей бы, скорей. Ей не терпелось встретиться с Клодом. Ему там так одиноко без нее.