Из холла они прошли в парадную гостиную. Сквозь витражи окон в зал пробивались слепящие лучи солнца, все трое прикрыли глаза. Гостиная была абсолютно пуста, если не считать старого зеркала в потертой, когда-то позолоченной раме. Джулия остановилась перед ним, всмотрелась в свое отражение. Губы ее сжались в тонкую линию, и она отвернулась.

– Ну зачем тебе нужно говорить всем правду? – горько сказала она зеркалу и пошла дальше.

Джулия открыла дверь в кабинет, который был гораздо темнее гостиной. Оттилия поспешила зажечь лампу. Шикарный бронзовый канделябр, когда-то украшавший потолок кабинета, был продан одним из первых. Над камином, уже зажженным Катоном, висел портрет Клода. Джулия посмотрела на брата и улыбнулась:

– Сегодня я поужинаю в твоей компании, ты не против?

Портрет промолчал, и Джулия села за накрытый стол.

Одна из многочисленных странностей единственной из оставшихся по эту сторону зеркала Таффарелов заключалась в том, что Джулия каждый день ужинала в новой комнате. Более того, каждый раз она облачалась пусть и не в новое, но все же другое платье. Катон открыл окно, и в кабинет ворвались свежий воздух и ароматы теплого вечера, смешавшиеся с запахом еды. Сегодня Оттилия приготовила марсельский суп и мидии с лимонным соком. На столе стояли открытая бутылка шабли и зажженная свеча в серебряном подсвечнике.

– Я помню, как ты позировал, Клод, – сказала она портрету. – Ты всегда был непоседой. Художник был очень талантлив, а ты не давал ему сосредоточиться, постоянно вертя головой и болтая со мной. Но портрет удался. Все, кто посещал наш дом, говорили, что это лучший портрет из всех, что им доводилось видеть.

Оттилия забрала пустую посуду и молча удалилась, оставив хозяйку наедине с воспоминаниями. Позже она присоединилась к мужу. Катон сидел на ступеньках, в десяти метрах от двери в кабинет, на тот случай, если хозяйке что-нибудь понадобится.

Джулия налила в бокал вина, ей не хотелось звать слуг. Она помолчала, глядя на закат, и пригубила вино. Затем посмотрела на брата, и по щеке ее скатилась одинокая слеза.

– Ты был самым красивым человеком в мире, Клод.

В это время в поместье Белыпас Мишель Мартино лежала обнаженная на огромной кровати из канадского клена и сладко потягивалась, глядя на свои стройные длинные ноги. Из открытого окна легкое дуновение ветерка долетело до прекрасной молодой женщины и слегка охладило шелковистую кожу, влажную от пота. Несмотря на то, что Мишель с Леоном были женаты больше года, они в отличие от большинства других молодых пар не утратили безграничной нежности и неутолимой страсти друг к другу. Они, как и прежде, получали огромное удовольствие от физической близости и старались заниматься любовью как можно чаще.

Мишель закрыла глаза и представила себе, как целует своего любимого мужчину. Она почти чувствовала на себе его руки, почти видела, как он целует ее каштановые волосы, как склоняется ниже, чтобы поцеловать ее в яркие полные губы…

– Лео-о-о-н, – промурлыкала она, – ну где же ты, приди скорей.

Мужа не было дома целых два дня, и она заждалась его возвращения из Нового Орлеана. Сегодня он должен был приплыть на пароходе, но задерживался, и Мишель очень скучала. Но ничего, она приготовит ему подарок. Она подаст ему себя на блюдечке с голубой каемочкой. Мишель загорелась новой идеей и, вскочив с кровати, начала кружить в танце по комнате. Они не стеснялись друг друга – сказывалась ее испанская кровь, – и страсть била из нее ключом. В своих сексуальных играх они заходили так далеко, как только могут влюбленные мужчина и женщина. В поместье не осталось ни одного уголка, где бы они не предавались ласкам. И сейчас Мишель пыталась придумать что-нибудь новенькое, чтобы удивить мужа. Первым делом она приняла ванну с лавандой, натерлась розовым маслом и накинула легкое шелковое платьице, которое едва прикрывало все прелести ее роскошного молодого тела. Затем, слегка призадумавшись, она вспомнила о теплице, что стояла за домом. Там в самом дальнем углу были сложены чистые мешки для сбора урожая. Мишель представила, как Леон набрасывается на нее в темноте и жаре теплицы, как они окунаются в водоворот страсти на жестких холщовых мешках, и чуть не упала в обморок от желания.

– Ах, скорее, Леон, скорее.

Выйдя из дома, она предупредила рабов, чтобы они не смели показываться на западном склоне до полуночи, и бросилась в сторону теплицы. По дороге она нарвала фиалок и, дойдя до укромного закутка, разделась, легла на мешки и осыпала свое тело цветами. Что ж, Леону наверняка понравится.

В поместье Виктуар не было никаких причудливых строений. Все было просто, но со вкусом. Единственным отдельно стоящим зданием была кухня, и продиктовано это было скорее соображениями удобства – в этом жарком влажном климате всем хотелось прохлады, – нежели архитектурными изысками. Кухня была выложена из кирпича и соединялась с домом стеклянным проходом. На кухне не просто готовили еду и ели, она была средоточием активности всего дома, сердцем поместья.

Своей популярностью кухня была обязана управляющей, тетушке Лолли. Негритянка вела хозяйство твердой, но любящей рукой, и на кухне она царствовала безраздельно. В это время дня ее бархатный голос заполнял все это помещение и его можно было услышать далеко за пределами кухни.

– Вермилион! Если ты переваришь омаров, я тебе уши надеру. Либертин, цикорий нужно молоть еще. Я хочу, чтобы он был похож на сахарную пудру, а не скрипел на зубах, точно песок. Хармони, если ты сожжешь рис и бобы, я сошлю тебя обратно на плантацию.

Тетушка Лолли была полной женщиной, ростом выше среднего, с кожей цвета каменного угля. Улыбка не сходила с ее лица, а карие глаза светились добротой и энергией. Десятки тоненьких косичек были забраны в тугой пучок на затылке и закреплены там намертво. Одета она была в простое хлопчатобумажное платье, поверх которого сиял девственной белизной безупречный передник. На немалого размера груди висел мешочек с каким-то талисманом вуду, от которого исходило ощутимое зловоние. Правда, обитатели поместья привыкли к нему и воспринимали необычный запах как аромат пряности. Тетушка Лолли вполне искренне верила как в Христа, так и в древнюю магию вуду, отдавая должное почтение и тому и другому в равной степени. Так, на всякий случай.

Обмахиваясь пальмовым веером, Лолли порхала по кухне, следя за всем сразу, не забывая поглядывать и на старые дедушкины часы, которые стояли у двери. Она не переставала отдавать ценные указания своим поварятам, заглядывая в каждое блюдо с готовящейся едой.

Внуки владельца плантации, Теофила Бошемэна, также торчали здесь, внося свою лепту в общий хаос, царивший на кухне. Они очищали речную воду. Денис, Флер и крошка Бланш стояли на стульях рядом с невероятными по размеру кувшинами с водой. Комья квасцов в большом количестве лежали на дне каждого, и в задачу детей входило перемешивание воды вплоть до полного очищения.

– Денис, Флер, вы только не вздумайте сейчас бросить это занятие. Бланш, детка, ну-ка живо полезай обратно на стул. Я же сказала тебе, никаких сладостей до еды. Если ты не будешь мешать воду, она не очистится, а если она не очистится, то дедушка будет пить грязную воду. Ты же не хочешь, чтобы он пил грязную воду?

– Нет, – испуганно сказала Бланш и поспешно влезла на стул.

В этот момент дедушкины часы начали бить шесть. Их тяжелый гул раскатился по всему дому, отдавая звоном в ушах. На какое-то мгновение жизнь на кухне остановилась. Ложки замерли на полпути к посуде, а разговоры оборвались на полуслове. Пришло время приготовить порцию аперитива для хозяина.

– Боженьки святы, – всплеснула руками Лолли, – уже шесть, а у нас еще конь не валялся. Денис, мальчик мой, достань-ка мне вон тот поднос и виски из серванта. Смотри, не урони бутыль, а то я тебе задам перцу!

Тетушка Лолли потрепала Дениса по волосам, подмигнула Флер и сняла Бланш со стула.

– Итак, мои хорошие, чья сегодня очередь поднести дедушке аперитив?

– Моя, моя! – запрыгала малышка Бланш.

– А мне казалось, что вчера была твоя очередь, котенок, – нежно проворковала Лолли и посмотрела на Дениса. Мальчонка на правах старшего решал за троих.

– Сегодня моя очередь, но я не возражаю, если Бланш отнесет виски.

Широкая улыбка озарила лицо негритянки. Ей нравилось отношение Дениса к сестрам, он их частенько баловал, ведь, в конце концов, он был старшим. Опустив Бланш на пол, Лолли принялась колдовать над напитком. Она налила в длинный узкий стакан из тонкого дымчатого стекла две трети ирландского виски, добавила до краев воды, тщательно размешала, положила сверху листок перечной мяты и воткнула соломинку. Затем поставила стакан на лакированный поднос и обернулась. Бланш уже стояла с протянутыми руками.

– Итак, мартышка, если ты не прольешь ни капли по дороге, я обещаю оставить для тебя двойную порцию пудинга за ужином.

– Не плолью, – уверенно сказала малышка и осторожно двинулась вперед.

Денис и Флер пошли с ней, встав по краям, готовые в любой момент подхватить стакан с заветным напитком.

Их дедушка Теофил Бошемэн, сидевший сейчас на веранде в плетеном кресле, привык к вниманию внучат. Он очень любил это время дня. Часы, когда все заботы остались позади и можно было спокойно наслаждаться тишиной и общением с семьей. Он знал, что с минуты на минуту появятся его любимые внуки с порцией аперитива. Словно агнцы вокруг пастыря небесного, они соберутся у его ног, и начнется традиционная церемония вопросов и ответов. Вопросы, которые приходили в их светлые головки в течение дня и на которые они ожидали услышать ответы. Ведь они искренне верили, что их дедушка самый умный человек на свете. Теофил старался к каждому вопросу относиться серьезно, даже если тот казался ему ерундовым. Чаще всего церемония заканчивалась на досужих сплетнях по поводу местной достопримечательности – привидения Пристани Магнолий: кто, где, когда и при каких обстоятельствах видел его. Люди описывали привидение по-разному, но все сходились в одном: у призрака были длинные белые волосы и белая, точно снег, кожа. Большая часть обитателей пристани использовали эти разговоры, чтобы держать в страхе разбаловавшихся детей, но Теофил никогда не прибегал к таким методам.

В свои шестьдесят с хвостиком Теофил был похож на кардинала Ришелье – такой же подтянутый, подвижный, с седым клинышком бородки. Его виски покрывал пепел седины, хотя большая часть волос оставалась темной. Умные проницательные глаза глядели из-под густых бровей, а лицо было выдублено ветрами и соленым морским воздухом. Он считал прожитую жизнь удачной и даже счастливой, и, хотя временами его охватывала тоска по ушедшему, он никогда не позволял меланхолии завладеть своим сердцем, ведь на его попечении были дети, и он не мог дать слабину и показаться им безвольным и немощным. В их глазах он всегда должен быть всезнающим, добрым дедушкой, честным и открытым. Он должен внушить им уверенность в будущем и тягу к знаниям, кои он полагал высшей благодатью, доступной человеку.

Теофил уже ерзал в нетерпении, ожидая троицу и их бесконечные вопросы. Он очень надеялся, что сможет вложить в своих внуков все, что знает сам. Все трое были очень разными, и тем ему дороги. Он знал, что внуки продлевают ему существование, давая цель и смысл жизни.

Он радостно улыбнулся, когда увидел их освещенные солнцем фигуры. Денис вымахал настоящим дылдой в свои двенадцать, но был тощ и неуклюж, отчего казалось, что он весь состоит из рук и ног, болтающихся на шарнирах. Из троих детей он более других походил на отца. Его белобрысые волосы, словно пучок соломы, торчали в разные стороны, спадая на высокий лоб и почти закрывая глаза пронзительного зеленого цвета. Веснушки усыпали его нос, чуть сдвинутый набок – результат падения с лошади, когда ему еще не было и пяти. Денис был прирожденным лидером и, несмотря на свое положение в семействе, выработал очень демократические отношения с сестрами. Он никогда не давил их своим авторитетом старшего брата, а, напротив, заботился о них и всегда брал на себя ответственность. Часто он даже брал на себя их вину, желая выгородить сестренок.

Флер в свои девять совершенно не была похожа на ребенка, она не была ни капризной плаксой, ни сорвиголовой, как часто случается с девочками, у которых есть старшие братья. Она вообще скорее напоминала примадонну и вела себя совершенно по-взрослому. Уже сейчас она была красавицей, но все вокруг понимали, что с каждым прожитым годом она становится все краше и краше. Ее волосы были того же цвета, что и у брата, но тщательно расчесаны и уложены. Ее огромные глаза сверкали бирюзой южных морей, а красные коралловые губки были изогнуты, точно лук Купидона. Загляденье, да и только. Она была похожа на фарфоровую куклу, но тем не менее обладала сильным характером и холодным умом. И она действительно мыслила как взрослые, а не слепо подражала их поведению.