— Я положу еще один из рисовых батонов, — сказала Констанция. — Скажешь Лили, что она может похвастаться, будто испекла его сама.

Они снова прыснули со смеху. Сара села на деревянный стул, оперлась локтями на край стола и мечтательно проговорила:

— Какая чудесная была свадьба, правда? Знаете, мэм, я все еще танцую.

Ни она, ни Констанция не смогли бы точно сказать, означало ли ее «Мэм» сокращение от «мадам», или было почти как «мам». Конечно, Сара называла «папой» и «мамой» Гарри и Дэйзи Уэйтов (на самом деле приходящимися ей дядей и тетей), так что если бы Констанцию спросили, она бы пояснила: дескать, это обычное обращение служанки к своей госпоже. И все же их отношения скорее напоминали родственные — матери с дочерью.

— Удивительно, как ты еще стоишь на ногах — ведь ты не пропустила ни одного танца, — с улыбкой заметила Констанция.

— Да, ни одного. — Круглое лицо Сары озарилось при воспоминании, глаза заблестели, а губы приоткрылись, и она восторженно произнесла: — Я могла бы танцевать и танцевать. Представьте, как было бы здорово не останавливаться часов до пяти утра и совсем не ложиться спать, пока не рассветет. Чудесная была свадьба. Как сказал папа, Лили уж очень долго ждала, чтобы окрутить Билла, но даже папа, пожалуй, решил, что дело того стоило, раз вы им устроили такой праздник. Папа говорил, что даже на ярмарке в Хексеме обсуждали свадьбу; он встретил там мистера Рэнделла, а тот спрашивает: «Я слышал, что вы в Вулфбере праздновали, плясали так, что земля ходуном ходила вместе с невестой и женихом до самого рассвета?». Забавно, как люди все преувеличивают, мы ведь отправили их домой в повозке еще до двенадцати, правда?

— Да, задолго до двенадцати. Но такие уж люди, обожают посудачить, особенно на ярмарках.

— А вы любили танцевать, когда были молодой, мэм?

Должно быть, Саре в ее семнадцать она кажется старой. А что касается танцев, таких возможностей было немного. Впервые она по-настоящему танцевала на этой самой ферме, в амбаре, на празднике урожая, когда Боб Армстронг кружил ее на неровном полу и смеялся, а его красноречивые взгляды говорили, как она желанна. Констанция уже была тогда молодой вдовой, опьяненной свободой. Если бы не вдовство, то незамедлительно вышла бы за него замуж. Да, да, вышла бы тотчас же. И другой мужчина, с которым она танцевала, встречал ее взгляд и говорил о том, что она все еще желанна. Его объятия не были такими крепкими, как у Боба, он обращался с ней, как джентльмен, и это нравилось Констанции еще больше. К тому времени, устав от одиночества и свободы, она страстно желала принадлежать кому-то, но было уже слишком поздно. Ей следовало бы знать, что мужчины средних лет хватаются за уходящую юность, чтобы возродить былую мужскую силу. И что женщины ее возраста считаются уже старыми и должны быть готовы к тому, что их отвергнут. И все же в этом случае был отвергнут партнер по танцам. Иначе зачем бы ему тогда снова покидать страну?

Констанция знала, что никогда больше не увидит Пэта Ферье, и знала также, что горечь, которой он наполнил ее сердце, останется с ней до самой смерти.

В прошлую субботу она опять танцевала, но в основном с Майклом (когда тот не отплясывал с Сарой). Но даже это не доставляло Констанции удовольствия; за улыбкой она пыталась скрыть сердечную боль. А веселье все продолжалось, и, наблюдая за бесчисленными кадрилями, польками и танцами в деревянных башмаках, Констанция думала, каким будет следующий праздник. Может, свадьба Майкла? А кто же станет невестой? Но женщина не могла ни представить ее лица, ни назвать имени.

Боязнь, что это окажется Барбара, поутихла в последний год. Майкл стал реже видеться с девушкой, и хотя всегда был рад, когда она приезжала, его визиты в коттедж сделались короче, а перерывы между ними — длиннее. Иногда Констанции казалось, что сын более чем привязан к Саре, но опять-таки, они ведь выросли рядом, как брат и сестра, и Майкл относился к ней почти как к Барбаре.

Констанция не исключала также, что сын мог заинтересоваться кем-либо в Хексеме, — ведь навестил же он Маккалленов дважды за последнее время. Мистер Маккаллен был учителем английского в школе Майкла, и сына впервые пригласили в дом на обед, когда он еще учился. У учителя было три дочери и сын — ровесник Майкла. Но Констанция не думала, что Майкл ходит туда, чтобы повидать Джеймса, потому что недавно он получил письмо из Хексема. Передавая сыну письмо, она улыбнулась и хотела пошутить насчет запаха духов, исходящего от конверта, то озадаченное выражение его лица заставило Констанцию удержаться от фамильярности.

Потом была еще мисс Энн Ханнетсон. Однако тут уж совсем трудно было представить, чтобы Майкл увлекся столь ученой особой. Даже в самом обычном разговоре она стремилась подавить собеседника своей эрудицией, необходимой, по ее мнению, чтобы держать книжный магазин. Сама Констанция, приезжая в Хексем, часто наведывалась в магазин мисс Ханнетсон, и Майкл тоже выражал желание пойти с матерью. Но все равно эту особу можно было не принимать в расчет, потому что даже в свои двадцать с небольшим она уже слишком походила на Бриджи.

Констанция не могла выяснить, что же думает сам Майкл, поскольку за последний год он стал, как бы это назвать? Скрытным? По крайней мере, не таким откровенным. Он больше не делился своими мыслями и не обсуждал с ней Барбару. Раньше, после посещений Барбары, сын мог сказать: «Сегодня Мадам не в духе», или: «На этот раз Мадам хорошо себя вела». А теперь сразу же отправлялся на прогулку, лишь бы подальше от дома и от нее.

Между ними выросла стена, и Констанция не знала, как пробиться к сыну. Она не понимала, что было причиной отчуждения, кроме того, что ее сын в двадцать лет стал мужчиной.

— Пока я здесь, может, отнести горячего чаю Майклу и дяде Джиму, — предложила Сара. — А то там наверху морозно.

— Нет, не стоит беспокоиться, они скоро вернутся. С овцами не произошло ничего страшного, так что им не придется нести их вниз.

— Что же тогда случилось с овцами?

— А, одна из них запуталась ногой в проволоке, а у второй загноилась ранка: эти овцы ничего не соображают. Нет, не совсем, конечно. У них достаточно ума, чтобы не замерзнуть в такую погоду, которая нас всех превратила бы в лед.

— Да, папа говорит, что они спасаются тем, что ложатся спать все вместе. — Сара весело рассмеялась. — Я помню, как в прошлом году шесть штук нашли под снегом, — голова к голове, и хвост к хвосту, словно их действительно положили в кровать, это те ягнятки, которых мы вырастили в конюшне. Вот бедняжки! — она печально склонила голову набок. — Непонятно, что с ними случилось, почему они свалились в овраг. Я потом думала о них несколько дней, и особенно по ночам, когда были сильные морозы, потому что в такое время овцы как раз и не жалеют своих детенышей, выпихивают их. Странно, правда?

— Тебе не стоит расстраиваться из-за овец или других каких-нибудь животных на ферме. — Констанция уже давно совершенно спокойно относилась ко всем этим вещам. Вначале ей было трудно побороть сентиментальность, но она справилась, как справлялась и с другими слабыми сторонами своей натуры. — Ну, вот и все остатки, складывай их в корзину, — распорядилась женщина. — Но вначале пойди надень накидку, сама говоришь, что там холодно.

Через несколько минут Сара вышла со двора, неся корзину со съестным. На ней была зеленая суконная накидка с капюшоном, которую она сама сшила прошлой зимой, а ткань ей подарила на Рождество Констанция. Девушка шла, размахивая корзиной и иногда подпрыгивая, как ребенок.

Пройдя какое-то расстояние от фермы по дороге, Сара поднялась по откосу, пересекла небольшую рощицу и направилась по тропинке, пролегающей по гребню холма. Налево от нее был крутой обрыв футов в двадцать глубиной, а под ним — полоска земли, нечто вроде поляны, образующей узкий проход между холмами.

Этот обрыв и площадка под ним были известны как Мусорная Яма: землю здесь покрывал слой щебня и там, и сям торчали большие валуны. И еще когда-то это место было выбрано для свалки старого и ненужного фермерского инструмента.

Тропинка вела к коттеджу, занятому сейчас Лили и Билли Твиггами, и заканчивалась у грубо сколоченной калитки в заборе, сложенном из камня.

Сара перелезла через забор (никто никогда не открывал калитку, даже мужчины), и пошла по полю, которое расстилалось по склону холма. Она поднималась все выше, и когда добралась до его верхушки, остановилась на минуту и посмотрела по сторонам. С высокого неба лился ясный белый свет. Ей казалось, что она видит всю землю — от края до края. Затем какое-то движение привлекло ее внимание, и она перевела взгляд вниз, на дорогу. Там девушка заметила маленькую фигурку ее отца, который вел двух лошадей, Честера и Нелли. Даже с такого расстояния Сара видела, что все они шагают в ногу, и разглядела, как колышутся лошадиные гривы.

О, это был прекрасный день, морозный, ясный, Саре хотелось бежать, лететь. Она часто думала, а что ощущают птицы в полете? Внезапно девушка спрыгнула с верхушки холма и по крутому склону понеслась вниз. Оказавшись у подножья, она все продолжала бежать, словно ручеек, не сворачивая, пока не достигла забора. Она остановилась, чтобы отдышаться, и посмотрела в корзинку: салфетка сползла, с пирога слетела корка. Ох! Что это с ней произошло? Она ведь могла растерять все по дороге. Сара опустила корзинку на землю, и, поставив локти поверх забора, уставилась вдаль, туда, где из трубы коттеджа Лили клубился дым. Девушка ощущала такую легкость, такое счастье в душе, ей казалось, что она все еще танцует, танцует, не останавливаясь, с самого воскресного утра. Почему она испытывает такие чувства? Ответ заставил ее опустить голову и опереться лбом о руки. Так она стояла несколько минут, потом, выпрямившись, подхватила корзинку и пошла вдоль забора. Затем выбралась на узкую тропинку и направилась к коттеджу Лили.


* * *

Джим Уэйт и Майкл стояли в это время на дальнем склоне.

— Ты видел? — спросил Джим. — Это наша Сара спускалась с холма. Что это она, пыталась взлететь? Так недолго и шею сломать.

— Ей это не грозит. — Майкл мотнул головой в сторону Сары. — Она ступает так же уверенно, как горная козочка.

— Да уж, после такого трюка и я в это поверю. Она легко сбежала с Головного холма. Там всегда надо быть осторожным, а уж теперь, когда на его северном склоне все еще лежит иней, особенно.

— Но она же добралась до подножья благополучно. Вон идет к Лили.

Они еще минуту постояли, наблюдая за фигуркой вдалеке.

— Ну что ж, — произнес, наконец, Джим, — думаю, мы все сделали. Возвращаемся домой?

— Да, Джим, но я, пожалуй, пойду верхней дорогой, чтобы убедиться, что их там нет. Если они переберутся через гарь, то могут дойти до свинцового рудника, как уже бывало раньше.

— Ага, но не думаю, чтобы они туда забрели. Хотя как знать, с этими овцами лучше лишний раз проверить. Ну, я пойду нижней дорогой, пока.

Майкл не сразу покинул склон. Он подумал, что, может, ему удастся еще раз увидеть Сару, когда она будет обходить коттедж с другой стороны. Теперь она занимала его мысли. Только вчера вечером Майкл спрашивал себя, как он относится к ней на самом деле. Ему всегда нравилось общество девушки, он скучал, когда ее не оказывалось рядом. Ему было с ней легко и спокойно, ее лицо всегда сияло, а смех звучал весело. Только ли братские чувства питал он к ней? А к Барбаре? Боже! Он и сам не знал... Нет, в его возрасте он должен это знать. В отличие от Сары, Барбара производила на него прямо противоположное впечатление. С Сарой он ни о чем не волновался, может быть, потому что девушка думала только о ферме и кухне. С Барбарой же сама жизнь превращалась в одну большую проблему.

Он пытался завести другие знакомства. Была еще Беатрис Маккаллен; Беатрис хорошенькая и интересная собеседница, но он ничего к ней не испытывает. Надо перестать с ней встречаться, потому что это нечестно по отношению к Беатрис. А еще мисс Ханнетсон. Да, мисс Ханнетсон производила на Майкла впечатление, ему нравилось с ней беседовать. Она расширила его кругозор, советовала, что читать. Благодаря мисс Ханнетсон он смог упорядочить свои мысли и переоценить многие ценности. Однажды она порекомендовала ему одно из эссе Аддисона. Оно произвело на Майкла такое впечатление, что он переписал для себя отрывок и так много раз перечитывал его, что знал почти наизусть. Как стихи, звучали в его душе слова:


Когда я вижу могилы великих,

Чувство зависти исчезает без следа;

Когда я читаю эпитафии прекрасным,

Бурные эмоции покидают душу;

Когда я встречаюсь с горем родителей над могильной плитой,