Родители искренне обрадовались, увидев Ксению. Дружно посетовали на то, что она их забыла, не звонит, не приезжает, и, ежеминутно расспрашивая то об одном, то о другом, потащили на кухню. Перед ней поставили огромную тарелку наваристого борща, а когда Ксения ее осилила, настал черед мяса, тушенного с черносливом. С туго набитым ртом Сорока тем не менее умудрилась похвастаться, что ее перевели в отдел культуры, что скоро выйдет ее первый материал о звездах эстрады. Мама радостно кивала Ксении, не забывая подкладывать ей на тарелку то одну вкуснятину, то другую, папа курил вечную трубку. Да, у родителей было тепло и уютно, даже домой уходить не хотелось.

Часа через два, когда закончился обмен «горячими новостями», Снегиревы отправились в большую комнату. Ксении очень нравилась ее фамилия, и даже выйдя замуж, она не захотела ее поменять. Олег, помнится, долго ворчал по этому поводу: «Моя — значит, моя. То есть Гориевская», но столкнувшись с упорным нежеланием Ксюши изменить свои инициалы, махнул на все рукой.

Сороке вдруг бросилось в глаза, как постарела мама. Она всегда выглядела «на пять с плюсом», обладала стройной, подтянутой фигурой, и, надо сказать, поклонники время от времени предпринимали отчаянные, но безуспешные попытки добиться ее благосклонности. А сейчас перед Ксюшей была женщина неопределенного возраста, какая-то растрепанная, неухоженная. Даже глаза не лучились, как обычно, лукавым озорством, а напоминали две потухших звезды.

Разгадка пришла быстро. Когда отец включил телевизор, чтобы посмотреть новости, которые, надо сказать, повторяли каждый час, мама робко попросила: «Витя, а может быть, ты их лучше попозже посмотришь? Дочка ведь в гостях». Отец в ответ только сердито фыркнул. «Господи, и у них все наперекосяк. Мало, что ли, моей дурацкой семейной жизни, так еще с родителями непорядок. Поскорей бы они помирились. Хотя они вроде и не ссорились? Идиотская ситуация!» — мелькнуло в голове у Ксении.

Сорока посидела у родителей еще полчаса, дежурно ответила на вопрос, как у нее обстоят дела с Олегом, и, нагруженная ворохом подарков, уехала в свой холодный и неприветливый дом.


И снова потянулись дни «великого молчания». Никто больше не предпринимал попыток поговорить, решить все возникшие проблемы. Неясно, сколько бы еще продолжалось такое положение дел, но тут заболел Барс. Он не любил носить с собой «лишнюю», по его мнению, одежду, даже если планировал вернуться домой не раньше наступления сумерек, и вот как-то майским вечером его просквозил коварный ветерок. Поднялась температура, а вместе с ней пожаловали и все остальные симптомы простуды: кашель, насморк и головная боль. У Ксении, как она потом с горьким смехом рассказывала Майе, проснулся материнский инстинкт, и она принялась ухаживать за заболевшим: приносила ему в комнату чай с малиной, прикладывала к горящему лбу смоченные в ледяной воде платки. Одну ночь, когда Барсу было особенно плохо, она вообще провела без сна. Олег воспринимал все как должное. Но по крайней мере он заговорил с Ксенией, Первыми его словами, обращенными к ней, были: «Что-то я себя хреново чувствую. Свари мне, пожалуйста, бульон».

Когда Олег уже встал на ноги, слегла Ксения. То, что она не отходила от заболевшего, дышала с ним одним воздухом, все-таки сыграло свою гнусную роль. С утра она ничего не сказала Барсу, решила просто прогулять занятия и как следует отоспаться — авось само пройдет. Но не тут-то было. К вечеру Сорока ослабела настолько, что с трудом поднималась с кровати: кружилась голова, и в горле стоял мерзкий привкус соплей.

Когда Олег наконец-то вернулся домой, у Ксении в голове была только одна мысль. Она ужасно хотела что-нибудь съесть, поскольку ее желудок уже начинал громогласно протестовать, требуя пищи. Правда, при мысли о мясе или рыбе ее с души начинало воротить, но какой-нибудь захудалый супчик сейчас был бы весьма кстати.

— Олежек, покорми меня, пожалуйста. Я, кажется, тоже простыла.

— А что, сама не можешь?

— Не могу, как видишь. Могла бы — давно сама бы поела.

— Еще новости! Хочешь есть — иди на кухню. Кроме того, у меня сейчас срочное дело, я убегаю.

— Олежек, это же недолго: просто подогрей суп и принеси мне тарелку и кусочек хлеба.

— Я тебе русским языком сказал, что занят. Переходи на самообслуживание.

И, подхватив барсетку, Барс вышел из комнаты. На глазах у Сороки появились непрошеные слезы. Такого обращения она не заслужила! Стоило ли вообще ухаживать за мужем, чтобы потом услышать такие слова?

Она проревела целый час. Потом на нее снизошло какое-то отупение. Ей было уже все равно, что сказал или еще скажет Барс, все равно, что завтра она снова прогуляет работу и университет. Затем словно ниоткуда пришла мысль: «Если я о себе не позабочусь, этого не сделает никто». И она, превозмогая слабость, поднялась с постели и двинулась в сторону кухни. Попавшаяся навстречу свекровь шарахнулась от нее, как от привидения.

Суп, оказывается, Олег съел сам. Пустая кастрюля сиротливо стояла в раковине. Собравшись с силами, Ксения отварила картошки. Пока картошка не остыла, Сорока дышала горячим паром, с головой укрывшись махровым полотенцем. Положив желтые разварившиеся клубни в тарелку, она полила их сверху сметаной, а сбоку положила два кружка вареной колбасы. Отдельно в кружку налила картофельный бульон и засыпала туда мелко порезанный репчатый лук. Импровизированный ужин был готов.

После еды Сороке сильно захотелось спать. Она, как могла, помыла за собой посуду и с нескрываемым блаженством растянулась на постели. Сон сморил ее почти мгновенно. Наутро она первым делом отправилась в душ, поскольку обнаружила, что ее ночная рубашка насквозь мокрая, впрочем, как и постельное белье. Выйдя из ванной, она снова почувствовала предательскую слабость в ногах, но это ее уже не пугало.

Только вечером она вдруг поняла, что Барс в прошлую ночь опять не пришел домой. Где его носило сейчас, тоже было непонятно. Даже позвонить не соизволил.

Сорока мрачно подумала: «Все, докатилась девочка. Муж шляется черт знает где, а ей все равно. Хоть бы взволновалась для приличия, что ли».

Барс появился в квартире в первом часу ночи. Первым делом он проверил все миски и кастрюли и, не найдя в них ничего ценного для себя, разочарованно потопал в комнату. Сорока уже спала, и он, скинув джинсы и рубашку, растянулся рядом с ней. Утром, когда Ксения вернулась из ванной, Барс сказал:

— Целый день дома провела и ничего для мужа не приготовила!

Сорока промолчала.

— В следующий раз не забывай о своих обязанностях, ладно?

— Неужели? И где это, скажи на милость, говорится, что больная жена должна готовить для своего здорового мужа?

— Ладно, не кипятись. Но я бы не хотел, чтобы это повторилось.

И Барс погрузился в компьютерную игру.

«Как же без тебя было здорово. И зачем ты только вернулся. Гулял бы себе дальше и не портил мне настроение», — в сердцах подумала Сорока.


Через три дня она была уже полностью здорова. В редакции «Метеорита», куда Сорока поехала первым делом, ей сказали, что, по мнению главного редактора, интервью с Алиной получилось неплохо. Теперь перед Ксенией стояла задача сделать материал с любыми двумя рок-группами на ее выбор. Сорока сразу же наметила себе возможные «жертвы» и с утроенной энергией принялась тиранить телефон. С каким-то веселым остервенением договорилась о встречах, и уже через неделю обе статьи были готовы. Из-за этого один раз ей пришлось опять поздно вернуться домой, но, сказать откровенно, ей было наплевать на все. Даже на то, что Олег снова начал играть в молчанку. Она уже стала привыкать к этой странной жизни, когда самые близкие друг другу люди вели себя, как соседи по коммунальной квартире. Временами она даже спрашивала себя, а что она здесь, собственно говоря, делает. И не находила ответа.

А еще через неделю началась сессия. Пока шли зачеты, погода была что надо. Только веселые трели птиц да запах свежей листвы все время отвлекали студентов от скучных конспектов и учебников, мешали сосредоточиться. А вот с экзаменами крупно не повезло. На Москву опустилась какая-то фантастическая жара, присущая скорее тропикам, нежели средней полосе России. Таял под ногами асфальт, плавилось мороженое у уличных продавцов. Пахло потом и почему-то пряностями. Кое-кто из преподавателей, презрев строгие неписаные законы, что на лекцию надо приходить непременно в брюках и рубашке, щеголял в шортах и футболке. Про студентов и говорить нечего. Разноцветные девичьи сарафанчики, мелькавшие то там, то тут, наводили на мысль о стайке бабочек-однодневок, случайно залетевших в темные университетские коридоры.

Ксюша вместе с Майкой в числе первых сдали все экзамены, причем Ксения, как всегда, на «отлично», а Майка, никогда не стремившаяся получить красный диплом, позволила забрести в свою зачетку двум четверкам. Впереди у них было целое лето. Последнее вольное и беззаботное лето. В следующем году, после защиты диплома, они уже будут вовсю работать, и отдых для них будет ассоциироваться только со словом «отпуск», который, как всем известно, иногда приходится и на солнечный январь. А пока подружки делились планами, как и где они проведут свои каникулы, и тоннами поглощали мороженое вперемешку с фисташками.

Еще в прошлом году Барс с Сорокой решили, что проведут это лето на Селигере. Ксения там еще ни разу не была, а Барс давным-давно отдыхал в тех местах со своим родным отцом. Отец и привил ему любовь к походам, таская его с собой то по карельским озерам, то в Хибины. Они побывали и на Кавказе, и на Урале, а вот на Байкал, давнюю мечту Гориевского-старшего, им съездить вместе так и не удалось. Когда Олегу исполнилось двенадцать, отец ушел от них, уехал в далекий Владивосток, где провел свое детство, где жила его первая любовь. С тех пор Барс его не видел и никогда не смог простить матери их развода. Когда в доме появился отчим, между ним и Олегом сразу установился молчаливый паритет — «мы друг друга не трогаем». Это крайне не понравилось Маргарите Петровне, которая хотела, чтобы отчим приструнил пасынка. Но здесь она была бессильна что-либо сделать.

Ксения не знала, возьмет ли ее Барс вообще хоть куда-нибудь после их ссоры, и на всякий случай договорилась с Майкой насчет отдыха на даче. Ехать на фазенду к своим родителям Сороке не хотелось: они уже дня не могли провести без выяснения отношений, а видеть, как страдает мама, Ксения не могла. Впрочем, как и помирить предков.


Ситуация решилась сама собой. На Селигер Барс пригласил Вадима, жуткого любителя рыбалки. Вадим сказал, что рыбалка, конечно, вещь хорошая, но без женского общества целых три недели там делать нечего, так что пускай Сорока тащит с собой Майку и вообще всех своих подруг. Барс, скрипя зубами, пригласил Ксению, а через нее и Майку, ехать с собой. Неясно, приняла бы это приглашение Майя, имевшая после Нового года большой зуб на Вадима, но произошло кое-что, заставившее ее изменить свои планы. И связано это было с Сорокой.

Несмотря на «великое молчание», царившее между Ксенией и Барсом, в постели у них до поры до времени все было более-менее неплохо. Когда они были близки, забывались все ссоры прошлого дня. Сорока с радостью дарила себя и принимала ответные ласки Барса. Но какая-то смутная неудовлетворенность поселилась в душе Ксении, нашептывая ей, что все может быть и еще лучше, что она еще не испытала всех радостей секса. Она наперед знала, что сейчас сделает Барс, куда он положит свои руки и в каком ритме станет двигаться. Они никогда не меняли позы, никогда не говорили друг другу ласковых слов после близости. Даже инициатива занятия любовью всегда исходила только от Барса. Честно говоря, Сорока почему-то даже боялась начать первой, интуитивно чувствуя, что Олегу это не понравится. Да и любили они друг друга все реже и реже — раз, изредка два раза в неделю. Сороке было стыдно в этом признаться даже самой себе, но этого ей было мало.

Так дальше продолжаться не могло, и она решила поговорить с Барсом на эту тему. Дождавшись, когда он вернется домой, Ксения накормила его вкуснейшим обедом. Потом, выждав на всякий случай еще почти час, села на диван поближе к Барсу и сказала:

— Олежек, мне очень надо с тобой поговорить.

— Ну, если надо, говори, — произнес Барс, лениво следя за перипетиями очередного боевика.

— Лапушка, а что ты думаешь, если мы немного изменимся, ну… в постели?

— Не понял, тебя что-то не устраивает?

— Как тебе сказать. Вообще-то да.

— Очень интересно. И когда ты это поняла?

— Даже не знаю, да это и не важно. Ты, конечно, можешь надо мной смеяться, но я хочу получить в постели настоящее наслаждение. Так, как это пишут в романах. Мне очень хочется попробовать разные позы, научиться самой задавать темп. Я… я ведь никогда не была сверху. Даже не знаю, может быть, мне это и не понравится, но я хочу хоть раз в жизни это испытать. И еще одна вещь…