— Да нет вообще-то. Я бы и замуж не вышла, если бы мы с Барсом могли жить отдельно от родителей.

— Ну а раз так, то уходи. Нечего тебе там делать.

— Сейчас? Никто не поймет, у нас же внешне все в порядке. Вот если бы раньше, когда мы скандалили, тогда бы еще ладно. Да и честно говоря, я запуталась. Даже не знаю, чего хочу. Если рассуждать грязно и цинично, то он мне не мешает. Опять же не надо искать любовника, поскольку всегда есть муж под боком. Ну и потом, вот уйду я, а где гарантии, что мне опять вот такой Барс не попадется. Так какой смысл менять шило на мыло?

— Ох, мозги у тебя окончательно набок съехали. Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Да, никто не даст тебе гарантии, что следующий твой избранник будет лучше. Так это все от тебя зависит. Какого захочешь, такого себе и найдешь. А сидеть и ныть: «Никто меня не любит» — так это любой дурак может. Знаешь, мужики на самом деле не такие животные, как ты это себе представляешь, поверь мне, старому и опытному. Если тебе пару раз не повезло, то это еще не повод ставить крест на всех остальных. Как говорил товарищ Иисус Христос, ищите и обрящете. Так что разбирайся с собой, и чем быстрее, тем лучше.

— Не знаю, ничего не знаю. Я очень боюсь человеку боль причинить своим уходом. Я же летом об этом думала, но так и не решилась. Понимаешь, то мы с ним как кошка с собакой, а то в нем что-то такое просыпается… Даже не знаю, как сказать. Он такой милый становится, такой открытый. Рассказывает о своем детстве, об отце. Спрашивает, как у меня дела на работе, даже подбадривает иногда. И лицо как у мальчишки в этот момент. Ты бы видел, как он про свою рыбалку говорит! А как он за меня один раз в метро заступился, когда ко мне какой-то пьяница докопался! И представь себе картинку, он идет ко мне, чтобы я ему посочувствовала, поговорила с ним, а я беру и говорю: «Извини, дорогой, я ухожу, потому что больше не люблю тебя». Это же предательство чистой воды!

— Ну, я бы не стал так драматизировать. Судя по тому, что ты мне рассказала, он не сильно в тебе нуждается, скорее, привык к твоему существованию. А что, я бы тоже привык: тебе готовят, стирают, гладят, сопли вытирают да еще и в сторону смотрят, когда ты налево ходишь. Поди плохо! Только твой-то интерес здесь в чем? Прости, при всем желании разглядеть не могу.

— Да, сейчас мне тоже кажется, что никакого интереса для меня в этом нет. А вернусь домой, и все начнется опять. Это не жизнь, а болото какое-то. И оно меня затянуло по самую макушку.

— Ладно, что с тобой об этом говорить. Все равно, пока сама до всего этого не дойдешь, ни на что не решишься. Только кажется мне, что недолго ты еще в своем болоте просидишь. А теперь давай о чем-нибудь приятном поговорим. Например, когда ты, поганка бледная, в лес выберешься, а?

Встреча прошла на ура. Алька рассказывал нескончаемые байки про компьютеры и начинающих пользователей, Сорока в ответ потчевала его своими редакционными розыгрышами и музыкальными сплетнями. Где-то около девяти вечера на пейджер Сороки пришло сообщение от Олега о том, что ночевать он не придет, поскольку завис на очередном дне рождения. У них с Алькой как раз закончилось пиво и встал вопрос: идти еще за пивом и пьянствовать дальше или провожать Сороку до метро? Захмелевшая Ксения махнула рукой и сказала:

— Муж где-то гуляет, а чем я хуже? Идем за пивом. Вечер продолжался.

Когда где-то во втором часу ночи Алька начал стелить постели — Сороке на кровати, а себе на раскладушке, — Ксения уже изрядно набралась. Она смотрела на гибкую фигуру Григория, которую не портил даже намечающийся животик — беда всех любителей пива и программистов, и думала про себя: а почему бы и нет? Она встала, слегка покачнулась, но удержалась на ногах, подошла к Альке и обняла его за плечи.

— Мать, ты чего?

— Ничего, — промурлыкала Сорока, потершись щекой о его спину.

— Мать, кончай дурить, не смешно ей-богу!

— Почему дурить? Мне хорошо, а может быть еще лучше…

— Нет, так не пойдет. Прости, дорогая, но когда я сплю с женщиной в первый раз, она должна быть трезвой, чтобы впоследствии не возникало никаких вопросов. Кроме того, я не хочу быть тебе палочкой-выручалочкой, пока ты будешь разбираться со своим мужем. Так что извини, но нет!

— Но почему? Я что, уродина какая-нибудь?

— Кончай ерунду городить. Я не хочу, чтобы завтра тебе было стыдно за то, что ты сегодня могла бы натворить. Кроме того, для этого я тебя слишком уважаю, хотя и сам не знаю за что. И вообще, ты что, не знаешь, почему я Альдебаран? Потому что родился под знаком Овна, а мы ребята упертые. Как скажем, так и будет. Так что решено — нет.

И Алька уложил Сороку на кровать, укрыл одеялом, а сам выключил свет и растянулся на раскладушке. «Ну и подумаешь, не очень-то и хотелось», — хмыкнула про себя Сорока и отключилась.

Наутро, проснувшись и вспомнив, где она находится и что происходило вчера, у Сороки было одно-единственное желание — бежать со стыда куда подальше. Умница Алька быстро разъяснил ей, что ничего криминального в том, что Сороке спьяну захотелось чего-то большего, не видит, и вообще он никогда не запоминает, что говорят ему подвыпившие женщины. Так что ничего страшного не произошло, и пусть Ксюха побыстрее выкинет это все из головы. Легко сказать, «выкинь из головы»! Щеки Ксении еще долго пылали предательским огнем, но Григорий уже перешел на другую тему, и Сорока убедилась, что Алька воспринимает это действительно как всего лишь забавный эпизод в их отношениях, не больше.


После встречи с Алькой она еще долго приглядывалась к Барсу, прислушивалась к себе, словно спрашивала, любит ли она его? А он ее? Безапелляционное заявление Гриши, что ей здесь больше делать нечего, не давало ей покоя. Недели через две она плюнула на это занятие и стала жить как раньше, не беспокоясь излишне по поводу своих взаимоотношений с мужем.

Вслед за зимними вьюгами и апрельскими оттепелями в город пришла стандартная московская весна. Честно говоря, Сорока за всеми своими делами прозевала ее появление и спохватилась только тогда, когда повсюду зацвели маленькие солнышки мать-и-мачехи, а она сама обнаружила, что щеголяет по улице не в дубленке и даже не в кожаной куртке, а в легкомысленной ветровке и кроссовках. Наступила пора весенних туристических слетов, и Барс, конечно, каждые выходные удирал в лес. Когда Сорока спрашивала его, хочет ли он, чтобы она пошла вместе с ним, Олег говорил, что необходимости в этом нет, поскольку он стоит со своей старой компанией, занимаются они исключительно тем, что пьют водку и поют непристойные песни, и Сороке вместе с ними будет откровенно скучно. Ксения каждый раз пристально смотрела на него, а потом, согласно кивнув, оставалась дома. В последнее время ее мучил хронический бронхит, и она уговаривала себя, что ей действительно лучше посидеть в тепле, да и белье надо постирать, и в дипломе один раздел надо бы переделать… Вот и в эти выходные она осталась одна: Барс улизнул в лес уже в пятницу вечером, когда она была на презентации очередной группы, и Сорока осталась предоставлена сама себе. Она уже предвкушала, как приготовит себе блинчики с вареньем и посмотрит любимый субботний сериал, как вдруг раздалась трель телефона. Звонила Катерина — Аляска.

— Привет, ты почему еще дома?

— То есть?

— Мы с Пухом уже сидим на рюкзаках, осталось только «вибрамы» надеть, и вперед. Ты что, не в курсе, что в лесу сегодня шикарный концерт намечается? Даже эти, которые жутко заумные, ну которые хором поют, помнишь? Вот, даже они приедут. А еще трио со скрипкой и флейтой, и парочка бардов… В общем, всех не перечислишь. Да я и сама толком не все знаю.

— Да, в лесу сегодня здорово будет, — мечтательно протянула Сорока.

— Ну так какие проблемы? Собирайся, и поехали с нами! Тебе что, собираться долго?

— Да нет, минут двадцать от силы, ну двадцать пять.

— Значит, решено, на Рижском вокзале, у касс, через полтора часа. Идет?

— Хорошо. Что-нибудь с собой взять?

— Кроме себя, любимой, — ничего. У нас с Пухом в этот раз провизии на взвод хватит.

— Ой, у Пуха же день рождения! Как же я могла забыть! Надо что-нибудь подарить.

— Ой, да ерунда все это, даже не думай. И давай заканчивай трепаться, начинай собирать шмотки. Если опоздаешь больше чем на пятнадцать минут, пеняй на себя: пролетишь мимо смородиновки.

— Все, уже вылетаю!


Опоздала она всего на пять минут. Зато подарок — пейзаж маслом, собственноручно исполненный Сорокой, любившей на досуге повозиться с кисточками и красками, надлежащим образом упакованный и обернутый разноцветными ленточками, — был торжественно вручен новорожденному. Андрей поворчал немного для проформы, что не надо было так о нем беспокоиться, и, жутко довольный, аккуратно спрятал картину в рюкзак. Он раньше уже видел Ксюшины пейзажи и натюрморты и был рад заполучить один из них. Купив билеты, вся троица загрузилась в электричку.

— Слушай, а чего ты так редко в лес выходишь? — спросил Пух Ксению, когда все расселись.

— Как в песне — «все дела, дела, дела», да и бронхит замучил.

— Ну Барс нам так и сказал в принципе, что ты теперь в лес не ходок. Он тебя уже в прошлые выходные с собой пытался вытащить, даже из леса по мобильнику звонил, но ты почему-то не пошла.

— Подожди, что значит «пытался вытащить»? На прошлой неделе я просидела дома все субботу и воскресенье, жутко скучала, писала очередную галиматью для журнала. Барс сразу сказал, что ничего интересного не предвидится, из моих знакомых никого не будет. Да и не звонил он мне, это точно.

— Странно, может быть, не дозвонился? Ничего не понимаю. И он знал, что мы с Аляской придем, мы с ним еще на неделе договаривались, что вместе стоять будем. И ребята из твоей старой компании тоже были, заходили к нам на костер в гости.

— Да, действительно странно. А в этот раз он ничего про меня не говорил?

— Нет, мы думали, что ты с Барсом уже в лесу, готовите место для праздника. Позвонили так, на всякий случай. Мало ли чего.

— Ладно, я с ним поговорю на эту тему, хотя уже догадываюсь, в чем дело. Мальчик взялся за старое, не иначе.

— Ксюша, да не бери ты в голову, может, он действительно…

— Что действительно? То, что он мне изменяет, — одно. По этому поводу я ему еще мозги промою. Но не пускать меня в лес, чтобы иметь возможность спокойно погулять самому, — это уже низость. Он же прекрасно знает, как я соскучилась по лесной жизни, по слетам, по посиделкам у костра. И несмотря на это, врет мне в глаза, лишь бы я осталась дома.

— Ксюш, ты извини, мы не хотели тебя расстраивать…

— Ребята, все в порядке, вы здесь ни при чем. Я, наоборот, вам благодарна за то, что вы меня с собой взяли. Вы не поверите, но в этом году это будет мой первый выход.

— Ну ты даешь!

— Вот! Но теперь дома я больше сидеть не буду, хватит с меня. Лучше на неделе поплотнее поработаю, но выходные у меня будут свободными.

— Ну все, наш Фантомас разбушевался.

— Ладно вам, разбушевался. Лучше признавайтесь, всю смородиновку уже без меня уговорили или как?

— Еще даже не приступали.

И Аляска достала из верхнего клапана рюкзака флягу со знаменитой смородиновой наливкой, которую делала сама и выдавала только близким друзьям и только по большим праздникам. Таким, как день рождения ее любимого Пуха.

В лес, благодаря действию наливки, они вошли уже очень веселые. Сорока с Аляской трепались о новой моде на клубную обувь, Пух время от времени затягивал сам себе «Многая лета». По пути они здоровались то с одним, то с другим знакомым туристом, выясняли последние новости, спрашивали, кто и где стоит. Когда они пришли на свое место, на их костре никого не было видно. Стояли две палатки: Барса и еще чья-то. Ксения, прижав палец ко рту и давая всем знак молчать, на цыпочках подкралась к своей палатке, заглянула внутрь… и тут же отпрянула обратно. Подошла к «Пентагону» и со всего размаху ударила по нему ногой. Потом еще раз, еще…

— Сорока, ты чего?

— Ничего, все в порядке. Что и требовалось доказать.

— Успокойся!

— Я уже спокойна. Вот еще раз по бревну въеду как следует и окончательно успокоюсь.

— Да что там?

— Сейчас увидите сами.

Минуты через две из палатки показался Барс, за ним на свет Божий вылезла девушка в ярко-желтой куртке. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать от силы, и даже толстый слой косметики не мог придать ей солидности. Губная помада была размазана, в глазах застыло удивленно-недоуменное выражение. Таких, как она, пренебрежительно называли пионерками. Девочки-скороспелки, они приходили в лес только для того, чтобы погулять вдали от родительских глаз да выпить за чужой счет. Их легко можно было узнать по городской одежде, совершенно не приспособленной для шатания в лесных зарослях, и по броскому дискотечному макияжу.