Жаклин Мартен - Сорвать розу

Однажды днем в конце июля Шошанна осматривала владения фермы с Биллом Лукасом, а Феба, как всегда, читала. Джон Генри неожиданно приложил руку к своей голове.

– Мама, – сказал он. – Мама, здесь болит… ужасно.

Когда Феба вскочила и подбежала к нему, он бросил на нее удивленный взгляд и стал тяжело заваливаться на бок. Она успела подхватить его, не дав свалиться на пол, и, осторожно опустив на ковер, бросилась к двери, чтобы позвать на помощь.

Вернувшись домой, Шошанна увидела слуг, вытиравших слезы фартуками, и Фебу, стоявшую на коленях возле Джона Генри и державшую его неподвижную руку.

– Шэнни, я думаю… – Феба поднялась с колен, когда Шошанна вошла в комнату.

Шошанна, как и Феба, встав на колени возле отца, взяла его за руку, пытаясь нащупать пульс, приложила ухо к груди, после чего нежно закрыла ему веки.

– Да, – произнесла она наконец, прижимая его руку к своей щеке, затем поцеловала ладонь. – Он покинул нас.

В один из ясных прохладных дней в конце декабря уставшая Шошанна только вошла в дом, как Нелли сообщила:

– В библиотеке вас ждет джентльмен. Шошанна слегка нахмурилась: единственное, что ей хотелось сейчас, – помыться и поесть, но никак не принимать посетителей.

Бросив перчатки и плащ на стул, она направилась в библиотеку, пораженная видом высокого, стройного, элегантно одетого человека с узким загорелым лицом, сидевшего за письменным столом отца и копавшегося в его ящиках. Феба сидела напротив него, держась очень прямо и сложив руки на коленях.

Укоризненно взглянув на кузину, сидевшую тихо и позволившую творить это кощунство, Шошанна набросилась на незнакомца.

– Кто вы, черт возьми, и какого дьявола обыскиваете стол отца?

Мужчина поднялся из-за стола с томной грацией.

– Ну, конечно, следовало догадаться, – сказал он насмешливо, – хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка. – Остановился перед Шошанной. – Урок номер один, – продолжал незнакомец. – Никогда не спрашивай, что я делаю, и не смей разговаривать со мной таким тоном. И чтобы лучше усвоилось… – Его рука вскинулась, и Шошанна отлетела назад от сильного удара, нанесенного с размаху по лицу.

Как только Феба вскочила, приказал:

– Сядь!

Прежде чем Феба успела сесть, Шошанна заметила ее распухшие губы и поняла, что кузина пыталась протестовать.

Джентльмен достал тонкий носовой платок из кармана бриджей и бросил Шошанне, губы которой были разбиты и кровоточили.

– Вытрись, не переношу, – добавил он, изящно пожимая плечами, – вида крови.

Шошанна молча вытерлась.

– А сейчас, кузина, – куражился насмешливый голос, – ах, да, моя дорогая, – добавил, заметив недоумение, – хоть это и очень дальнее родство с твоим отцом по материнской линии, но ты – моя кузина, и я, естественно, получив на Вест-Индских островах известие о твоей тяжелой утрате, поспешил к тебе, чтобы предложить мужскую поддержку и защиту.

– Любезно с вашей стороны, – ответила Шошанна сухо, – но в этом нет необходимости – справляюсь со всеми делами сама.

– Ну, ну, – предостерег он, – прошу не возражать. Это плохо влияет на мое настроение, а я уверен, – в ослепительной улыбке показались два ряда зубов, – ты не хочешь портить настроение, не правда ли, Шошанна? Какое ужасное имя! – Снова изысканное пожимание плечами. – Что думал мой кузен Райленд, называя так дочь? Придется сократить его до Анны. Мое имя, кстати, Фултон Крейн. Тебе следует побыстрее привыкнуть к нему. – Последовал еще один изящный жест рукой. – Оно скоро станет твоим.

– Прощу прощения?

– Мы скоро поженимся, моя дорогая Анна. Как твой опекун, я уже согласился на этот брак. Как твой муж, я скоро буду иметь все привилегии, которые не могу получить сейчас, будучи только опекуном.

– Вы говорите загадками, сэр.

– А мне говорили, – покачал он головой, – что твой ум превосходит большинство женских. Печально, что это не так. Скажу откровенно, Анна, и с этого времени откроется вся неприятная правда: найдя мое имя среди бумаг твоего отца, мистер Сойер написал письмо, в котором спрашивал, знаком ли мне кто-нибудь из родственников-мужчин, кто мог бы освободить тебя от непосильной ноши, раз уж твой отец не указал этого в завещании. Естественно, я тут же примчался, чтобы облегчить страдания родственницы, задержавшись только в Нью-Йорке, куда прибыл на корабле, чтобы получить официальное разрешение от британских властей. Они, конечно, остались довольны, узнав, что такое прекрасное поместье, как Райленд, будет находиться отныне в руках верного британского подданного, а не у такого яростного бунтаря, как Джон Генри Райленд.

Обе девушки не сказали ни слова, вызвав новое раздражение.

– Приведите себя в порядок! – потребовал он. – Я очень голоден после путешествия и приказал подать сегодня ужин пораньше. Терпеть не могу, когда за столом сидит кто-нибудь неопрятно одетый. Четверть часа на сборы. Останусь недоволен, если опоздаете.

Поднимаясь наверх, девушки схватились за руки, подавленные несчастьем, свалившимся им на голову.

В их общей спальне Феба села на кровать и начала плакать, а Шошанна ласково успокаивала ее.

– Умойся и переоденься, Феба, – напомнила она ей. – У нас нет времени на слезы.

– Мы будем уступать и выполнять команды этого чудовища? – жалобно спросила Феба.

– Временно, пока составим план действий: пусть верит, что окончательно запугал нас. – Ее обычно ласковые карие глаза сверкнули холодно и жестко. – Не бойся, Феба, расквитаемся с ним и заставим заплатить той же монетой.

– Но закон на его стороне, и он намерен жениться на тебе.

– На Райленде и таким образом надежно закрепить его за собой, а не с помощью подозрительного опекунства. Он не первый, кто намеревался это сделать, и, возможно, не последний, но никогда еще я не испытывала большего удовольствия в решимости расстроить эти планы. А теперь давай одеваться.

Несколькими минутами позже, спускаясь по лестнице, Шошанна предупредила тихим голосом:

– Помни! Притворись, что совершенно напугана.

– Мне не надо притворяться, – призналась Феба шепотом.

– Ну что ж, подойдет и это, раз уж нам нужно, чтобы этот самонадеянный ублюдок ничего не заподозрил, – мрачно улыбнулась Шошанна.

Часы, доставшиеся еще от дедушки, били четверть часа, когда девушки вошли в столовую – Фултон Крейн, сидевший во главе длинного стола, даже не приподнялся.

Внутренне содрогнувшись, увидев его на месте Джона Генри, они не произнесли ни слова; наклонив головы, скользнули на стулья, выдвинутые для них Томом, и ужин прошел в полном молчании.

В конце трапезы Фултон Крейн ткнул пальцем в Тома.

– Принеси бутылку вина, парень, хорошей мадеры, да пошевеливайся.

– Там осталось только немного портвейна, – ответил Том дрожащим голосом. – Почти все забрали солдаты.

Изрыгая проклятия, Фултон Крейн пошел в подвал следом за слугой, желая убедиться в этом лично, и через несколько минут вернулся с Томом, понуро плевшимся сзади, прижимая к груди полдюжины бутылок.

– Так и знал, – заявил он с таким триумфом, как будто только что добился громадного успеха. – Везде одинаковы эти слуги, в Англии ли, на Индийских островах или в ваших захолустных колониях, – всегда ухитряются придумать способы, как бы обобрать хозяев.

Шошанна увидела, как вспыхнуло от унижения лицо Тома, и неблагоразумно забыла о намерении выглядеть запуганной.

– Надеюсь, вы исходите из собственного опыта, – презрительно заметила она. – Ни один из наших домочадцев, не говоря уж о Томе, не возьмет даже капли эля, а тем более папиного вина.

На лице Фултона Крейна появилась особенно неприятная улыбка.

– Твой папа был нерадивым отцом, моя девочка, – сказал опекун елейно. – Похоже, тебя нужно обучать манерам. Ну, ты там! – это уже относилось к Тому. – Наполни стакан. – Причмокивая, отпил первый глоток. – Не так плохо, как думал; оставь бутылку на столе, парень, и убирайся. Закрой дверь.

– Вы хотите, чтобы мы оставили вас наедине с вином, сэр? – робко, как маленькая девочка, спросила Феба.

– Сам скажу, когда захочу, чтобы вы ушли, – прорычал их новый опекун, моментально справившись с вином и наливая другой стакан.

Выпив половину бутылки, оттолкнулся от стола вместе со стулом, расстегнул серебристо-серый жилет, громко рыгая, обратился к девушкам:

– Давайте придем к взаимопониманию. Мне не так уж трудно угодить, если все будет идти так, как хочу. Будьте вежливыми, покорными, послушными… и наша menage a trois будет счастливой.

– Что следует подразумевать под menage a trois? – спросила Феба, нарочно произнося французскую фразу с ужасным акцентом.

– Мне дали понять, что вы обе говорите на нескольких языках.

– Да, сэр, говорим, но не на этом, – отчаянно соврала Шошанна. – Отец обучал нас греческому и латинскому.

– Боже праведный! – воскликнул Фултон Крейн с искренним отвращением. – Пустая трата ограниченных женских мозгов. Кажется, мне самому придется переучивать вас. A menage a trois, мои хорошенькие маленькие милашки, означает, что мы все трое будем жить вместе уютно и счастливо.

Он увидел, как девушки обменялись быстрыми взглядами, и икнул от смеха.

– Вижу, вы обе более опытны, чем ваш наставник; похоже, поняли, что я хотел сказать.

– Конечно, – очень осторожно начала Шошанна, чтобы не послышалась дерзость, – мой долг принять вас своим опекуном, но Фебе уже исполнилось восемнадцать, и поэтому она вольна, если пожелает, покинуть Райленд.

Говоря это, она толкнула Фебу ногой под столом, призывая к молчанию, и та, предупрежденная таким образом, сдержала готовое сорваться с языка заявление, что не собирается расставаться со своей кузиной.

– Но наша прекрасная Феба не вольна уезжать по собственному желанию: рабы не вольны, – спокойно напомнил опекун.

Феба побледнела, Шошанна вспыхнула от гнева.

– Феба моя кузина. Она свободнорожденная, а не рабыня.

– Можешь доказать?

– Это не нуждается в доказательствах – всем в округе известно, и наш поверенный может это подтвердить.

– Ах, да, достойный уважения мистер Сойер, – насмешливым тоном сказал Фултон Крейн, – приветствовавший меня почти со слезами на глазах от радости. Я для него тот, кто снимет тяжесть управления Райлендом с твоих таких умелых, но слишком хрупких плеч. После тщательного изучения документов на право опекунства, он, будучи человеком закона, с удовольствием вручил все бумаги, касающиеся бедной, хорошенькой, маленькой мисс Фебы, давным-давно отданные ему на хранение. Все, кроме… – Он обратил свой нахмуренный взгляд на Фебу. – Все, кроме брачного свидетельства твоей матери. Принеси его немедленно!

– Нет, Феба, не делай этого!

Самозваный опекун машинально повернулся к Шошанне.

– Опять осмелилась демонстрировать неповиновение?

Шошанна проигнорировала его реплику.

– Феба, не дай ему возможности положить лапу на доказательства замужества твоей матери, – настойчиво повторила она и в следующую минуту оказалась приподнятой со стула и прижатой к груди Фултона Крейна с руками, скрученными за спиной.

Шошанна прикусила губу от боли и почувствовала, как ей выкручивают одну руку, затем другую. Тихий стон сорвался с ее губ, и Крейн победно усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, затем перевел взгляд на Фебу.

– Ну, мисс Феба, – с издевкой продолжал Фултон, сделав ударение на слове «мисс». – Ведите себя так, как и подобает маленькой рабыне. Ты принесешь брачное свидетельство своей матери или сломать руку твоей кузине Анне?

– Сейчас же принесу его.

– Умница, – зааплодировал опекун, а Шошанна, уронив голову на руки, притворилась побежденной.

– Вы правы, – тихо и кротко последовал ее ответ, а на лице появилась злорадная улыбка, как и у него.

Какими им предстать перед ним? Слабыми, незащищенными женщинами! И он проглотил эту наживку, оказавшись слишком самоуверенным и самонадеянным, чтобы заметить, что две кузины, обменявшись многозначительными взглядами, объявили ему войну.

Непримиримые, они начали борьбу.

Догорела последняя свеча, и обе девушки, одетые в одинаковые фланелевые рубашки и обшитые лентами чепчики, прижались друг к другу в огромной кровати, надеясь хоть немного успокоиться и согреться.

– Шэнни, я становлюсь в тупик: не знаю, что хуже – когда рычит и ругается, или разговаривает елейным вкрадчивым голосом.

– Которым пользуется, прежде чем наброситься на нас, как бросается громадный кот на маленькую мышку. Однако у нас есть одно большое преимущество.

– Что-то не заметила. У него – грубая физическая сила и сила закона, кроме того, преимущество быть мужчиной в мире, который принадлежит им, и…

– …и автоматически относит всех женщин к слабым, беззащитным существам, считая их чем-то средним между несмышлеными детьми и пугливыми овечками, поэтому продолжим раболепно склонять перед ним головы, чтобы не заподозрил, будто составляем собственный план.