Жаклин Мартен - Сорвать розу

– Думал, моя прежняя Лайза никогда не вернется назад… а останется только женоподобной незнакомкой, каковой была в последнее время.

– Я боялась, ты никогда не простишь меня.

– Мне стало понятно, что могу простить все, кроме твоего холода и желания расстаться со мной. Последовал твоему совету и съездил на «Джерси», и не смог выдержать более нескольких минут.

– Попробую полюбить Англию, правда, попробую, Торн, но в душе навсегда останусь американкой.

– А мне и хочется, чтобы ты ею осталась – это даст возможность взять самое лучшее из двух миров.

– Кажется, малышка плачет.

– Скорее всего, Джей-Джей. Лайза села.

– Скоро вернусь.

Торн быстро уложил ее снова.

– Никуда не пойдешь – с ними Клара. В эту ночь будешь моей – полностью моей и только моей.

Впоследствии Лайза говорила, что единственный взгляд на Бенедикта Арнольда лишил ее молока: оно стало пропадать сразу же после той встречи на вечере у генерала Клинтона, и для переезда в Англию нужно было срочно найти кормилицу.

Прямолинейная американка, жена лорда Водсвортского, вызвала замешательство в обществе, которое перечеркнуло службу ее мужа. Им был получен намек – к его большому удовольствию, – что командование больше не нуждается в его услугах и не будет возражать, если он ускорит отъезд.

Торн немедленно начал готовиться к нему, а Лайза с такой же поспешностью выбирать кормилицу для Гленниз. После встречи с тремя роженицами, предложенными местными акушерками, выбор пал на шотландку Джинни-Марию Маклафлин, которая после короткого замужества со старшим сержантом уже четыре месяца была вдовой, а теперь родила мертвого ребенка. Случилось это за день до Встречи с Лайзой.

Перевезли Джинни-Марию в дом на Боури-Лейн в армейском медицинском фургоне с мягкими матрацами и одеялами, вложенными Лайзой.

– Очень сочувствую вам, Джинни-Мария, – прошептала Лайза, в первый раз наклонившись над кроватью и подавая Гленниз в протянутые руки шотландской девушки. – Понимаю, вам сейчас очень трудно, вы все время будете думать о собственном ребенке.

– Нет, миледи, все не так, как вы предполагаете, – честно созналась Джинни-Мария, когда Гленниз ухватилась ртом за полную грудь. – Произвести ребенка на свет, когда его отца уже нет в живых… ничего хорошего не сулит. И я, имея несколько монет в кармане, боялась, что никогда уже не увижу Шотландию и двух детей, которых оставила у матери.

– У вас уже двое детей… вы же так молоды!

– Рано вышла замуж, мадам… в шестнадцать, а в семнадцать родилась Джейн, а Джеймс появился на свет всего год спустя. А в этот раз, кажется, заболела от страха. Мне понадобились бы годы работы, чтобы скопить денег на дорогу домой. А теперь другое дело: даже если стану не нужна этой малышке, окажусь близко к дому, да еще и с кошельком.

С легкой завистью посмотрев на Гленниз, полностью удовлетворенную новым источником питания, Лайза спустилась в маленькую комнату, служившую Торну кабинетом.

Он повернулся к ней с улыбкой и встал, держа перо в руке.

– Все нормально?

– Джинни-Мария страшно рада, что переберется с нами через океан. Не скажу, что она любит Англию, но она ближе к Шотландии, чем Америка. Представь себе, у этого ребенка уже своих двое детей. А Гленниз, – добавила она небрежно, не давая ему возможности ответить, – счастлива, как петух, попавший в курятник.

Он наклонился и взял ее лицо в свои руки.

– Не волнуйся, – успокоил муж. – К тому времени, как наша дочь подрастет настолько, что ей не нужна будет кормилица, она будет знать, где ей следует быть… и с кем.

Лайза покраснела оттого, что он прочитал ее мысли, а Торн, не отпуская ее, спросил:

– Будешь готова к отплытию в третью неделю февраля?

– Это же больше месяца! Тогда у меня еще уйма времени, – ответила Лайза, в этот раз не пытаясь вырваться от него. – К тому времени и Джинни-Мария поправится полностью и сможет помочь с обоими детьми. Я даже не распаковывала несколько сундуков. Месяц – это более чем достаточно, – повторила она, а затем спросила осторожно: – Мне все еще оставаться взаперти, или генерал Клинтон разрешит выходить на улицы Нью-Йорка?

– Вообще-то сэр Генри попросил меня выполнить еще одно поручение до того, как мы уедем, – небрежно сообщил он, и сердце Лайзы опустилось. – Из-за твоих связей сочли полезным мое участие в обмене узниками. На следующей неделе поеду на указанное место в округе Моррис.

– Округ Моррис! – воскликнула она с бьющимся сердцем. – Но это… Торн, это…

– Брать детей туда нельзя. Согласишься оставить их здесь с нянями, пока я отвезу тебя на несколько дней в Морристаун?

– О, Торн, конечно, да! Спасибо, милый.

Она бросилась к нему, ее волосы щекотали его шею.

– Никогда не слышал, чтобы ты так благодарила. Так насколько… – Она отодвинулась и, смеясь, посмотрела на него. – Так насколько велика твоя благодарность? – спросил он.

– Пойдем в спальню, и я покажу тебе, – пригласила она, а Торн сказал:

– Дай пять минут, закончу это последнее письмо для сэра Генри.

– Нет, – сказала Лайза. – Сию минуту.

– Именно сию?

Она прикусила кончик языка, затем сбросила туфли и провела ступней вверх и вниз по его ноге.

– Сэр Генри может подождать, а я нет.

Очарованный этим заявлением, он бросил ручку и последовал за ней в спальню. Письмо к сэру Генри ждало очень, очень долго.

На третьей неделе января Торн со своим эскортом, состоявшим наполовину из британцев, наполовину из американцев, оставил Лайзу в особняке Фордов.

– Если разрешат, заеду за тобой в Грейс-Холл, – сказал он на прощание. – В противном случае пришлю весточку, когда встретимся здесь. Лайза?

– Да, любимый?

– У меня в заложниках дети, – напомнил он полушутя.

– Если бы они и были со мной, – ответила она ласково, – я все равно бы вернулась к тебе, Торн: Англия не страшит меня, а разлуку с тобой не переживу.

Не обращая внимания на ухмылки присутствующих, он пылко поцеловал ее; Лайза вошла в особняк и попросила сопровождение для поездки домой.

Когда возбуждение, вызванное ее приездом в Грейс-Холл, немного улеглось, посыпался град вопросов. Наперебой рассказывали друг другу, как жили это время, и Лайза от души посмеялась над историей о том, как она «насолила» Бенедикту Арнольду.

Вечером Элиша тактично удалился сразу после ужина якобы проверить палаты, дав возможность женщинам и Эли остаться наедине.

– Все так скучают без Джей-Джея, – сказала Феба.

– И без тебя тоже, Лайза, – добавила Шошанна преданно.

Лайза посмотрела вокруг затуманенным взглядом.

– Я тоже так без вас скучала! – Затем, перехватив вопросительный взгляд Эли, ответила: – Да, Торн и я счастливы теперь. Имея такого мужа, даже примирилась с мыслью об Англии.

На следующий день она встала рано, надела на голову шапочку и повязала передник – миледи снова превратилась в медсестру мисс Лайзу.

Четыре дня спустя эскорт доставил Торна к дверям Грейс-Холла. Эли и дежурных солдат познакомили с правилами поведения: эскорт заберет лорда и леди Водсвортских через два дня, в течение которых его светлости не разрешается покидать дом или разговаривать с кем-нибудь за пределами дома под угрозой расстрела; ему также запрещается общаться с солдатами в доме под угрозой ареста за шпионскую деятельность.

Торн, смеясь, вошел в дом, а Лайза возмутилась этим набором инструкций.

– Может быть, им хотелось бы, чтобы тебя заперли в подвале? – спросила она резко.

– Если это удобный подвал, согласен, – ответил Торн, все еще смеясь. – За время пребывания в армии мне приходилось спать в местах и похуже.

Лайза потащила его за рукав в большую палату, где Феба застилала кровати, а Шошанна меняла белье.

– Это Торн, мой муж, – объявила она, и обе девушки, бросив свои дела, подбежали знакомиться с ним, протягивая ему руки, а он обнял каждую из них за плечи и звонко расцеловал.

Затем Феба и Шошанна продолжили работать, а Лайза повела Торна в кабинет Эли, надеясь, что два этих человека, так сильно и так по-разному ею любимых, понравятся друг другу, несмотря на большую пропасть, лежащую между ними.

– Эли, это мой муж. – Она специально представила Торна первым. – Торн, вот доктор Эли бен-Ашер, мой лучший друг.

Племянник виконта и сын мелкого торговца пожали друг другу руки.

– Эли.

– Торн.

– Спасибо, что вы заботились о моей жене, пока я сам не мог этого делать. Кажется, также должен благодарить вас за хороший совет, хотя жена не захотела им воспользоваться.

– Мы все в Грейс-Холле ваши должники, Торн. Многие люди остались в живых благодаря этому госпиталю. Спасены также двадцать пять узников, потому что Лайза, рискуя браком, добилась их свободы.

– Согласен с вашей точкой зрения, доктор. Признаюсь, в течение долгого времени придерживался другой точки зрения, но жена не была бы Лайзой, если бы не сделала то, что считала правильным.

– Стоит выпить за это, – предложила неугомонная Лайза, из которой ключом било счастье: эти двое, кажется, поняли друг друга. – В серванте осталось еще то сладкое вино?

Эли нашел вино, а Лайза достала стаканы и налила всем троим. Торн решительно проглотил «сладкое вино», а остальные от души рассмеялись, глядя на выражение его лица.

Шошанна и Феба уступили большую спальню Лайзе и Торну.

– Эта кровать принадлежала когда-то бабушке Микэ, – похвалилась она, лежа ночью в его объятиях. – Если бы мне несколько лет назад сказали, что когда-то буду спать здесь с английским лордом, ставшим моим мужем, подумала бы, что это безумное предположение. Но я здесь, и так счастлива, что это пугает меня. Люблю тебя, Торн, – сказала она, зевая.

– Я тоже люблю тебя, золотая Лайза. Давай спать. На следующий день Торн провел большую часть времени с Эли, сопровождая его даже во время обхода. Он не заговаривал напрямую ни с одним американским солдатом, которые не скрывали своего любопытства в отношении «мужчины мисс Лайзы» и задавали множество вопросов. Никто не отдавал приказа, что они не имеют права расспрашивать его, а ответы получали через Эли.

На вторую ночь в Грейс-Холле отдохнувшие Лайза и Торн долго занимались любовью в большой прекрасной кровати бабушки Микэ, а потом так крепко заснули, что ничего не слышали, пока хриплый голос не прошептал «Шошанна!» и им в глаза не ударил свет свечи. Голос принадлежал мужчине, поэтому Лайза, спавшая обнаженной, услышав его и почувствовав холод от открытой двери, нырнула под одеяло. Торн, свободный от таких условностей, сел в кровати.

– Боже! – воскликнул он. – Чарльз Стюарт!

– Чарли! – взвизгнула Лайза в ту же минуту.

– Торн Холлоуэй! – выдохнул Чарли. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Приехал, чтобы сопровождать меня обратно в Нью-Йорк. Ему разрешили. А ты что делаешь здесь, Чарли?

Он вдруг присел на край кровати; вид у него был измученный и изможденный, лицо небритое, с глубоко ввалившимися глазами.

– Извините. Подумал… это же комната Шошанны и я… я не знал… – Он зажал голову руками.

Торн спокойно вылез из кровати, надел бриджи и рубашку, затем подал Лайзе халат.

– Что случилось, Чарли? – спросил Торн, но Чарли повернулся к Лайзе.

– Как сказать Фебе? – спросил он несчастным голосом. – Я думал, Шошанна сделает это за меня… Фебе лучше услышать это от нее…

– Дэниел? – спросила Лайза. – Что, ранен?

– Нет, – уныло ответил Чарли. – Убит.

– Убит? О Боже мой! – она в замешательстве посмотрела на Чарли. – Это случилось в сражении?

– Знаешь, как это бывает на зимних квартирах, – устало произнес Чарли. – Или ты, Торн, не знаешь. Черт, ты же британец. Мне не следует рассказывать тебе об этом.

– Уйду, если хочешь. Но даю слово никогда и никому не повторить того, что услышу в этой комнате.

– Оставайся. Я доверяю тебе, и к тому же это не такой уж большой секрет, тем более, что среди нас полно шпионов. Обычная история: холод, плохое питание, безденежье, отсутствие пополнения, и – мятеж в нескольких полках, расположенных в Нью-Джерси, а затем в Пенсильванском полку. Я не выступал с ними, а Дэниел решился на это, не потому, что присоединился к ним, а чтобы самому прочувствовать их точку зрения. Вы знаете идеи Дэниела о том, что правильно, а что неправильно; был уверен, что их жалобы справедливы. Очевидно, генералу Вашингтону надоело все это. Он выслал войска, требуя остановить мятежников, и после того, как это удалось, из каждого полка выбрали по одному нарушителю. Приказали троих из них расстрелять на месте, но хуже всего оказалось то, – его лицо побледнело еще больше, – что сформировали команду для расстрела из двенадцати мятежников. И один из этих дерьмовых офицеров назвал Дэниела – самого мирного человека во всей американской армии!