Конечно, решила Пола, вглядываясь в черты любимого лица, в нем запечатлелись и те страдания, сквозь которые выпало пройти Эмме. О них говорили твердая линия ее рта и волевой подбородок. Продолжая свои наблюдения, Пола констатировала, что ее бабушка на самом деле выглядит весьма суровой, и немногие выдерживают ее тяжелый взгляд. Держится она надменно, но, надо признать, что надменность эта нередко смягчается обезоруживающим обаянием, чувством юмора и естественностью поведения. В данную минуту, когда Эмма не контролировала себя, ее лицо показалось Поле таким беззащитным – ясным, открытым, исполненным мудрости.

Поле было прекрасно известно, что даже те, кто боялся ее бабушки, не могли не признать, что она необыкновенно обаятельна: немногим удавалось противостоять ее волевому характеру. Любимица Эммы, она никогда не испытывала перед ней никакого страха, хотя прекрасно знала, что большинство членов бабушкиной семьи ее побаивалось, а особенно дядя Кит. Пола до сих пор с удовольствием вспоминала, как однажды дядя сравнил их.

– Ты пошла вся в свою любимую бабушку, – зло бросил он племяннице, когда ей было лет шесть или семь.

Тогда она не поняла, что именно он имел в виду или почему он сравнивал ее с бабушкой, но по выражению его лица, догадалась, что ее в чем-то упрекают. Ей доставило, однако, необычайную радость, что она „вся в бабку”, ибо это означало: она такая же необыкновенная, и все будут трепетать перед ней, как трепещут перед ее любимой бабушкой.

Между тем Эмма оторвала взгляд от бумаг и прервала размышления Полы.

– У тебя есть возможность проверить свои силы. Ты бы не согласилась поехать в Париж и навести порядок в нашем магазине? Но только после того, как мы закончим свои нью-йоркские дела; судя по балансовому отчету, там явно надо кое-что поменять.

– Ну, если ты хочешь, я, конечно, поеду туда, но, откровенно говоря, я думала немного пожить в Йоркшире. Между прочим, бабуля, у меня возникла идея. Может быть, мне стоит проехаться по всем нашим магазинам на севере?

Произнося эти слова, Пола сделала все от нее зависящее, чтобы голос звучала как можно безразличнее, словно речь шла о чем-то вполне обыденном.

Слова внучки поразили Эмму до глубины души, и она даже не попыталась скрыть своего смятения. Медленным движением сняв очки, она с неподдельным интересом стала разглядывать Полу, как будто впервые ее видела. Лицо девушки под этим пристальным взглядом вспыхнуло и стало из мраморно-белого розовым. Потупив глаза и отвернувшись, она пробормотала:

– Конечно, конечно, я поеду туда, где я, по-твоему, нужнее. То есть в Париж.

И Пола застыла в неподвижности, чувствуя, что бабушка до сих пор не может оправиться от удивления.

– Откуда этот внезапный приступ интереса к Йоркширу? – сурово спросила Эмма. – Сдается мне, что-то есть в тамошних местах такое, что притягивает тебя в этот проклятый Богом край! Уж не Джим Фарли? – прибавила она, явно отказываясь дать обмануть себя той легкостью, с которой Пола соглашалась на поездку в Париж.

Бедная девушка, не выдержав ее пристального взгляда, беспокойно заерзала на своем сиденье. Робко улыбнувшись, она попыталась возразить бабушке, но лицо ее при этом запылало еще больше.

– Это же просто смехотворно. Я ни о чем таком и не думала. Просто считала, что мне надо бы сделать переучет в северных магазинах. Только и всего.

– Рассказывай кому-нибудь еще! – воскликнула Эмма, невольно переходя на северный диалект тех мест, куда так рвалась Пола. „Да у нее все на лице написано”, – подумала она, а вслух сказала:

– Все дело в Фарли. Я ведь прекрасно знаю, что ты с ним встречаешься.

– Нет, больше нет! – вскричала Пола со сверкающими глазами, еле удерживая дрожь губ. – Уже несколько месяцев как я прекратила наши встречи.

Еще не кончив говорить, она поняла свою ошибку. Ведь ее ответ только подтверждал догадку бабушки: как всегда, та без труда загнала свою внучку в ловушку и вынудила признать то, чего она ни под каким видом делать не собиралась.

Эмма негромко рассмеялась, при этом, однако, не сводя с Полы по-прежнему пристального взгляда своих стальных глаз.

– Не переживай, дорогая. Я ведь вовсе не сержусь. Да и никогда не сердилась. Меня только интересовало, почему это ты мне ничего не хочешь рассказать сама. Ты же всегда со мной всем делишься.

– Сперва я решила ничего тебе не говорить, зная, как ты относишься к семейству Фарли. Это ваша кровная месть! Я не хотела расстраивать тебя. Одному Богу известно, сколько у тебя в жизни разных бед и без этого. Ну, а когда мы с ним перестали видеться, тем более не было смысла сообщать тебе о наших встречах. Одним словом, я просто не желала тебя беспокоить. Вот и все.

– Фарли меня отнюдь не беспокоят! – отрезала Эмма. – И хочу тебе напомнить, если ты забыла, моя дорогая: Джим Фарли является одним из моих служащих. Неужели ты думаешь, что я поручила бы ему вести дела компании „Йоркшир консолидейтед ньюспейпер”, если бы не доверяла ему? – Эмма в упор взглянула на Полу и затем быстро спросила (чувствовалось, что ее так и разбирает любопытство): – А почему ты с ним теперь больше не встречаешься?

– Потому что... потому что... мы... он... потому... – забормотала Пола и запнулась, сомневаясь, стоит ли ей продолжать.

Ей меньше всего хотелось расстраивать бабушку. Впрочем, каким-то непостижимым образом та все равно уже все знала, подумала она со вздохом. Понимая, что загнана в угол, Пола собралась с духом и сказала:

– Я прекратила видеться с Джимом, потому что поняла, что все слишком серьезно. В конце концов дело должно было закончиться для меня сердечной раной, я это чувствовала. И не только для меня, но и для него тоже. И для тебя это было бы болезненно. – Она помолчала и, отведя взгляд в сторону, тихо, но твердо произнесла: – Ты ведь не допустила бы, чтобы один из Фарли стал членом нашей семьи, не так ли, бабушка?

– Совсем в этом не уверена, – проговорила Эмма чуть слышно.

„Так значит, вот как далеко у них все зашло”, – пронеслось у нее в мозгу. Она вдруг ощутила, как на нее навалилась нечеловеческая усталость, от которой ныли скулы и щипало в глазах. Больше всего на свете ей хотелось сейчас закрыть глаза и прекратить этот дурацкий и бесполезный разговор. Она попыталась улыбнуться Поле, но пересохшие губы отказывались двигаться. Сердце ее сжалось, переполненное горечью. Горечью, которая, как она считала, давно должна была пройти. Она-то думала, что все забыто, но оказывается, память об этом человеке жива, острой болью отдаваясь в сердце. Лицо ее вдруг так изменилось, как будто она сразу осунулась. Она увидела Эдвина Фарли как бы воочию, словно он стоял сейчас перед нею. А рядом с ним, в отбрасываемой им тени, прятался Джим, похожий на него как две капли воды. Обычно, если Эдвин и возникал в ее памяти, то тут же испарялся, но на этот раз почему-то не желал этого делать, и старая боль, которую он ей когда-то причинил, вспыхнула в ее сердце с новой силой. Чувство подавленности было столь гнетущим, что некоторое время Эмма не могла произнести ни слова.

Пола с тревогой следила за своей бабушкой: впервые она видела это строгое лицо омраченным неизбывной печалью. Взгляд Эммы сделался отсутствующим, глаза были устремлены в пространство, губы сжались в жесткой и горькой усмешке. „Будь прокляты все эти Фарли!” – чертыхнулась про себя Пола, подаваясь вперед, и взяла Эмму за руку.

– Да с этим уже давно покончено, бабуля! И вообще ничего серьезного, клянусь тебе! Меня это больше не волнует. Решено: я еду в Париж. И перестань, пожалуйста, переживать, умоляю тебя. Я просто не могу, когда у тебя такое выражение лица, – и Пола примирительно улыбнулась, все еще тревожась за бабушку и готовая сейчас согласиться на любое ее предложение. Вся эта гамма чувств, овладевших ею, смешивалась с душившей ее сердце мучительной злобой: как же это она позволила бабушке вынудить ее затеять весь этот смехотворный разговор, которого ей столько месяцев подряд удавалось избежать...

Но прошло немного времени – и тревожное выражение в конце концов исчезло с лица Эммы. Она с трудом сглотнула, и стало ясно, что твердость характера помогла ей взять себя в руки. Да, железная воля всегда была тем фундаментом, на котором покоились ее власть и сила.

– Джим Фарли, – начала она как можно спокойнее, – отличный человек. Совсем не похож на других... – она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы продолжить их беседу и сказать Поле, что та может возобновить, если хочет, дружбу с Джимом Фарли, но сил на это у нее не было.

Вчера для нее стало сегодня. Прошлое не желало уходить.

– Давай не будем больше говорить о Фарли! – взмолилась Пола. – Я же ведь сказала тебе, что отправляюсь в Париж! – Пола изо всех сил сжала бабушкину руку. – Ты всегда знаешь лучше, что надо в первую очередь. И потом, мне же все равно надо посмотреть, как там у нас идут дела.

– По-моему, тебе просто необходимо это сделать, Пола!

– Так я и поступлю. Сразу же, как только мы с тобой вернемся в Лондон, – быстро согласилась Пола.

– Что ж, неплохая мысль, – бросила Эмма.

Чувствовалось, что она явно рада, как и внучка, переменить наконец тему разговора. К тому же ей было жаль зря расходовать время, чего она старалась всю свою жизнь себе не позволять. Для Эммы время было чересчур дорогостоящим товаром. Время всегда стоило денег. Больших денег. И тратить его сейчас на то, чтобы предаваться пустопорожним мыслям о минувших днях, воскрешая из небытия события, которые причинили ей когда-то столько боли, не имело смысла. Событий, срок давности которых составлял без малого шесть десятилетий.

Всю свою жизнь Эмма спешила. Вот и сейчас она буквально сгорала от нетерпения поскорее начать действовать.

– Как только мы прилетим в Нью-Йорк, мне надо будет сразу же поехать в офис. Чарльз отвезет вещи на квартиру потом, после того, как высадит нас с тобой у конторы. Знаешь, меня тревожит Гэй. А ты не заметила ничего, когда говорила с ней по телефону?

– Да нет. А что тебя беспокоит? – спросила Пола, откинувшись в кресле и обретя обычное спокойствие после того, как разговор о Джиме Фарли так быстро закончился.

– Трудно сказать, что именно вызывает мою тревогу, – задумчиво ответила Эмма. – Но интуиция подсказывает мне, что с нею происходит что-то неладное. После возвращения из Лондона она позвонила мне в Техас, и я сразу заметила, что она чем-то раздражена. И потом несколько раз было то же самое. Неужели ты не обратила внимания, каким тоном она разговаривает?

– Нет. Но я почти с ней и не разговаривала, поскольку она большей частью звонила тебе. Ты что, считаешь, что у нас в Лондоне какие-то неприятности? – с растущей тревогой в голосе спросила Пола.

– Хочу надеяться, что нет, – с трудом сдерживая беспокойство, сказала Эмма. – Только этого мне еще не хватало после „Сайтекса”.

Она нервно забарабанила пальцами по откидному столику и посмотрела в иллюминатор. Все это время она не переставала думать о делах и о своей секретарше Гэй Слоун. Мозг Эммы работал, как безупречная вычислительная машина: одно за другим она прокручивала в голове все, что могло бы случиться в их лондонском отделении. Но вот раздался щелчок – и машина отключилась. Бесполезно, решила Эмма. Произойти там могло все, что угодно, так что нечего заниматься разными предположениями и строить догадки. Очередная потеря времени – только и всего.

Повернувшись к Поле, она невесело улыбнулась:

– Ничего, скоро узнаем, моя милая. Мы с минуты на минуту приземлимся.

2

Американская штаб-квартира компании „Харт Энтерпрайзиз” занимала шесть этажей современного здания на Парк-авеню в районе Пятидесятых улиц. Если сеть английских универмагов, основанная Эммой Харт много лет назад, являлась как бы видимым символом ее успеха, то „Харт Энтерпрайзиз” представляла собой его движущую силу – сердце и мускулы. То был гигантский спрут, чьи щупальца простирались чуть ли не по всему миру, держа в своих цепких объятиях швейные фабрики, камвольно-суконные комбинаты, недвижимость, компанию по розничной торговле и несколько газет в Англии, не считая крупных пакетов акций в других наиболее крупных английских компаниях.

Эмме Харт как основателю принадлежали по-прежнему все сто процентов акций „Харт Энтерпрайзиз”, которая находилась полностью под ее единоличным контролем, как, впрочем, и „Харт Сторз” – сеть универмагов, носившая ее имя и охватывавшая север Англии, Лондон, Париж и Нью-Йорк. „Харт Сторз" в отличие от „Харт Энтерпрайзиз” была государственной компанией, акции которой можно было приобрести на Лондонской бирже, хотя Эмма являлась там председателем совета директоров и владела контрольным пакетом акций. Что касается „Харт Энтерпрайзиз", то, помимо перечисленного, она располагала в Америке недвижимостью, компанией по пошиву одежды на Седьмой авеню и имела крупные пакеты акций в нескольких промышленных предприятиях США.