Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 2

– А вот и „Грязная утка”, милочка, – сказал лудильщик, подводя свою лошадь, запряженную в кибитку, к коновязи на Йорк-роуд и указывая коротким замусоленным пальцем на трактир.

– Но здесь написано „Черный лебедь”! – воскликнула Эмма, прочитав название на вывеске, качавшейся на ветру. Надпись дополнялась картинкой с изображением белого пруда, по которому плавало некое грубое подобие черного, как смоль, лебедя. Его шея была так неуклюже изогнута, что он с большой натяжкой походил на эту изящную птицу.

Жена лудильщика, загорелое морщинистое лицо которой выглядывало из-под шапки черных цыганских кудрей, захохотала, немало удивив этим Эмму.

– Ну да, девушка. Так в Лидсе прозвали „Черного лебедя” – „Грязная утка”. Разве до тебя не дошло? – Она опять засмеялась, обнажив несколько золотых зубов, засверкавших так же ярко, как золотые серьги в ее ушах, выглядывавшие из-под надетого на макушку шарфа в красно-белую клетку.

– Дошло, – ответила Эмма, весело улыбаясь.

Она прижала к себе свою сумочку и осторожно ступила на землю. Лудильщик подал ей большой кожаный чемодан. Эдвин вчера принес его и пять фунтов стерлингов и оставил в ее комнате. Девушка подняла глаза на лудильщика и его жену-цыганку и сказала очень серьезно и бесконечно вежливо:

– Большое спасибо, что подвезли меня от самого Шипли. Это было очень мило с вашей стороны.

– Да нет, барышня, ну что вы, это было совсем нетрудно, – любезно отозвался лудильщик. – Рад услужить такой прекрасной молодой леди, как вы.

Он стегнул лошадь вожжами, и ветхая кибитка тронулась. Горшки и сковородки бились о ее стенки, весело гремя и позвякивая в такт старым расшатанным колесам. Жена лудильщика обернулась и прокричала:

– Всех благ тебе в Лидсе, красавица!

– Спасибо, – крикнула Эмма, махая вслед удаляющейся кибитке.

Она немного постояла на улице, а потом, взяв чемодан, глубоко вздохнула и распахнула тяжелую двустворчатую дверь. В верхнюю часть двери вместо дерева были вставлены темные стекла с изображением лилий и лебедей. Девушка сразу оказалась в узком темном коридоре, в котором сильно пахло кислым пивом, табачным дымом и тошнотворным газом из светильников на стенах. Стены были оклеены тусклыми коричневыми обоями, лишь усиливавшими отталкивающее впечатление от не слишком приветливой обстановки, несмотря на горящие газовые фонари.

Эмма с любопытством огляделась. Объявление, тщательно написанное крупными буквами, приколотое к стене, гласило: „Женщины в платках сюда не допускаются!” Это предупреждение показалось ей зловещим. На противоположной стене красовалось отталкивающее изображение разъяренного быка в столь же уродливой витиеватой позолоченной рамке. Критически взглянув на всю эту гнусность, Эмма содрогнулась от отвращения. Перед ней были еще одни двустворчатые двери с таким же темным стеклом. Она ускорила шаг и вошла в них. Эмма остановилась у входа в то, что, очевидно, и являлось главным баром. Он был ярко освещен и несравненно более весел, благодаря цветным обоям и эстампам, выполненным сепией. В углу стояло пианино. Бар был пуст, не считая двух занятых дружеской болтовней мужчин, прислонившихся к задней стене и отхлебывавших свою порцию пены. Пристальным взглядом Эмма окинула все вокруг, ничего не упуская. Из главного бара выходили еще две комнаты. Табличка, повешенная над входом в одну из них, объявляла ее салуном, вывеска над другой называла ее пивной. В пивной она разглядела рабочего, игравшего в одиночестве в дротики, и двух пожилых мужчин. Они сидели за столом и были поглощены игрой в домино, выпуская клубы дыма из маленьких глиняных трубок, зажатых в прокуренных до желтизны зубах.

Теперь взгляд Эммы обежал сам бар. Несколько широких зеркал, повешенных на задней стене, превозносили достоинства светлого эля Тетли и другого местного пива в черно-золотых этикетках. Бесчисленное количество бутылок со спиртным сверкало напротив увешанной зеркалами задней стены, ниже были выставлены огромные бочки с пивом. Длинная и широкая стойка из красного дерева была отполирована до блеска, и ее поверхность сверкала, как сами зеркала. За этим прилавком из красного дерева едва виднелась копна светлых волос. Эмма уверенно прошла через комнату, ее каблучки слегка постукивали по деревянному полу. Краем глаза она заметила, что двое мужчин разглядывают ее, но, не отвлекаясь, продолжала смотреть строго перед собой.

Дойдя до стойки, она поставила чемодан, продолжая сжимать сумочку в руках. Светлая шевелюра маячила почти под стойкой. Эмма откашлялась.

– Извините, – произнесла она.

Голова повернулась, обнаруживая жизнерадостное, честное и открытое лицо. Это было бледное, с румянцем лицо, чрезвычайно хорошенькое, с ямочками на полных щеках. Под светлыми изогнутыми бровями пританцовывали веселые карие глаза.

– Да, милочка? – отозвалась светловолосая дама, медленно и несколько тяжеловесно выпрямляясь из-под стойки. В руках она держала пивную кружку и тряпку.

Эмма онемела от изумления. Это приятное, весьма миловидное лицо с ямочками на щеках и эта белокурая головка в изящных локонах увенчивали чрезвычайно полное тело к тому же ошеломляюще высокого роста. Это невероятное тело было втиснуто в ярко-желтое ситцевое платье с глубоким прямоугольным вырезом и рукавами с буфами. Богатырская грудь, широкий разворот плеч поражали с первого взгляда, как и длина ее пухлых бледно-розовых мягких рук.

Дама вопросительно смотрела на Эмму, и та учтиво сказала:

– Я ищу мисс Рози. Мне сказали, что она здесь барменша.

Розовое лицо расплылось в широкой дружеской улыбке, также весьма притягательной и полной естественного очарования.

– Ну, вы ее нашли, милочка. Это я Рози. Чем могу служить, мисс?

Эмма почувствовала, как спало напряжение, сковывавшее ее. Она обнаружила, что сама непроизвольно улыбается в ответ сияющей Рози.

– Блэки О'Нил – мой друг. Он сказал, что у вас можно оставить письмо для него. Передайте его скорее ему или его дяде Пэту.

„Эге-ге! – подумала Рози, пряча понимающий взгляд, – Значит, Блэки опять продолжает эти штучки с девушками. Каков! Ну конечно, он знает, как их подцепить, – заметила про себя Рози. – Эта – настоящая красавица”. Рози опустила тряпку со стаканом на стойку и сказала:

– Да, милочка, я могу передать письмо Блэки. Только вот беда: вам от этого никакого толку. Видите ли, его нет в Лидсе. Он уехал вчера. Вы чуть-чуть опоздали. Да, он уехал в Ливерпуль, а дальше пароходом в Ирландию. Что-то вроде навестить старого священника, тот плох, возможно, при смерти, так сказал мне Блэки перед отъездом.

– О Господи, – выдохнула Эмма, и огорчение так явно отразилось на ее лице, что Рози не могла этого не заметить.

Величественная, как Юнона, барменша положила пухлую кисть с толстыми пальцами на руку Эммы.

– Вы в порядке, милочка? Я вижу, вы очень бледны. Как насчет стаканчика бренди, рому или настойки, быть может? Вы знаете, это взбодрит.

Эмма затрясла головой, пытаясь унять вспыхнувшее в душе беспокойство.

– Нет, спасибо, мисс Рози. Я не пью спиртного, – пробормотала она.

Возможность не застать Блэки никогда не приходила ей в голову. Она была так потрясена, что с трудом могла говорить.

– Тогда, может, стаканчик чудного лимонада? – продолжала Рози, участливо глядя на Эмму. – Он освежает, вы кажетесь мне такой утомленной.

Не дожидаясь ответа, Рози откупорила бутылку лимонада и наполнила стакан. Эмме не хотелось тратить деньги на лимонад. Ей был дорог каждый пенни; все же она не желала обидеть отказом Рози, которая была столь добра и дружелюбна.

– Благодарю вас, – тихо произнесла Эмма и открыла свою сумочку. – Пожалуйста, сколько с меня?

– Нет, девочка, ничего. Это за счет заведения. За счет Рози, – ответила та, ставя сверкающий стакан перед Эммой. – Ну-ка, хлебни. Это не смертельно, – подшутила она и рассмеялась.

Вдруг ее веселое лицо посерьезнело: девушка побелела как полотно, и Рози сразу заметила, что ее маленькая ручка в кружевной перчатке дрожала, когда она брала стакан.

– Эй, Эрри! Принеси-ка, будь любезен, табурет из пивной, слышишь? – крикнула Рози одному из мужчин в дальнем углу бара. – Мне кажется, эта молодая леди едва держится на ногах.

– Сейчас, Рози, – отозвался мужчина, которого звали Гарри. Он тут же появился с высоким табуретом в руках. – Вот, голубка, усаживайся, – сказал он и, прежде чем вернуться к товарищу, одарил Эмму теплой улыбкой.

– Спасибо, – с благодарностью отозвалась Эмма и взобралась на табурет. Новость об отъезде Блэки, сообщенная Рози, огорчила ее, голова у нее закружилась.

Рози оперлась локтями на стойку и с участием посмотрела на Эмму. Радостное выражение исчезло с ее лица, сменившись озабоченностью.

– Послушай, милочка, я знаю, это не мое дело, но у тебя что-то случилось? Мне кажется, ты чем-то расстроена.

Эмма в нерешительности умолкла. Скрытная от природы, она хорошо помнила старую поговорку северян: „язык за зубами – мудрость в голове” – и вовсе не была расположена что-то кому-то поверять. Ум ее работал споро, с обычной для нее сметливостью. Она оказалась в незнакомом месте, в большом городе. Она не знала, куда ей идти. Блэки уехал в Ирландию, и некому было прийти ей на помощь. Немного поразмыслив, она пришла к решению. Она доверится Рози, но лишь отчасти. И в самом деле, у нее не было выбора. Но сначала ей было необходимо еще кое-что выяснить, это было жизненно важно.

Она посмотрела на Рози таким же пристальным взглядом и, вместо того чтобы сразу поведать о своих затруднениях, чего, вероятно, ожидала от нее барменша, спросила:

– А как насчет дяди Блэки – Пэта? Могу я его увидеть и, возможно, узнать, когда вернется Блэки? Ведь он вернется?

– Да, милочка, Блэки вернется через пару недель или около того. Он сказал, что уезжает где-то на полмесяца. Но тебе нет никакого смысла идти к дяде Пэту. У него в Донкастере много работы на строительстве. Я думаю, он уехал на время.

Эмма тяжело вздохнула и уставилась на стакан с лимонадом. Рози терпеливо ожидала, не желая показаться назойливой, но любопытство разбирало ее, и она настойчиво спросила:

– Почему ты не расскажешь мне о своих неприятностях, милочка? Может быть, я смогу помочь.

Лишь на секунду заколебавшись, Эмма ответила:

– Я действительно в трудном положении. Я ищу место, где можно остановиться. Какой-нибудь постоялый двор. Возможно, вы посоветуете мне что-нибудь, мисс Рози?.. Поэтому я искала Блэки.

– Что ты, девочка, все „мисс Рози” да „мисс Рози”! Мы здесь с этим особо не церемонимся. Все зовут меня Рози. Просто и понятно. А что же ты не скажешь, как тебя зовут? А то всё… подруга какого-то друга.

Эмма вспомнила об отце. Возможно, он ищет ее. Но она оставила записку, и он подумает, что она уехала в Брэдфорд, и ничего не будет знать ни о „Грязной утке”, ни о Блэки. Она была в безопасности.

– Эмма Харт. – Отозвалась она и, к своему собственному изумлению, добавила: – Миссис Харт.

У Рози округлились глаза.

– Так ты замужем? – спросила она, а про себя подумала: „А где же муж?”

Эмма кивнула, не уверенная, что не скажет сейчас что-нибудь подобное. Она поразилась сама себе больше, чем Рози.

– Ну что же, мы уже ближе знакомы, и я знаю о твоих проблемах. Давай присядем и прикинем. Тебе нужно где-нибудь остановиться. Мгм… Дай-ка мне поразмыслить. – Рози наморщила лоб, взгляд ее был задумчивым.

– А что, если на постоялом дворе, где живет Блэки? Может, мне пойти туда? – подсказала Эмма. Она немного успокоилась, мысли ее прояснились.

– Ни в коем случае, детка! – воскликнула Рози с такой горячностью, что Эмма отшатнулась. – Я не могу позволить такой хорошенькой молодой леди, как ты, отправиться в эту мерзкую, Богом забытую дыру, – это у реки, знаешь, недалеко от Лейландз. Там полно жулья, просто жуть. Нет, милочка, это совсем не подходит.

Рози нахмурилась и принялась сосредоточенно размышлять, как же помочь этой девушке. Еще мгновение – и ее лицо вновь обрело радостное выражение, она улыбнулась:

– Придумала. Ты можешь зайти к миссис Дэниел. Она сдает комнаты в своем доме. Это недалеко отсюда. Ты запросто дойдешь пешком. Я запишу для тебя адрес. Скажешь ей, что тебя прислала Рози из „Грязной утки”. Там тебе будет вполне надежно. Она бывает чуток грубовата, миссис Дэниел, но, по правде, она очень добра.

– А во сколько обойдется комната? – тихо спросила Эмма.

Рози окинула ее проницательным взглядом.

– У тебя не густо денег, милочка? – допытывалась она, чувствуя симпатию к Эмме.