По окончании записи телевизионной программы Семен Мытарь из своей режиссерской кабинки попросил всех участников съемок, чтобы они немного задержались. Появившись через минуту в студии, он дождался, когда трибуны покинули последние зрители, и громогласно объявил:

— Друзья! У нас сегодня юбилей, поздравляю!

Все немедленно зашумели:

— Какой юбилей?! О чем речь?! Не томи публику!

— Спокойно, спокойно! — поднял вверх свои волосатые короткопалые руки Мытарь. — В общем, сегодня мы сняли десятую программу нашего еженедельного шоу!

— Как десятую?! Не может быть! Ба, и впрямь десятую! — опять загалдели присутствующие. — Значит, мы уже выучили по десять танцев?!

За почти ежедневными тренировками и еженедельными конкурсами время пролетело как один миг.

— Все точно, — подтвердил главный режиссер. — Это я могу просчитаться, а бухгалтерия — никогда. Оттуда мне и напомнили. Но это не единственное знаменательное событие. Если учесть и подготовительный период, над проектом мы работаем уже пять месяцев. Я решил, что это надо отметить и поставил перед руководством канала вопрос ребром. Так что сейчас сюда принесут из нашего буфета шампанское и кое-какую закуску. Я уже позвонил туда и сказал, что с танцами мы закончили, пора и выпить.

— Ура! — крикнул кто-то, и все засмеялись.

Воспользовавшись возникшей после этого суетой, Калачников вышел из студии, чтобы найти Волкогонову. По уже укоренившейся за последние недели традиции Петр сегодня забрал Марину у ее дома и привез в телецентр, а перед тем как она ушла на трибуны к зрителям, они договорились, где встретятся после съемок.

Волкогонова стояла у лифтов со своей безразмерной, коричневой сумкой, в которой прятала аптечку.

— Возникла небольшая проблема, — подходя к ней, сказал Калачников.

Марина встревожилась.

— Опять почувствовали себя плохо? — спросила она.

— Нет-нет, — поспешил он успокоить ее, — с этим все в порядке. Когда вы со мной, у меня ничего не болит.

Этот легкий подхалимаж она пропустила мимо ушей.

— Тогда что случилось?

— Оказывается, сегодня мы сняли десятую программу нашего танцевального шоу.

— Ну и?..

— Мытарь — наш главный режиссер — устраивает в связи с этим небольшой сабантуй, прямо здесь, в телестудии. Мне обязательно надо побыть со всеми хотя бы полчасика. Не хочу, чтобы меня считали снобом.

— Ну надо так надо, — пожала плечами Волкогонова. — Я и сама прекрасно доберусь домой.

Марина действительно нисколько не обиделась. Недавно она даже думала, что злоупотребляет зависимостью от нее Калачникова. Он регулярно платил ей по понедельникам оговоренную между ними сумму, да еще и превратился во что-то типа ее персонального водителя, причем очень пунктуального. Такая услуга с учетом ежедневно преодолеваемых солидных расстояний и затрачиваемого им времени сама по себе немало стоила.

— Вы меня не так поняли, — запротестовал Петр. — Я не собирался от вас избавиться — раз я обещал, значит, обязательно отвезу домой. Я просто хотел предложить вам составить мне компанию. Это не займет много времени. А через полчасика мы вместе уедем, идет?..

— Нет, это неудобно… — начала Марина, но ее перебили.

— А что это вы здесь стоите? — раздался сбоку веселый, самоуверенный голос.

Калачников повернулся и увидел Льва Дурманова. Тот только что вышел из подъехавшего лифта. Практически одновременно с ним из соседней кабинки появились две буфетчицы с тележкой, на которой стояли ящик шампанского и пара подносов с разнообразными закусками, прикрытыми салфетками. Буфетчицы проследовали в студию, а Дурманов подошел к Петру и Марине. Было очевидно, что спутница Калачникова заинтересовала его.

— Петр, давай-ка приглашай свою подругу к нам в гости, — с любезной улыбкой, что было для него совсем не характерно, сказал Дурманов.

— Она считает, что это неудобно, — машинально поддержал его фривольные интонации Калачников, но тут же перешел на более официальный тон: — Кстати, познакомьтесь, это Лев, генеральный продюсер канала, а это Марина… м-м-м… моя хорошая знакомая.

— Мне кажется, я вас где-то видел, — продолжал трепаться Дурманов.

— Возможно, — неопределенно пожала она плечами, не желая выдавать Калачникова.

— Смотрели наше шоу?

— Да, — подтвердила Марина.

— Ну и как, понравилось?

— Конечно, нет!

Ее ответ прозвучал резковато. Дурманов немного оторопел, но потом рассмеялся, продолжая разыгрывать приятного во всех отношениях парня.

— Любопытно, — дернул он головой. — Мне, как продюсеру этой программы, было бы полезно с вами поговорить. Может, все-таки сделаете нам одолжение?

Это был как раз тот случай, когда женщине проще уступить, чем сопротивляться настойчивым просьбам, причем сразу двух мужчин. Не вступая больше в дискуссии, Волкогонова направилась к двери студии. Продюсер двинулся следом, и замкнул эту небольшую процессию Калачников.

Настроение Петра резко ухудшилось, он уже пожалел о том, что решил затащить Марину на неожиданно организованную вечеринку. Ему не понравилось чрезмерное дружелюбие Дурманова, оно явно было неспроста. Когда этот наглый малый только появился на канале НРТ, он еще соблюдал рамки приличия — первым здоровался, радушно улыбался, но, освоившись, продюсер стал общаться с Калачниковым все прохладнее и прохладнее, явно демонстрируя, кто в доме хозяин. Петра это бесило, однако ничего поделать он не мог. А теперь Дурманов вообще зашел за все допустимые рамки: стал флиртовать с чужой женщиной, причем на глазах у того, кто ее привел. Это уже было похоже на поведение феодального князька, трахавшего всех, кто появлялся на его территории. И пусть между Калачниковым и Волкогоновой ничего не было, но Дурманов-то этого не знал!

В центр телестудии уже успели вытащить несколько столов, на которых буфетчицы заканчивали расставлять тарелки с закусками и бутылки. Появление Волкогоновой в сопровождении Калачникова и Дурманова не вызвало у присутствующих особого интереса, разве что Вероника, узнав соперницу, не удержалась от презрительной гримасы. А уже вскоре внимание всех сосредоточилось на Семене Мытаре.

Главный режиссер программы, чтобы быть повыше и позаметнее, забрался на первый ряд зрительских трибун и, воздевая пластиковый стаканчик с шампанским, произнес пламенную речь о том, что лучшего телевизионного проекта он еще не делал в своей жизни и что постоянно повышающийся рейтинг шоу «Танцуют звезды» — заслуга всех его участников. Вообще Мытарь был очень эмоциональным человеком, и когда позднее он пошел по студии, его передвижение в толпе можно было проследить по громким тостам и взрывам смеха.

Калачников и Волкогонова вначале стояли вдвоем, чуть в стороне от всех — к счастью, Дурманова почти сразу кто-то отозвал, — но потом к ним подошел известный музыкант и композитор по фамилии Дереза — он тоже участвовал в шоу и из-за своей неуклюжести практически в каждом туре состязаний был потенциальным претендентом на вылет. Его партнерша по танцам шумно развлекалась в кругу собравшейся в центре студии молодежи, а музыканту там, видимо, было скучно, и он поговорил с Калачниковым на такую интересную тему, как пробки на дорогах: мол, если бы не эта вечеринка, они успели бы проскочить, а так ехать из телецентра придется в час пик, и наверняка они проторчат в машине несколько часов.

Когда музыкант наконец отстал, к Калачникову и Волкогоновой подошла еще одна пара. В ней организаторы шоу удачно объединили известного гимнаста, олимпийского чемпиона, совсем недавно покинувшего большой спорт, и молоденькую профессиональную танцовщицу. У этих симпатичных ребят за время участия в шоу действительно завязался бурный роман, который они ни от кого не скрывали и даже сейчас ходили по студии, обнявшись за талии, чокаясь со всеми встречными пластмассовыми стаканчиками: он — левой рукой, а она, естественно, правой. Было очевидно, что на шоу-бизнес и на свои перспективы в нем они все еще смотрят сквозь розовые очки, и, желая им добра, хотелось, чтобы этот романтический период у них поскорее закончился.

Гимнаст и его подруга не нашли ничего лучшего, как горячо признаться Калачникову в любви. Они буквально так и сказали: «Мы любим вас!» — явно имея в виду не его лично, а то, чем он занимался в своей жизни. Конечно, избыток гормонов в крови делал их неадекватными и смешными, но Петру все равно было приятно, особенно потому, что свои откровения они излили в присутствии Волкогоновой.

Тем временем, выпив по два-три стаканчика шампанского, публика еще больше разошлась, и теперь уже тосты пошли один за другим. Поочередно взбираясь на первый ряд зрительских трибун, выступавшие говорили о том, что участие в шоу «Танцуют звезды» коренным образом изменило их жизнь, что они многому научились, приобрели новых друзей, новый ценный опыт и прочие милые глупости, хотя на самом деле большинство из присутствующих в студии многим бы пожертвовали, чтобы их конкуренты по танцевальному конкурсу поломали бы руки и ноги. В общем, наступило самое оптимальное время, чтобы смыться с этой вечеринки. Калачников и Волкогонова переглянулись, поставили свои стаканчики на стол и уже направились было к выходу, но в этот момент на их пути материализовался Лев Дурманов.

— Ну, давайте начинайте топтаться на мне и моем шоу, — шутливо обратился он к Марине, продолжая еще в коридоре начатый разговор.

Дурманов умел, да и любил заставлять людей оправдываться перед ним. В таком случае у него всегда появлялось преимущество, как при игре в шахматы белыми фигурами. Но Волкогонова не поддалась на его уловку.

— Если вы думаете, что я горю желанием обсуждать эту тему, то вы глубоко заблуждаетесь, — в тон ответила она.

— Тогда сделайте мне одолжение, — продолжал продюсер разыгрывать простецкого парня. — По долгу службы я просто обязан выяснить, почему программа «Танцуют звезды» не нравится молодой красивой женщине. На таких, как вы, мы, собственно говоря, и рассчитываем, вы и есть наша целевая аудитория.

Марина вдруг рассмеялась.

— Что?! — насторожился Дурманов.

— Я подозревала, что люди творческих профессий болезненно воспринимают критику, но не думала, что этим недостатком они страдают поголовно.

— Петр уже пытал вас на эту тему? — догадался продюсер. — Я прав?

Он мельком взглянул на Калачникова, впрочем, без особого интереса.

— Да, — подтвердила Волкогонова. — Ну хорошо, — не стала она ломаться, — я повторюсь. Как я уже говорила Петру, мне совершенно не интересно наблюдать за танцевальными упражнениями дилетантов. — Марина оглянулась, не слышит ли ее кто-нибудь, но в студии стоял такой гвалт, что можно было не осторожничать. — А ваши так называемые звезды — именно дилетанты. Их уровень — соревнования районного масштаба.

— Вы необъективны…

На лице Дурманова появилась обида, но она была не смертельной, а скорее игривой: он не хотел, чтобы разговор прервался, едва начавшись.

— Абсолютно объективна! — настояла Марина на своем. — Пусть бы эти люди отплясывали на творческих капустниках в своих организациях или на днях рождения у друзей, так нет же, они нагружают всех телезрителей!

— Нагружают?! — саркастически переспросил Дурманов. — Побойтесь Бога! Вы же были сегодня на записи нашей программы, а значит, слышали, как им аплодируют.

И опять Волкогонова не уступила, можно даже сказать, она полезла в бутылку:

— Это означает только одно: все остальные ваши телепередачи настолько примитивны, что на их фоне танцевальные упражнения, простите, звезд кажутся интересными. Но самое ужасное, что их дилетантизм становится все более и более агрессивным, воинствующим.

— Что вы имеете в виду? — не понял Дурманов.

— Да, воинствующим! — повторила Марина. — Как бы вам объяснить…

— Да уж, постарайтесь.

Продюсер хохотнул и покачал головой: мол, бывают же на свете такие злючки.

— Хорошо, вы сами напросились! — подбоченилась Волкогонова. — В общем, телешоу, где дилетанты соревнуются в танцах, вначале претендовали всего лишь на роль милой шутки, от телезрителей как бы ждали снисхождения. Но потом ваши доморощенные звезды освоились на телеэкране и вообще потеряли всякий стыд! Теперь они не только танцуют на всех каналах, но еще и поют, показывают примитивные цирковые упражнения, боксируют, участвуют в других дурацких состязаниях. Им отводят лучшее время, их везде рекламируют, и все это преподносится в качестве первосортного зрелища. Нам внушают, что это и есть настоящее искусство, то есть суррогат практически полностью вытеснил все остальное. Вот почему я и говорю, что их дилетантизм стал воинствующим.

Калачников хотел что-то вставить в этот гневный монолог, но Марина так распалилась, что оборвала его на полуслове: