— Я сейчас поеду туда, и вы тоже садитесь сзади, — сказала она.

— Да, об этом также очень просила барышня, я и позабыл, — проговорил старик.

Беата ехала по заснеженному лесу около четверти часа, думая: «Что такое могло случиться?»

Совиный дом серел среди осыпанных снегом елей, и его окна светились в темноте.

Фрейлейн Линденмейер встретила Беату в передней. У нее был перепуганный вид и, сложив руки, с глазами, полными слез, она прошептала Беате:

— Герцогиня кончается!

Беата по лестнице взбежала в комнату Клодины, та укладывала свои вещи и повернула к ней печальное лицо.

— Господи! Ты едешь в Канны?

— Нет, только в резиденцию, герцогиня хочет умереть дома, — пояснила Клодина.

Говоря это, она закрыла лицо ладонями и заплакала.

— Они везут ее назад! О Боже! Клодина, голубушка, не плачь, милая, дорогая моя, ведь ты должна была знать, что ей могло стать лучше только на время, что выздоровление невозможно.

— Телеграмму послала Катценштейн, Беата. Герцогиня думает застать меня уже в резиденции. Завтра вечером они приезжают, телеграмма послана из Марселя. Я хотела попросить тебя присмотреть за девочкой, — продолжала она. — Иоахим погружен в свою работу, а фрейлейн Линденмейер стала очень уж забывчива. Я думала написать Иде, но Линденмейер говорит, что она поступила на место.

— О чем здесь говорить, — сказала Беата, приняв сердитый вид и помогая Клодине надеть пальто. — Это само собой разумеется. Одевайся потеплее!

— Но оставь малютку здесь, в Совином доме. Иоахим привык, что она в сумерки приходит к нему, садится на колени и просит рассказать сказку.

— Понятно, — сказала Беата, — но что я хотела сказать, — запнулась она, — не забудь обручального кольца.

Клодина испуганно обернулась.

— О, да, ты права! — печально проговорила она и вынула кольцо из маленького футляра.

Фрейлейн Линденмейер в слезах стояла рядом с Беатой в передней, пока Клодина прощалась с Иоахимом.

— О Господи! Такая молодая и должна умереть! — плакала старушка. — Дай, Господи, чтобы она доехала до дому.

— Дай, Господи, — бессознательно повторила Клодина и поехала вместе с Беатой по метели.

Беата проводила кузину до самого купе, по-матерински заботясь о невесте своего брата. Когда освещенный ряд вагонов исчез, она задумчиво села в свои сани. Колокольчики мелодично позванивали в лесу, где было очень тихо. Беата думала об экстренном поезде, мчавшем больную герцогиню. Должно быть, ей совсем плохо, если уж решились на путешествие. Когда герцогиня уезжала в Канны, Клодине при прощании сделалось дурно. Теперь им предстоит последнее прощание.

Клодина во время одинокой поездки тоже думала о своей высокопоставленной подруге. Ужасно ехать с такой целью! Так скоро, звучало в ее сердце, слишком скоро пришел конец.

Зимнее расписание поездов было очень неудобным. В Вэрбурге у нее была двухчасовая остановка и пересадка. Уже светились огни станции, поезд замедлил ход и, наконец, остановился. Клодина по освещенной платформе прошла в пассажирский зал. Войдя, она не подняла вуали и села в уголок. Недалеко от нее шептались господин и дама, и что-то в их облике показалось знакомым Клодине. Но господин сидел к ней спиной, на нем была дорогая шуба, шапка лежала рядом, как видно, он рассматривал путеводитель, и когда переворачивал страницы, на пальце у него сверкал крупный бриллиант. Клодина, чтобы отвлечься от печальных мыслей, стала наблюдать за своими спутниками: чем они связаны друг с другом, муж ли это с женой? Отец ли с дочерью? Чем они заняты?

— Глупости! — услыхала Клодина французскую речь. — Я тысячу раз говорил, что доеду до Франкфурта и вернусь!

— Я вам не верю, — резко и горячо прошептала дама, — все остается, как я сказала: если вы обманете меня, вы знаете, как я отомщу!

— Ну, это не поможет вам, многоуважаемая!

— Что ж, посмотрим, что произойдет, — сказала она громче, чем хотела, и ударила по столу маленьким кулаком. Господин успокаивающе положил на него свою руку и испуганно осмотрелся.

Вуаль Клодины была очень густа и вполне скрывала ее черты и глаза. И тут она узнала господина — это был Пальмер, и, конечно, так шипела фрау фон Берг, когда сердилась. Клодина узнала ее густые волосы и полную фигуру. Но что происходило?

— Пожалуйста, — говорил Пальмер ласково, — что мне делать без тебя, мой ангел! Будь же разумна и исполни мою просьбу!

К вокзалу подошел поезд, окна слегка задрожали. Прозвучал звонок, и кондуктор закричал нараспев: «Франкфуртский поезд!» Пальмер поспешно встал.

— Останься здесь, — сказал он резко.

— Нет, я не лишу себя удовольствия проводить вас до купе, — насмешливо возразила дама. — Кто знает, как долго я буду лишена вашего общества?

Он не ответил и выбежал вон, она устремилась за ним. Клодина невольно встала и подошла к окну, она видела, как Пальмер поспешно исчез в купе первого класса. Дама стояла перед вагоном, плотно завернувшись в тальму. Наконец, пришел поезд Клодины. Она подождала, чтобы видеть, в какое купе сядет фрау фон Берг. В поезде было только два вагона первого класса. Дама вошла в один вагон, Клодина подошла к другому, и кондуктор тотчас отпер купе. Клодина на минуту задержалась; там сидел один господин, не поехать ли ей во втором классе?

— Некурящее отделение второго класса свободно? — спросила она.

— Нет, сударыня, там пятеро мужчин и одна дама, а в дамском купе семейство с детьми.

Тогда Клодина, наконец, решилась, вошла и села у окна; господин, видимо, спал, его нельзя было разглядеть, видны были только шуба, шапка и лиловый плед. Теперь ехать оставалось недолго, всего часа два.

Она опустила свою белокурую голову в темной меховой шапке на подушку — ужасно устала, и все же беспрестанно сменяющиеся мысли не давали ей уснуть. Герцогиня умрет, она потеряет любящее сердце и получит свободу; как только потухнет последняя похоронная свеча, она вернет обручальное кольцо Лотарю и вздохнет свободно. Грудь ее поднялась, но даже мысль об этом облегчении причиняла ей страдание. Ах, как бесцветна, однообразна жизнь бедной дворянки, постепенно становящейся старой девой! Пропавшая жизнь! А если Иоахим снова женится? Если к отсутствию радости присоединится сознание бесполезности? Нет, нет, такие мрачные мысли были греховным малодушием. У нее еще есть много больше, чем у других. Прочь, прочь печальные мысли, надо крепиться и держать себя в руках, впереди еще много переживаний. Скоро поезд подъедет. Тут мысли ее спутались, и она на мгновение забылась.

Среди стука колес и скрипа тормозов поезда, подъезжавшего к какой-то станции и резко замедлившего ход, Клодина не услышала, как второй пассажир купе встал и подошел к ней. Только почувствовав, что кто-то прикоснулся к ее шубке, она очнулась и открыла глаза: перед ней стоял Лотарь.

— Так, стало быть, верно? — ласково сказал он. — Узнал, несмотря на вуаль. Но что я говорю? Есть только одни такие золотистые волосы. Вы тоже едете в резиденцию?

Он не скрывал своего радостного удивления. Его рука невольно протянулась, чтобы взять ее руку, он снял шапку и снова надел, борясь со своим волнением.

Клодина сидела, как статуя, она очень быстро овладела собой.

— Да, — коротко отвечала она, не замечая протянутой руки, и крепко сжала руки в муфте, как будто затем, чтоб удержать их. — Камергер Штальбах телеграфировал мне, что их высочества приезжают завтра, и я тотчас собралась.

— Не скажете, как все обстоит в Полипентале? — спросил он.

— Хорошо, — отвечала она.

— А моя девочка?

— Она здорова, думаю я.

— Вы думаете? — повторил он с горьким выражением.

Оба замолчали. Поезд остановился, снаружи заскрежетал снег под тяжелыми мужскими сапогами, отворилась дверь какого-то купе, потом прозвучал звонок, раздался свисток, и поезд двинулся дальше.

— Клодина, — нерешительно начал Лотарь. — Третьего дня я писал вам. Письмо придет в Совиный дом сегодня утром.

Клодина склонила голову, не глядя на него.

— Я был в ужасном настроении, — продолжал он. — Представьте себе, совсем один в занесенном снегом старом, плохо меблированном доме, в двух часах езды от города. Я промок на охоте и сидел перед окнами. Один в совершенно пустом здании. К тому же меня мучили видения: я видел общую комнату в Нейгаузе, видел, как моя малютка резвится и играет, слышал ее лепет и даже ясно чувствовал запах яблок, пекущихся в камине. — Лотарь на мгновение остановился. — И я подумал: Господи, зачем, собственно, я здесь с этими грустными мыслями? В такую минуту я подошел к столу и написал вам, чтобы прямо спросить вас.

Клодина поспешно перебила его.

— Зачем спрашивать? Ведь я не могу принудить вас сдержать обещание, да я никогда и не посылала вас в замок Штейн. Ведь вы могли ехать в Берлин, или в Вену, или, наконец, в Париж! А, может, и в еще более отдаленный город.

Он дал ей договорить.

— Я хотел спросить вас я письме, — спокойно продолжал он, — не пора ли кончать комедию, Клодина? Ведь преступно…

Она возмутилась — неужели он говорит серьезно?

— Эта вы говорите теперь, когда конец так близок? Бедная больная, может быть, не проживет и суток. Неужели вы так спешите получить свободу?

— Как вы раздражительны, Клодина, — произнес он терпеливо, и в его голосе слышалось сожаление. — Но вы правы: ввиду предстоящих грустных дней не следует говорить об этом.

— Нет, нет, не говорите, — сказала она со вздохом.

— Между тем, я не могу иначе, — неумолимо продолжал он. — Последняя новость та, что ее высочество прямо обратилась ко мне.

Он вынул портфель и подал Клодине письмо.

— Прочтите лучше сами.

Клодина отклонила письмо рукой.

— Это собственноручное письмо герцогини, — повторил он, не убирая письма. — Бедная женщина отравляет свои последние дни заботой. Если позволите, кузина, я прочту вам письмо.

И он начал, взглянув на бледное лицо молодой девушки.

«Милый барон!

Эти строки пишет вам, после долгого колебания, умирающая и просит, по возможности, помочь в очень сложных и затруднительных обстоятельствах.

Ответьте мне правду на один вопрос и простите мне, которой скоро не будет в живых, его нескромность. Любите ли вы вашу кузину? Если вы только под влиянием рассудка и великодушия предложили ей руку, то, барон, верните девушке свободу и будьте уверены, что вы сделаете счастливыми двух людей, которые для меня дороже всего.

Елизавета».

Глаза Клодины с отчаянием смотрели на небольшой листок. Милосердный Боже, что же это такое? Неужели герцогиня сохранила ужасную, безумную мысль о том, что ее муж любит ее или она его? Или же принцесса Елена доверилась герцогине, и та желает стать посредницей между ней и Лотарем?

— И вы… — наконец надорванным голосом произнесла она.

— Я еду передать ее высочеству мой ответ, Клодина. Вы знаете сами, надеюсь, что не было никакой необходимости герцогине требовать истины. Я всю жизнь действовал открыто, только однажды я решился на притворство, потому что считал себя обязанным сдержать данное слово, хотя бы ценой своей жизни. Но оставим прошлое, оно похоронено. С тех пор ничто не мешало мне действовать вполне согласно с моими убеждениями. Я прямо объясню ее высочеству, что…

Легкий крик перебил его. Клодина с мольбой протянула к нему руки, глаза ее с ужасом смотрели на него.

— Молчите, я не герцогиня! — произнесла она.

Лотарь остановился перед этим отчаянным возгласом.

Девушка вскочила и отошла в дальний угол купе. Вскоре замелькали перед окнами фонари, поезд замедлил ход, и в сером свете снежного утра показался вокзал резиденции. Над городом поднимался старый герцогский замок.

Клодина вышла прежде, чем он успел помочь ей. Ее уже ждали придворный лакей и карета. Когда она поспешно садилась в нее, к дверце подошел Лотарь. Его лицо изменилось — в бледном утреннем свете Клодине показалось, что он постарел за последние месяцы.

— Пожалуйста, кузина, назначьте мне время, чтобы переговорить с вами, — сказал он с вежливой решительностью.

— Завтра, — сказала она.

— Только завтра?

— Да, — прозвучал короткий ответ.

Лотарь отошел с поклоном, через несколько минут сел в наемный экипаж и медленно проехал в те же ворота, через которые промчалась придворная карета с Клодимой.

«Что, — думал он, испуганный ее странным поведением, — если герцогиня все-таки права, и Клодина любит герцога? Если она ко мне равнодушна, на самом деле равнодушна?».

Он всегда был так уверен в своем понимании женщин, он думал, что хорошо знает Клодину. Сегодня он впервые серьезно усомнился в этом.