— Привет, как у вас прошла вечеринка? — днем позвонил Глеб.

— Как-как… Выпили святой воды — и спать, привет!

IV

Он появился из ниоткуда. Она появилась из ниоткуда. Все произошло не неожиданно. Он предвкушал появление этой женщины, он ее предчувствовал. Рыжеволосая наяда, сошедшая с прекрасных полотен. Загадочная и красивая Леди Шалотт, женщина Уотерхауса и Хьюза, шекспировская Миранда, Цирцея, притягательная и возбуждающая натурщица Жерома. Решившись на встречу, Глеб хотел подготовить к ней Соню и сочинить письмо или красивую легенду, но передумал. Он решил, что ему, в сущности, нечего терять. В конце концов, после их долгой переписки он был согласен просто на общение, не смея мечтать о том, чтобы приучить к себе женщину. Страстно хотел ее видеть и одновременно боролся со своей внутренней неуверенностью, уютно покачивающей его в гамаке из паутины страхов. Меряя ровной, ритмичной поступью шагов полы квартиры, он силился продумать настрой, нужный тон, место для randez-vous, как именно он будет на нее смотреть, о чем говорить, время и погодные условия.

Говорить негромко, уверенно, смотреть обыкновенно, естественно, с легким интересом, не сковываться, не комплексовать, не напрягаться и не суетиться. Что для этого нужно? И так ясно. Лучше, если это будут сумерки или время заката, с остывающим небом и контурными кучевыми облаками, похожими на горные вершины, с умиротворенным, слегка сверкающим морем у их подножия. Нужен ветер. Не порывистый, не заставляющий оказывать сопротивление, не импульсивный и надоедающий, пронизывающий, а свободный, знающий, чего он хочет, размеренный, тугой и почти осязаемый, побуждающий взяться за руку, прижаться ближе, чтобы расслышать негромкие слова. Ветер, на который хочется положиться, увлекающий, заманчивый, интригующий, заигрывающий, перешептывающийся с деревьями, облетающий их ритуальным хороводом в дружелюбной игре и хорошо бы нейтральный, не теплый и не холодный. Летом найдется хотя бы один такой день, с закатом и ветром. Оставалось только предугадать и надеяться.

В их общей воображаемой реальности он доверчиво, как детсадовец, протянул ей ладонь для знакомства, а она тут же откусила ему руку по самое плечо, сама испуганно заглядывая в глаза, даже не подозревая, что лишает еще и рук. Но ему хотелось научиться терпению, не оттолкнуть, поэтому он готов был подождать. Располагал для этого всем: временем, желанием, любопытством, граничившим и борющимся с приобретенной, ранящей осторожностью. Уже потом, гораздо позже его осенило, что нашел наконец то, что искал. По капле отвоевывая взаимность, он предложил ей быть настоящей, той, которую в ней мельком рассмотрел, но она испугалась и бросилась наутек. А он уже не хотел и не мог получать меньше любви.

Любовь — это ты. Произносящий «я тебя люблю» кричит до хрипоты «дай ее мне». И оказывается, что стоят два попрошайки с протянутыми руками. Когда любят, то понимают и принимают все, что хочет партнер, в чем он нуждается, и это оказывается в твоем списке на первом месте, точно так же, как все твои желания и потребности стоят на первом месте в другом. И так каждый день. Вот какая она настоящая. И больше ничего. Все остальное — что-то иное.

Пока они переписывались и созванивались, Глеб казался Соне безынициативным, не назначал встреч, не рассматривал и не предлагал их в будущем. Это чуть-чуть тяготило. Они могли часами говорить по телефону, переписываться и… ничего. Приятным, притягательным тембром отзывалось в ней странное многообещание. Как будто когда-то где-то они уже встречались, а потом надолго расстались, ровно настолько, чтобы хватило времени забыть друг друга. Она вслушивалась в произносимые им слова, и ее не покидало чувство, что все это ей уже кто-то говорил. Так ли это важно, кто, где и когда?

Итак, Софья появилась. Из миллионов вариантов выбран один. Если не предпринимать никаких попыток, то, согласно теории, другой начнет действовать первым. Через некоторое время Соня действительно начала настаивать на встрече. После того как он проигнорировал намеки, она успокоилась и сообщила: «Мы можем увидеться, когда ты этого действительно захочешь». Именно свободное решение, как она считала позднее, явилось первым ее толчком навести с ним мосты. При всех других обстоятельствах она бы отказалась от встречи.

— Теоретически, можно, — подтвердил он.

Ей показалось, что он насторожился. Почему? Она не могла этого понять. Ее разбирало любопытство и не оставляло желание получить ответ. И еще снился странный сон. Уже несколько раз один и тот же. Мужчина, лица не видно, наклоняется и целует ее по-отечески в лоб. Видны только его очертания. Они приятны глазу, рост где-то… за метр восемьдесят, плотный, плечистый, с развитой мускулатурой, не грузный и небесформенный. В другом сне, кстати, с четверга на пятницу, он спасает ее, когда она тонет в водовороте, выпав из перевернувшейся лодки. Быстрый мутный поток грязно-желтой реки закручивает ее в себя, нечем дышать, уши заложены, в горле стоит вода… И голос. Голос, который звучал в ее голове, тот самый, который она слышит теперь в телефонной трубке.

— Зачем теоретически? Я не кусаюсь.

— Таких женщин уже почти не осталось, ты просто сама даже не догадываешься об этом.

— Женщины кусаются от собственного бессилия. Они нападают, но это, пожалуй, скорее защита. От жизни собачей.

— Здесь та же дуальность. Они кусаются по-разному: и от ощущения собственной значимости, и от превосходства, от выигрыша и упоения тем, что они почувствовали наконец в себе силу.

— Я не кусаюсь, — повторила она.

Не каждый теперь откажется от выигрыша. Это ведь как на цепь сесть. Русская женщина не хочет языческих жертвоприношений. Она вновь впереди своих восточных сестер в развитии. Она алкает благополучия, получения блага, только за это благо уже ничего не хочет давать даже в кредит, тут она злее любого банка. А ее свернувшаяся клубком нежность жалобно стонет. Наполняя в баре легкие легкими сигаретами, вдыхая «Вог» вогнутыми грудными клетками, женщина поет небеспечной жизни недолговечную арию надежды о «выгодном браке».

— Если бы ты только знала, насколько я прав.


Если бы он только знал, как не прав…


— Как насчет того, чтобы передать мне книгу? — интересовалась Софья.

Ей не терпелось увидеть его, хотелось проверить, так ли она себе его представляет. Не странный ли выверт фортуны, не ее ли невидимая ласковая рука скользит по их головам.

— Скажи мне адрес, я пришлю тебе книжку с розой. — Он еще не знал, как ему действовать, имея в голове лишь намерение. Согласно теории Алексея Калганова, доцента кафедры философии, эзотерика и его давнего друга и одногруппника, ситуация должна развернуться сама, без личного вмешательства, но при условии заинтересованности и если не наседать мысленно слишком упорно. Отпущенное, не утомленное обманчивыми рассуждениями, событие должно осуществиться легко и просто. Речь идет о простом сохранении энергии, принципе «Бритвы Оккама». Стоит начать волноваться, анализировать, мечтать, предполагать, и монада[17] перевернется, неизбежное перестанет становиться реальным, и будущее изменит русло.

— Я не люблю обычных роз, — грустно произнесла Соня. — Разве что какой-нибудь цветочек, которого нет краше на всем белом свете.

— Аленький?

В ней проснулся умерший инстинкт, как у самки пойнтера, почуявшей раненую дичь в тревожном осеннем лесу. Она вытянулась, дрожа всем телом, и замерла.

— Скажи лучше сразу, ты несвободен?

— Я несвободен, но иначе, чем ты это себе представляешь. Жены или другой какой-то близкой женщины у меня рядом нет. Да и далеко тоже нет.


Как это странно.


— Хорошо, завтра в полночь приезжай, — произнес он. — Отдам тебе цветочек. — Он знал притягательность опасности скольжения по грани.

— Ты шутишь?


Игра?


— Аленький, тот самый. Только не обмани. Помнишь эту сказку? Сейчас. Не клади трубку. — Он сходил за книгой, в трубке послышался шелест страниц. — К голосу моему привыкла ты. Мы живем с тобой в дружбе, согласии друг с другом, почитай, не разлучаемся, и любишь ты меня за мою любовь к тебе несказанную, а увидя меня, страшного и противного, возненавидишь ты меня, несчастного, прогонишь с глаз долой, а в разлуке с тобой я умру с тоски.

— Как там было, погоди. Если ты стар — будь мне дедушка, если середович — будь дядюшка? А если же молод ты — будь мне названый брат?

— Ага, все верно.

— Посмотрим. Так куда ехать?


На встречу Глеб шел, едва переставляя ноги, и не дождался бы ее, повернул назад, поддавшись внутреннему сопротивлению, убеждал себя, что, скорее всего, заблуждается в выводах и предсказаниях, выгрызающих внутри большую дыру, откуда россыпью выпрыгивали разнообразные мысли, испуганные черные недовольные жуки, растревоженные в своем гнезде. Ему рисовалась их первая встреча тысячу раз с мельчайшими, изнуряющими подробностями и деталями. Он предвосхищал ее реакции. Придумывал, как она посмотрит, какой задаст вопрос, что он ответит, снося ее пронзительные взгляды. Женские проницательны всегда до глубины. Не было сомнений, что именно таким она и обладает.

Он тоже не знал, какая она в реальности. Попросить ее фото означало бы подтолкнуть на некий задел на обмен. Он не хотел этого. Игра вслепую сделала их общение в Сети легким. Его замкнутость и скрытность сталкивались с ее общительностью и открытостью, ее активность и экспрессия — с его пассивностью и видимым спокойствием. Его дружелюбие могло в любую минуту породить в ней внезапную враждебность. Его скрытая враждебность и мизантропия граничили со сдержанностью, которую вполне можно принять за дружелюбие. Глеб не предполагал быстрых встреч, едва ли надеясь на их положительный исход. Он писал это так: «е-2/е-2». Ему доставляло удовольствие ощущать тайну и недосказанность. Однако оттягивать свидание дальше не представлялось возможным. Была его очередь сделать ответный ход в алгоритме, где действуют двое.

Специально не сообщая друг другу никаких подробностей, договорились встретиться у памятника Пушкину вечером в субботу и попытаться найтись, не подавая никаких специальных знаков. Это казалось несложным. Найти в толпе человека с хорошо знакомым внутренним содержанием.

Но Глеб неожиданно позвонил ей уже в пятницу днем и, расспросив о свободном времени и желании увидеться, быстро назначил встречу «сегодня». Завтра никак невозможно, откладывать нет смысла. Сегодня и сейчас. Соня не успела опомниться, обрадоваться или расстроиться, но мгновенно решив отправиться в чем есть, как есть, с увесистой сумкой, в которой уже лежала селедка, передвинув другие свои планы, отменив встречи ради одной, давно притягательной.

— Сегодня? Что за неожиданная спешка? — только спросила она, глядя, каким торжественным пожаром полыхает половина августовского неба, ритуально сжигая этот день и все ее прошлое в нем.

В этот ветреный вечер над городом пылал необыкновенными яркими красками закат. Вдалеке темный край неба разламывался на небесное царство замков, горящих красной с золотом каемкой башен, из тучевых облаков выплескивалась заходящим светом на спокойную глядь моря волна невообразимой вселенской благодати. Из рек и каналов набегал сырыми волнами ветер и ощупывал ледяными руками теплое тело под одеждой.

Глеб пришел раньше и все силился узнать Соню в спешащих на поэтическое рандеву девицах. На лавочках разместилась шумная, суетливая и прыгающая со спинок на сиденья и обратно молодая поросль. У памятника, вглядываясь пристально в лик Пушкина, прохаживались, покуривая, солидные дамы. Встречались и расходились парочки, компании.

Она легко может оказаться как вот этой полногрудой дебелой особой с крупными чертами лица и толстыми коленками, так и вот этой кудлатой, с нелепо зачесанной набок челкой, как у уставшей кобылы, жующей без эмоций резинку. Тем паче что и сам обманываться рад.

У дерева он заметил хрупкую женскую фигуру и долго всматривался в ее очертания.


Как странно. Человек стоит спиной, а меня к нему тянет. Эрекция, черт! Вибрации внутри усилились, как смеялся его школьный товарищ Колька, «все мурашки собрались в одном месте», и он вслушивался с интересом в эти реакции. Лучше отвернуться… Может статься так, что она — это присевшая на скамейку невдалеке, озирающаяся по сторонам толстогубая, немного неряшливая дама с обрывающимися на концах небрежно подведенными бровями. Нет, она должна быть нимфопободной. Она не может быть вот такой или вот как эта — некрасивой и очень модной. Скорее наоборот.


Глеб слишком надеялся на ее художественное дарование и свой роковой выбор. Сколько раз она дышала ему в трубку тем неосязаемым теплом, которое так согревает общение двух незнакомых еще людей.