Евгения Перова - Созданные для любви

Так я опять осталась одна. Сначала Сонечка приезжала на все каникулы и праздники, потом только на лето. Она потихоньку отдалялась от меня, становилась взрослее, у нее появлялись новые друзья и новые интересы. Хотя мы по-прежнему были очень близки, и все свои печали она несла ко мне, открывая душу в бесчисленных письмах, которые, правда, приходили все реже и реже. Я разменяла уже восьмой десяток, но была еще очень бодра, только подводили ноги, но я старалась поменьше обременять Маняшу, надеясь, что мне недолго осталось ждать встречи с теми, кого я так любила: с Алешей, Еленой Петровной и Федотом Игнатьевичем. Но в семьдесят семь лет у меня началась новая жизнь – когда я взяла на руки крошечную Леночку, ее улыбка вдохнула в меня бодрость и силы. И я решила, что этого ребенка не отпущу от себя до самой своей смерти…

Прошло семь лет с тех пор, как я прочла первую тетрадь Онечкиных дневников, а следом за ней и все остальные. В позапрошлом году открылся наш музей. Конечно, мы не Ясная Поляна или Поленово, но экспозиция получилась вполне достойная: на первом этаже Главного корпуса мы показываем историю Козицка, на втором представляем владельцев Усадьбы, а в Западном флигеле собрали все материалы о нашем местном Макаренко и его детском доме. В Восточном флигеле у нас лекторий, он же выставочный зал, где мы сделали экспозицию с работами местных художников.

Открытие прошло торжественно, уж я постаралась: было областное телевидение, и крошечный сюжет про Усадьбу проскочил даже в московских новостях. Присутствовала вся городская верхушка, потом выступал школьный хор, я провела экскурсию, Челинцев давал интервью местной прессе. Фуршет благодаря спонсорам получился богатым, а наша соседка – настоятельница недавно восстановленного монастыря прислала нам вместе с приветствием и благословением две корзины необыкновенно вкусных пирожков. Праздник удался.

Только мама не дожила до этого радостного дня.

И теперь я совсем одна.

Мой ребенок…

Мой ребенок не захотел рождаться. Замершая беременность – даже не знала, что такое бывает. Пришлось удалить так и не развившийся плод. Это недолгое дело – в больнице я провела всего пять дней, и то потому что были небольшие осложнения. В соседнем отделении лежали на сохранении будущие мамочки и неодобрительно косились на меня, думая, что я делала аборт. А я с тоской смотрела на их животы – доведется ли мне когда-нибудь испытать это счастье? Врачи сказали, что все возможно. Но прошло семь лет, а я так и не забеременела. Хотя и возможностей-то у меня было – кот наплакал. Только после маминого ухода я, подыхая от тоски, стала встречаться с местным предпринимателем Петей Лыткиным. Директор когда-то велел мне завести связи с представителями бизнеса – вот я и завела. Правда, он-то имел в виду совсем другие связи.

Собственно, могучим бизнесменом был Петин отец, Трофим Семенович – эдакий Дон Корлеоне местного разлива. А Петя – так, на подхвате. Когда речь заходила о Лыткине, всегда спрашивали: «Который, старший? А-а, младший…» Я прозвала Петю «Джуниором»[1], но ему это не сильно нравилось. Впрочем, собственное имя не нравилось ему еще больше, и он даже не утешился, когда я сказала, что в переводе с греческого «Петр» означает «камень». Да, отцовской каменной твердости ему явно не хватало. Я долго не воспринимала Петю всерьез – ну не мог же он на самом деле увлечься мной: вокруг него вьются табуны юных красоток, покладистых и доступных, зачем ему женщина, пусть и очень красивая, но строптивая, умная и язвительная? К тому же старше на два года? Хотя… Возможно, именно моя строптивость и язвительность его и привлекали, не знаю. Да, я все еще была красива, несмотря на пережитые страдания. Не растолстела, не сгорбилась, почти не постарела. Да и какая в самом деле старость – чуть перевалило за тридцать! Никаких морщинок у глаз и на лбу, никаких скорбных складок у рта – нежная кожа, яркие глаза, разноцветные волосы – я стала делать мелирование, чтобы скрыть раннюю седину. Похоже, тут я пошла в Онечку, которая поседела очень рано, чуть ли не в двадцать лет.

Познакомились мы с Лыткиным-младшим на одном из благотворительных вечеров, и Петя почти год ходил вокруг меня, как кот на цепи: пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит. Сказок и песен хватило бы на несколько томов, но я не поддавалась. Не сдавался и он: то и дело приезжал в Усадьбу, заваливал меня цветами, пытался даже осчастливить бриллиантами, но я только посмеялась, предложив ему вместо бриллиантов подарить музею автобус. Он подарил.

Не знаю, чем бы закончились ухаживания Пети, если бы не Павлик, который явился, я думаю, своеобразным катализатором наших с Лыткиным отношений. «Павлик» – Павел Кривцов, известный режиссер, приехал снимать у нас в Усадьбе кино на спонсорские деньги Лыткина-старшего. Петя присматривал за процессом – к тому времени он домогался меня уже несколько месяцев, и мы даже подружились. А тут вдруг Кривцов! Конечно, на его фоне бедный Петя Лыткин сразу сник. Павел Александрович мгновенно положил на меня глаз и начал активно ухаживать – в свойственной ему манере: довольно нагло и фамильярно. В ответ я обдала его арктическим холодом, так что потом он не называл меня иначе, чем царица Савская. Кривцов был лет на десять меня старше, – высокий, вальяжный, талантливый, успешный, он не привык получать отказы от женщин: начинающие актрисы готовы были стелиться ему под ноги, лишь бы дал роль. Но я-то никаких ролей не хотела!

Накануне начала съемок в Усадьбе устроили творческий вечер режиссера с обязательным последующим фуршетом. Павел просто не давал мне проходу, и с трудом улизнув от него, я подошла к мрачному Джуниору, который так и расцвел при виде меня:

– Хочешь шампанского?

– А красного вина нет? Давай шампанского.

Мы сели рядом на подоконник, прикрывшись шторой.

– И как он тебе? – спросил Джуниор, кивнув в сторону Павлика, который вертел головой, не понимая, куда я подевалась.

– Индюк напыщенный! Ненавижу таких нахалов.

– Ну, он звезда.

– Да ладно! Звезда… Так смотрит на меня. Брр! Ощущение, словно всю облапал.

И весь остаток вечера я демонстративно держалась около Джуниора, даже нежно поправила ему галстук. Петя покраснел, а Кривцов усмехнулся.

Съемки в Усадьбе начались в начале мая. Мы отдали киношникам Восточный флигель под гримерки и костюмерные – фильм был псевдоисторический, какая-то клюква а-ля девятнадцатый век. Честно говоря, я не вникала – у меня и своих забот хватало. Местные толпой повалили в Усадьбу – кино снимают! По аллеям парка расхаживали дамы в пышных платьях и мужчины в камзолах и фраках, проезжала карета – такой аттракцион для неизбалованных горожан! Кого-то даже взяли в массовку. Вся эта суета раздражала меня страшно, и я мечтала, чтобы они поскорей закончили и уехали, опасаясь, что с таким трудом приведенный в порядок парк после их бурной деятельности превратится в пустыню. Основания к этому были: кто-то уже оборвал почти все тюльпаны на главной клумбе. Я чуть не каждый день ругалась с их администратором – и все время отшивала настойчивого Павлика, который сразу после съемок, приняв на грудь коньячку, шел на очередной приступ.

К тому же Джуниор практически поселился в Усадьбе, чтобы держать под контролем кинопроцесс, совершаемый на деньги его папаши, а заодно и нас с Павликом. Так что жизнь у меня была весьма напряженная. И как будто этого мало, мне пришлось еще и сниматься в этой их развесистой клюкве! Ближе к концу съемок оказалось, что актриса, которая должна сыграть роль призрака возлюбленной главного героя, не приедет. Кривцов категорически не хотел отказаться от этих сцен, и начались лихорадочные поиски замены. Не найдя никого, они пристали ко мне. А может, это был один из маневров Павлика по моему завоеванию, не знаю. И как я ни отказывалась, в конце концов, согласилась, надеясь, что они тогда побыстрее уедут.

Меня уговаривала даже Танька – Татьяна Коноплева, актриса, новая моя подруга. Маленькая, толстенькая, с косящим левым глазом, она была невероятно талантлива и энергична, так что в поклонниках недостатка не ощущалось, а Павлик считал ее своим талисманом и снимал в каждом фильме, специально придумывая для нее роль, если подходящей не было в сценарии. Сейчас она играла приживалку. Я зашла зачем-то в костюмерную – Танька сидела там и курила.

– Здесь нельзя курить! – раздраженно сказала я. – На улице курите, пожалуйста.

Она обернулась:

– Ладно, ладно, не буду! Ого! Какая же ты красотка! Наш-то небось уже слюни распустил!

– Распустил, – невольно рассмеялась я.

Так мы и подружились. Сколько вечеров провели мы с ней за бутылочкой вина, перемывая кости и Павлику, и прочим деятелям! Друзей у меня почти не было – школьные как-то отвалились, новые не завелись, так что веселая и умная Танька оказалась просто подарком судьбы.

– Давай, давай, поснимайся! – говорила она, дымя сигаретой. – Ничего страшного, даже интересно.

– Тань, ну какая из меня актриса. Я буду зажиматься, стесняться…

– Да тебе играть-то не надо! Ты так ходи, как Зыкина. Всего-то и придется пару раз пройтись туда-сюда по аллеям.

И я решила попробовать. Когда я увидела платье, предназначенное для призрака, у меня случилась тихая истерика – оно было точной копией платья Елены Петровны на портрете! Ну конечно, художник по костюмам от него и отталкивался, потом сообразила я. Когда я поднялась, облаченная в белое пышное платье, украшенное розами, все, кто был в этот момент в гримерке, ахнули.

– Обалдеть! – сказала Танька, увидев меня на выходе. – Ты просто звезда! Голливуд отдыхает!

«Звезда», дрожа от волнения, медленно пошла по аллее, в конце которой ожидала съемочная группа. Как я потом узнала, оператор начал снимать без команды режиссера. Потому что режиссер пребывал в легкой коме, как и все остальные. Я подплыла к ним и остановилась. Все молчали. Потом со своего стульчика поднялся старичок-сценарист, торжественно произнес: «Когда Елена вошла, старцы встали!»[2] и подскочил поцеловать мне руку. Тут все очнулись и захлопали.

– Божественно! – сказал Павлик, глядя на меня с явным вожделением, и тоже приложился к ручке, а из-за ближайшего куста мрачно взирал на все это безобразие Петя Лыткин.

Ох, и находилась же я в этот день! Меня без конца гоняли по аллеям парка и берегу пруда, заставляя то зайти в ротонду, то подняться на мостик, а потом мы всем кагалом потащились в заброшенный яблоневый сад – Павлику захотелось, чтобы я прошла и там, осыпанная лепестками. Яблони еще только собирались расцвести, поэтому установленный в сторонке ветродуй осыпал меня резаной бумагой. Но когда Кривцов решил продолжить съемку в доме, мы с оператором взбунтовались. Самое смешное, что в фильме это все заняло от силы полминуты. Я сама не видела, но рассказывали. Зато у меня осталась куча фотографий – спасибо Таньке! Некоторые выпросил Джуниор – интересно, что он с ними сделал, когда мы расстались?

Вечером после съемок я не чаяла добраться до дома. Пребывающий в полном отчаянии Петя уехал по вызову отца еще в середине съемок, а Кривцов притащился ко мне в кабинет. Он был хорошо подшофе и от этого еще более развязен. Я не дала ему плюхнуться в кресло – а то потом не подымешь.

– Я уже ухожу, Павел Александрович. Что вы хотели? – сказала я, оглядываясь в поисках сумочки. – Меня машина ждет.

– Подождет. Послушай, царица! А ведь ты царица – ты знаешь? Коне-ечно, знаешь! Царица Савская, демон чистой красоты. Поедем со мной! Я сделаю тебя звездой, весь Голливуд будет валяться у твоих ног, поедем!

– Меня не привлекает карьера актрисы. Пустите!

– А что тебя привлекает? Для чего ты тут прозябаешь? В этой дыре? Надеешься подцепить Лыткина? Поня-атно, деньги! Да он же монстр, твой Лыткин! Он… Он же Лопахин! Он снесет к чертовой матери и твой вишневый сад…

– Яблоневый.

– К черту! И усадьбу! У него же вместо зрачков – доллары! Ну, возьмет он тебя в любовницы! А женится на какой-нибудь курице с киселем вместо мозгов. Ты же умная! Ты… Ты божественная! Лена… Ну что ты кочевряжишься…

– Я не кочевряжусь, как вы выражаетесь. Вы мне не нравитесь, и все. Дайте пройти!

– Не нравлюсь?! Я?! А Лыткин нравится?! Девочка, у тебя плохой вкус! Он же деревня, чурбан неотесанный! Мешок с баблом!

– Да вы-то кто такой? Федерико Феллини? Тоже мне, звезда… Местечкового разлива. Да пусти ты меня!

Павлик схватил меня и попытался поцеловать, довольно грубо – я оттолкнула его и ударила со всего маху по щеке, он взвыл и снова кинулся на меня, но я успела выскочить за дверь и повернуть ключ, который, к счастью, торчал снаружи. Пока он колотил в дверь, не соображая, что можно спокойно вылезти в окно, я добежала до машины и уехала. По дороге позвонила Челинцеву и отпросилась на пару дней – хватит с меня этого кино! Весь следующий день я отсыпалась, чистила перышки и всячески наслаждалась покоем и свободой, пригласив на вечер Таньку, которая, как я надеялась, в лицах представит мне происходившее сегодня на съемочной площадке. Ближе к вечеру позвонил Джуниор: