Лорен Моррилл - Созданы друг для друга

Где-то вдалеке гремит гром, но сейчас это абсолютно не имеет значения. Такое чувство, будто земля под нами разверзлась и мы тонем. На меня давит огромный вес, но я не чувствую тяжести. Наоборот, я хочу больше. И я притягиваю Джейсона еще ближе, обнимаю еще крепче.

Наконец Джейсон отстраняется. Я молча смотрю на него и моргаю. Мне хочется спросить, зачем он поцеловал меня, хотел ли он этого или все получилось само и что это все значит. Но, кажется, лучше держать рот закрытым, а не то я не смогу совладать с водопадом нечленораздельных вопросительных восклицаний. Джейсон скатывается с меня и ложится рядом на бок, подперев голову рукой, как будто мы лежим на мягком газоне в солнечный денек, а не в луже грязи под мелким холодным дождем.

– Можно я кое-что спрошу? – произносит Джейсон, и я мысленно начинаю готовиться к допросу в стиле «кто учил тебя так целоваться?».

– Ага, – мычу я, прикидывая ответ, но Джейсон заходит совсем с другой стороны.

– Серьезно, что за проблемы у тебя с гусями?

Я смотрю на его лицо: синие глаза сверкают, губы сжаты в тонкую линию. Видно, что он еле сдерживает смех.

– Ой, да просто глупая история из детства. – Я переворачиваюсь на живот и кладу голову набок на мокрую траву. Голова еще кружится, а сердце бешено колотится.

– Да брось. Ты же знаешь, я ведь на самом деле большой глупый ребенок, – говорит Джейсон, ткнув меня в бок. – Давай выкладывай.

И я рассказываю ему историю: запутанный клубок из моих детских воспоминаний и рассказов родителей. Я говорю, и перед глазами стоит картина, как отец со мной на руках несется за глупой птицей и мы оба кричим что есть сил на этого маленького гусенка. К концу истории мы с Джейсоном оба лежим на спине, схватившись от смеха за животы.

– Похоже, твой отец – отличный парень, – говорит Джейсон, когда его отпускает очередной приступ смеха.

– Он действительно был таким, – отвечаю я с тяжелым вздохом.

– Был? – приподнимаясь на локте, переспрашивает Джейсон. Я чувствую на себе его внимательный взгляд.

– Он умер, когда мне было семь, – отвечаю я, глядя в небо.

– Ох, ну да. Мне так жаль, – шепчет он и, притянув меня ближе, обнимает, а потом зарывается носом в мои волосы и нежно целует в висок.

Я сжимаю руку, которой Джейсон меня обнимает, и стараюсь проморгать подступающие слезы. Я глубоко вдыхаю воздух, свежий, тяжелый, пропитанный ароматом мокрой травы. Не могу поверить, что говорю это, но здесь, посреди сырого поля, в объятиях Джейсона намного лучше, чем в любой мягкой кровати отеля, лучше, чем в бассейне. И плевать, что я дрожу от холода, потому что одежда промокла, а ветер свежий. И плевать, что на моих кроссовках и джинсах налипло столько грязи, что хватит на строительство целой хижины. И плевать, что мои волосы, должно быть, спутались в такие плотные колтуны, что придется побриться наголо. Я закрываю глаза и устраиваюсь поудобнее, я готова лежать так вечно.

Я наслаждаюсь воздухом после дождя и этим моментом. Джейсон тоже молчит. И хотя в этой минуте прекрасно все, я должна нарушить тишину и спросить, пусть даже мое сердце выпрыгнет из груди от волнения.

– Джейсон, это значит, что… – Но слова застревают у меня в горле. Я чувствую, как увесистые капли воды падают на лицо.

– Нам лучше… – Но он не успевает договорить, его обрывает раскат грома.

Мы вскакиваем на ноги. Джейсон хватает меня за руку и бросается бежать. Не знаю, понимает ли он, куда мы двигаемся (я – точно нет), но я рада, что могу просто следовать за ним. С каждым шагом мои ноги глубоко утопают в грязи, и каждый раз, когда я отрываю ногу, брызги летят в стороны. Джинсы абсолютно мокрые, на кроссовки налипают новые и новые слои грязи, но мне все равно. Мои кудряшки, мокрые и грязные, с запутавшимися в них травинками, хлещут меня по лицу. Я широко улыбаюсь. Мы бежим по бескрайнему полю. Я поймала ритм Джейсона и вспоминаю ночь, когда мы вместе убегали с той злополучной вечеринки. Сколько всего успело произойти за одну неделю…

Мы останавливаемся под огромным раскидистым деревом, у толстого ствола которого стоит синий велосипед, такой хлипкий старый круизер, на котором больше ржавчины, чем краски. Джейсон быстро проверяет, на ходу ли еще колеса, и садится на сиденье.

– Запрыгивай, – говорит он; его мокрые рыжие волосы прилипли ко лбу.

– Куда?

– Да сюда. – Он хлопает по скользкому рулю. Я смотрю на Джейсона в недоумении. – Что? Хочешь остаться здесь?

Я поднимаю глаза на небо – кругом лишь серые тяжелые тучи и ни одного просвета.

– Что, ждешь, что небеса скинут тебе шлем? – дразнит Джейсон.

– Или «фольксваген», – бормочу я, еще раз бросая взгляд на небо. – Ладно, ладно. Наверное, это безопаснее, чем пытаться поймать машину.

Я пытаюсь влезть на руль, но соскальзываю. Джейсон ловко подсаживает меня, и в следующее мгновенье мы уже несемся по узкой улочке в сторону города.

В СТРАТФОРДЕ МЫ ОСТАНОВИЛИСЬ в маленьком хостеле, больше напоминающем психиатрическую больницу. Белые стены, белые железные кровати, белые простыни, белые полотенца. На половину всех девчонок в классе выделена одна комната, уставленная двухъярусными кроватями, как будто мы путешествуем на пароходе. Моя кровать совсем старая и расшатанная, и каждый раз, когда я поворачиваюсь, она скрипит. А верчусь я постоянно. Наверное, все меня уже возненавидели. Меняя положение в миллионный раз, я молюсь о том, чтобы все уже крепко спали и не слышали предательского скрипа. Не могу ничего с собой поделать: мозг слишком возбужден, и заснуть у меня не получается.

Вот бы сейчас к маме. Она чемпион мира по успокаиванию. Этот навык она годами оттачивала на моих тихих истериках. Хочу прямо сейчас оказаться дома, свернуться калачиком на старом диване, смотреть телевизор и есть печенье в виде животных, лежа под большим шерстяным пледом, который бабушка Лихтенштейн связала к моему рождению. Но вместо мягкого пледа на мне лежит жуткое колючее одеяло из хостела, которое пахнет отбеливателем и спаржей.

Каждый раз, когда я закрываю глаза, в памяти всплывает тот поцелуй. Воспоминания настолько яркие, что я будто снова переживаю все это. Поцелуй был идеален во всем, кроме одного: он был с Джейсоном Липпинкоттом. Неужели так должно было случиться? Неужели это судьба? Неужели мы с ним СДД? Все это время я гонялась за Крисом, но так и не приблизилась к нему ни на шаг. Зато, похоже, я сильно сблизилась с Джейсоном. Настолько сблизилась, что наши губы соприкоснулись. И мы снова будто лежим в поле, а воздух пахнет дождем и свежей травой.

Но стоит мне провалится в это сладкое воспоминание, я слышу, как Джейсон называет меня зубрилой, а любовь на всю жизнь – ерундой. Слышу его пошлые глупые шутки о Биг-Бене и вспоминаю, как Джейсон, привязав себя к стене, вопил в пыточном зале и позорил меня. Представляю, как он с ухмылкой засовывает в мой шкафчик тампоны в девятом классе и портит картину Фиби.

Это совсем не похоже на знаки судьбы. Да, конечно, я научилась ладить с Джейсоном, но это не значит, что я жажду проводить с ним все время. Я более чем уверена: когда мы вернемся в Штаты, мы продолжим и дальше игнорировать существование друг друга. Мы не друзья. Да мы даже меньше, чем не друзья. У нас вообще нет ничего общего.

Моим СДД не может быть раздражающий, инфантильный, неотесанный школьный остряк типа Джейсона. Главный выскочка в классе, тратящий все свои усилия на привлечение всеобщего внимания, – это не мой типаж. Он ведь толком ни одной книги не прочел, я уж молчу про романы Джейн Остин!

Все это просто случайность. Мы дрались, и упали, и поддались моменту. Джейсон как-то заколдовал мои гормоны своей кривой хитрой ухмылкой, нелепыми веснушками, растрепанными рыжими волосами, низким голосом и дурацкими шуточками. Он ведет себя так, будто знает обо мне все… Но вот я уже вновь вспоминаю поцелуй…

Дождь… Его мягкие, но настойчивые губы… Его руки в моих волосах…

Одноклассницы возятся внизу, собирают сумки, и я просыпаюсь от этого шума. Видимо, мне все-таки удалось провалиться в сон. Я быстро сажусь в постели и стукаюсь головой о потолок.

– Ауч! – На месте ушиба стремительно набухает шишка.

– Посмотрите-ка, кто проснулся, – ворчит Сара Финдер. – Рада видеть, что хоть кто-то спал этой ночью. Потому что все остальные не смогли сомкнуть глаз из-за жуткого скрипа.

– Да уж, – раздраженно подхватывает Иви, закидывая зубную щетку в свою сумку Louis Vuitton. – Ты там как будто обжималась с кем-то всю ночь.

– Извините, – бормочу я под нос, и мои щеки заливаются краской.

Даже думать не хочу, что сделает Сара, если узнает, что мы с Джейсоном вчера поцеловались. Она, наверно, всю школу убедит в том, что у меня есть третий сосок или ЗППП. Мне так не хватает Фиби. Как только мы приедем в отель, я первым делом напишу ей письмо и буду умолять как можно скорее созвониться по скайпу.

– Верни мне мою зарядку, пожалуйста. – Иви протягивает руку, театрально постукивая ногой по полу.

Я даже не предполагала, что слово «пожалуйста» может звучать как оскорбление, но Иви удалось добиться этого невероятного эффекта. Нам ведь всем раздали одинаковые телефоны, и зарядки к ним подходят одинаковые. Так что вчера вечером я «позаимствовала» зарядку у Иви, когда все заснули.

В лобби лохматый парень из персонала раздает нам завтраки в дорогу: черствый круассан, кусочек сливочного масла в фольге и маленький пакетик клюквенного сока. Впрочем, не важно. Мой желудок со вчерашнего вечера сжался в комок от переживаний. Даже если бы и хотела, я бы вряд ли смогла поесть.

Поднимаясь по ступеням в автобус и выбирая место, я ищу глазами Джейсона, но его все еще нет. Я сажусь у окна в середине салона и жду, что, наверное, он скоро плюхнется рядом и сожрет мой завтрак. Через пару минут растрепанная рыжая голова в бейсбольной кепке появляется перед автобусом. Мой желудок делает сальто.

Джейсон идет по проходу между сиденьями и кивает всем в знак приветствия. Поравнявшись со мной, он смотрит на пустое сиденье рядом и проходит мимо. Я не удивлена тем, что он не захотел сесть со мной. Я удивлена тем, что он лишь коротко кивнул мне перед тем, как плюхнуться на два ряда ближе к водителю. Не пожелал доброго утра и даже зубрилой не обозвал? Ни единого слова?

Вытянув шею, я выглядываю из-за сиденья, стоящего передо мной: может, Джейсон обернется и что-то скажет? Но автобус вздрагивает, и мы выезжаем на дорогу. А Джейсон даже не взглянул в мою сторону.

Я прислоняю голову к стеклу и вижу его руку у окна. Он передает что-то вперед, но я не вижу что. Я жду и пристально слежу. Когда он снова тянется вперед, я вскакиваю и делаю вид, что потягиваюсь, а сама смотрю на него. Джейсон передает записку Саре Финдер.

Я плюхаюсь обратно на место с такой силой, что чувствую, как пружина сиденья больно впивается в меня. Но мне плевать. Честно говоря, я даже рада почувствовать эту боль: так хотя бы есть объяснение слезам, которые наворачиваются на глаза. Я с силой зажмуриваюсь, чтобы ни одна слезинка не скатилась по щеке, и вызываю в памяти составленный вчера ночью список вещей, которые я ненавижу в Джейсоне: он бесит меня, обзывается, позорит меня на людях, ненавидит книги, которые я так люблю, и, главное, он выскочка. Секунда – и я снова его ненавижу. И теперь для ненависти у меня появилась еще одна весомая причина.

Он подарил мне лучший поцелуй в жизни – мой первый настоящий поцелуй, а теперь делает вид, будто ничего не было. Даже хуже – теперь он флиртует с Сарой прямо у меня на глазах.

Вся оставшаяся поездка превратилась в кошмар. Я пытаюсь слушать айпод, но каждый трек в моей библиотеке превратился в песню о счастливой любви. Джейсон был прав: какое же это дерьмо!

Когда автобус выезжает из города, мой телефон вибрирует у бедра. Я выуживаю мобильник из кармана и открываю. Там сообщение: «Просто хочу сказать: надеюсь, у тебя хороший день. К.».

Никогда еще полный заряд батареи на телефоне не приносил мне столько радости. Милое сообщение от Криса – это как раз то, что мне сейчас нужно. И к счастью, оно не нуждается в анализе или расшифровке. А главное, совсем не обязательно выдумывать остроумный ответ. Наконец я могу ответить сама и (ах!) честно: «Бывали дни и получше…»

Через несколько секунд приходит ответ: «Если проходишь через ад, не останавливайся. Черчилль». Я смеюсь. Мой отец всегда цитировал эту фразу, а мама всегда его ругала за то, что тот рассказывает про ад при мне. «Люблю эту цитату. А как тебе Фрост? «В двух словах о жизни: она продолжается».