– А, Влад, – заметив его присутствие, отец кивнул, даже не спросив, как обычно, где сын задержался и как у него дела-учеба, и указал на стул: – Проходи, садись.

Влад сел напротив, внимательно присмотревшись к отцу, выглядевшему тяжело уставшим и глубоко озабоченным. Тот помолчал, находясь в каких-то своих, явно нелегких размышлениях, похлопал сына по руке и вдруг спросил:

– Как тебе, сын, то, что происходит в стране?

Происходило и на самом деле что-то темное, непонятное, создавалось ощущение приближающейся бури. Конфликт между Арменией и Азербайджаном, Спитакское землетрясение, конфликт в Приднестровье, национальное движение. Страну трясло, и, насколько было известно Владу, отцовское министерство вкупе с остальными трясло не меньше, чем всю страну, – шла какая-то постоянная ротация кадров, создавались некие группировки по принципу принадлежности или противостояний руководству, в связи с которой отец внезапно вдруг стал заместителем министра, появились какие-то левые «специалисты», сплошь западные и американские.

– А что происходит, пап? – напрямую спросил Влад.

– Херня, вот что, – резко ответил Олег Дмитриевич и повторил с нажимом: – Херня и откровенное предательство. Знаешь, Влад, миром управляют и делают политику далеко не самые умные люди. Крайне редко странами руководят на самом деле гениальные правители, которые вершат историю, и только при таких правителях государство становится выдающимся, значимым в мире, и только при таких правителях рождаются империи, которые потом, насколько тебе известно из курса истории, разрушаются до полного забвения следующими за ними бездарностями с непомерными амбициями. Нашей стране как повезло с мощными харизматическими личностями правителей, начиная с Рюриковичей, так и не повезло катастрофически с вождями и правителями. – И замолчал, гоняя желваки на скулах.

Отец был из тех, кто не одобрял политики Горбачева и, как грамотный, серьезный управленец, отлично понимал, к чему толкает и ведет страну политика этого человека, его откровенная дружба с Америкой и пристрастие к европейским ценностям и «друзьям». Страна разваливалась, и это было уже совершенно очевидно высшему управленческому аппарату, к которому относился и Гарандин-старший. Некоторые грамотные и дальновидные управленцы, кстати, предлагали реальные, вполне вменяемые и продуктивные меры к предотвращению полного ее развала, но… а-а-а, да ладно…

Вот к этой-то условной группе достаточно молодых, грамотных и серьезных специалистов и относился Олег Дмитриевич, вошедшей в негласное противостояние с так называемыми прозападниками, подталкивавшими страну к развалу. Это если обозначить грубо и примитивно, то, что происходило в те годы в управленческом аппарате страны.

– Запомни навсегда, сын, – продолжил Олег Дмитриевич, – на самом деле выстраивают этот мир, развивают цивилизацию и по-настоящему двигают прогресс не правители в большинстве своем, а умные, талантливые и гениальные личности. Ученые, выдающиеся деятели культуры, гениальные ремесленники. Люди создающие, творящие нечто неповторимое, уникальное, от самого, казалось бы, незначительного сапожника, делающего хорошие туфли, до какой-нибудь поварихи в далеком сибирском городке, готовящей неподражаемый борщ и котлеты.

Замолчал, плеснул себе в рюмку коньяка, выпил, резко опрокинув в рот, втянул воздух, прижав губы к тыльной стороне ладони, поставил рюмку на стол и посмотрел на Влада.

– Когда-нибудь, сын, ты станешь руководителем, при твоем-то характере, уме и таланте управлять людьми. Обязательно станешь. И вполне возможно, что и весьма крупным руководителем. Но в любой сфере деятельности ты всегда будешь зависеть от работы подчиненных тебе людей. И если хочешь по-настоящему делать свое дело, добиваться успехов, опираться необходимо на людей, на тот самый простой народ. И работать они с тобой будут по-настоящему, с отдачей, а не «на, отвяжись», только если будут всерьез уважать. А уважать они тебя станут только в том случае, если ты будешь уважать их. Запомни, никогда не позволяй себе пустой фамильярности и презрения к людям, они это чувствуют сразу. Им нужен лидер, руководитель, человек, стоящий выше их, на которого можно возложить ответственность, потому что он знает, видит и умеет намного больше каждого из них, при этом может строго, но по справедливости спросить и наказать, если понадобится. Человек, который знает все их нужды и их жизнь, понимает, как они мыслят и чего ждут. Хочешь преданности и глубокого уважения, а значит и работы качественной – уважай людей, которые по-настоящему талантливы в чем-то, не позволяй себе тупого снобизма только от того, что ты богаче, круче и выше стоишь. Но научись и жестко спрашивать, и наказывать, не унижая достоинства человека. Чайковский никогда не имел денег и жил в основном на меценатскую помощь, как и Бальзак, как и Моцарт, как Достоевский и Гоголь. Кто-то помнит имена их благотворителей? А ведь это все были сплошь богатейшие люди страны и Европы. Вот то-то же. Всегда об этом помни сынок, если человек гениален в чем-то, он уже достоин особого уважения, невзирая на его финансовый и социальный статус. Не придавай себе чрезмерного значения, чего бы ты ни добился в жизни и какого бы уровня ни достиг, это ломает психику и лишает разума, реального видения действительности.

Он замолчал, и Влад понял, что отец сказал все, что давно вынашивал и хотел ему сказать. Передать опыт, мудрость или предупредить. И что-то очень напряженное было во всем этом его монологе, трагическое.

– Пап, – спросил Влад осторожно, – происходит что-то нехорошее? У тебя проблемы?

– Да херня какая-то творится вокруг, – задумчиво протянул Олег Дмитриевич и приоткрыл немного интригу происходящего. – Я ж для них человек пришлый, как бы со стороны. Они ж плотно, годами и десятилетиями сидят в министерстве, плавно сменяя в креслах друг друга, а тут такой мужик с Урала образовался. Дел на меня скинули выше крыши, сами принимать решения бздят, совещаются бесконечно по любой мелочи, отфутболивая решения от одного к другому. И мутят что-то, мутят. А я и половину их интриг и раскладов не знаю, да и не копаю особенно. – Олег Дмитриевич снова надолго задумался и, словно вспомнив о присутствии Влада, удивил: – Вот что, Влад, я дам тебе конверт запечатанный, ты его с собой поноси какое-то время. Если со мной что случится…

– Что случится? – озабоченно перебил Влад.

– Да мало ли, – отмахнулся, не конкретизируя, отец, – не важно. Скорее всего, все нормально будет, но на всякий случай. Я потом его заберу у тебя. Ты только спрячь его. А если что, сам прочтешь, запомнишь и уничтожишь.

– Бать, ты меня пугаешь, – не на шутку разволновался Влад.

– Да ладно, сынок, ладно, – заулыбался вдруг отец, встал, подошел и обнял поднявшегося ему навстречу сына, – все хорошо будет. Нормально, сынок.

Этот их разговор Влад запомнил на всю жизнь самым подробным образом: каждое слово, отцовский голос и тон, с которым он говорил, его мимику, запах дорогих сигарет и тонкий аромат коньяка, приглушенный свет лампы над столом, в которой был включен всего один рожок из четырех, и ощущение какой-то неотвратимо надвигающейся беды.

Она и пришла, не задержалась, чуть больше чем через месяц после того их ночного разговора. Отца арестовали, как подозреваемого в коррупции и взяточничестве в особо крупных размерах.

Такая четко расстрельная статья.

В тот же день вскрыв конверт и прочитав отцовское письмо и приложенные к нему бумаги, Влад абсолютно точно узнал, что отец не виноват, как и выяснил многое другое, в том числе имена тех, кто его так грамотно подставил, подведя под статью.

Взяток отец не брал и ни в каких схемах коррупционных не участвовал, поскольку не входил ни в одну группировку по интересам министерских чиновников, даже по мелочи не брал, просто потому что это было не по его характеру, да и не надо. Олега Дмитриевича вполне устраивали условия жизни высокого министерского чиновника с его льготами, привилегиями и зарплатой. Вот чего никогда не было в старшем Гарандине, так это стремления к какой-то особенной богатой жизни, к наживе и роскоши, как и тяжелой зависимости от этого статуса – он всегда был человеком дела, талантливым руководителем, человеком совершенно иного склада характера и мировоззрения, чем большинство чиновников министерского уровня.

Даже следователи, ведущие его дело, поняли это сразу же, как только начались первые допросы. Те высокие чиновники, которые подставили Гарандина, таким образом уводя свои делишки в тень, просчитались лишь в одном – неверно оценив силу характера и ум этого человека.

Подобное развитие событий Олег Дмитриевич предполагал и подготовился, на всякий случай, чтобы обезопасить себя и семью, собрав компромат на тех, кто его недооценил, четко отдавая себе отчет, что его начальники и коллеги по большей части относятся к разряду тех, кто живет по принципу «вовремя предать – это предвидеть».

Влада с мамой и бабушкой выселили из министерской квартиры, конфисковав на время следствия практически все их имущество, в том числе мамины шубы и драгоценные украшения, которые дарил ей за всю их совместную жизнь отец. Даже ту шубу, которую она шила сама еще во времена, когда отец работал главным инженером завода, – все забрали, подчистую. А саму Елену Игнатьевну сняли с руководящей должности директора быткомбината и уволили в никуда.

Влада из института не отчислили бог знает почему, может, потому что он был одним из лучших студентов, а может, из-за его спортивных достижений: буквально накануне отцовского ареста он победил в престижном международном соревновании по конкуру. Но на всякий случай все-таки исключили из комсомола на общем собрании. Да и хрен бы с тем комсомолом, главное, что учиться можно.

Влад с мамой перебрались к бабушке с дедушкой Девятовым в их скромную двухкомнатную квартиру, в которой, слава богу, успели сделать шикарный, капитальный ремонт заботами высокопоставленного зятя. Стариков власть пока не трогала, ждали вынесения приговора.

А вот с этим дело обстояло непонятно: следствие затягивалось, начали вскрываться такие дела и схемы, от сумм и масштабов которых следователи впадали в ступор, откровенно охреневая. Появились новые подозреваемые, и уже арестовали парочку чиновников пониже рангом, а Генеральная прокуратура совсем близко подбиралась к основным фигурантам.

И все понимали прекрасно: еще чуть-чуть – и такие повываливаются «скелеты» из высокопоставленных шкафов, что до «самых до небес» легко может дойти. И кто знает, чем бы это расследование закончилось, если бы…

Если бы Гарандин не умер в тюрьме от сердечного приступа.

Молодой, здоровый, полный сил мужик пятидесяти четырех лет, не куривший, выпивавший крайне редко, делавший по утрам регулярно зарядку, никогда не жаловавшийся на здоровье, внезапно умирает от сердечного приступа? Серьезно? Ну да.

Следователь, ведший это громкое министерское дело, практически открытым текстом сказал Владу, что отца убили, и очень настоятельно посоветовал не лезть и не поднимать никакой волны по этому поводу.

Олега Дмитриевича Гарандина признали невиновным, оправдав по всем предъявленным статьям, дело закрыли за недоказанностью, перед вдовой и сыном официально извинились, выплатили какую-то немалую компенсацию за его полугодовое сидение в следственном изоляторе и вернули все личное имущество.

Министерство организовало помпезные похороны, на которых, стоя над дорогущим лакированным гробом, те самые люди, которые и убили Олега Дмитриевича, произносили траурные речи со слезой.

Влад смотрел на этот спектакль, на эти сытые холеные лица довольных исходом дела чиновников и, как ни удивительно, не испытывал ни ярости, ни ненависти, ни жгучего желания наказать, покарать – нет. Он чувствовал холодную, спокойную уверенность, что сделает все, чтобы восстановить справедливость. Все.

Не отомстит – нет, он не мыслил такой категорией «отомщу» и «я вас всех…», он даже не плакал на похоронах, удерживая внутри себя ощущение странного глубинного знания, что непременно восстановит справедливость, которой не смогли добиться правоохранительные органы, испугавшись последствий для своих задниц.

Он не испугается. Отец достоин истинного упокоения и воздаяния.

Влад не клялся страшными клятвами, не давал про себя обещаний и зароков – просто знал, что сделает это, и не испытывал никаких сомнений.

В день отцовских похорон девятнадцатилетний Влад Гарандин окончательно трансформировался из молодого, умного, талантливого, но все еще беспечного в силу молодости парня во взрослого, целеустремленного, уверенного в себе мужчину, первым пунктом жизни которого имелась цель номер один – стать значимым и по возможности очень богатым человеком, чтобы обладать механизмами для восстановления справедливости.

Он был теперь не просто взрослым мужчиной – он был опасным в своей холодной намеренности.