В общем, лет через пять отпустили Гарандина ребята из-под плотного постоянного контроля. Его да, а вот семью его – нет.

И тут появилась молодая жена и – фигак – сразу попала под опеку Клима Викторовича, а вместе с ней и вся ее шумно-беспокойная родня.

– Не-не-не, – в категорическом тоне отмел начальник охраны все весомые аргументы Дины, которая сопротивлялась тому, что к ней приставили охрану, – никаких «сама» и «обойдусь». Вы, Дина Константиновна, четырнадцать лет рисковали и подставлялись по полной программе. И есть не меньше сотни решительных дебилов, жаждущих вам отомстить и мечтающих поквитаться. К тому же и Владислав Олегович не без «хвостов» из прошлого. Так что в пределах «Караса» – пожалуйста, можете передвигаться и находиться без охраны, у нас тут все под контролем, но на выезде – только с ребятами.

В последней надежде она просительно посмотрела на Гарандина в поиске поддержки, подумывая про себя: может, поскулить жалобно.

Но нет, не прокатило.

– Я согласен с Климом Викторовичем, – твердо сказал Влад. – До фига идиотов, желающих тебе отомстить.

– И за семьей вашей присмотрим, не беспокойтесь, – улыбнулся довольный Гусаров.

Вот так и образовался водитель, он же охранник Виктор. На выезде. Слава богу, что хотя бы только на выезде.

Ну ладно, ладно, может, мужчины и правы, напомнила она себе лишний раз. Ну на самом деле. Потом Дина обнаружила, что ездить пассажиром даже как-то приятней и, главное, спокойней и многое можно сделать за это время – почитать-написать, созвониться с кем-нибудь, в инете позависать, да и просто подумать.

Семь месяцев прошло с той знаменательной аварии. Семь. Да уж.

Лешик стал центром притяжения и объединения всей семьи, одним своим появлением примирив и соединив оба семейства в дружный, единый, сплоченный коллектив единомышленников, благополучно забывший какое-то глупое, пустое и никчемное недопонимание, случившееся при первой их встрече. Такая все это пустая ерунда на самом деле.

Дина с Владом очень быстро оформили опекунство благодаря ее многолетним связям, деловым и дружеским знакомствам, наработанным за годы существования ее Кризисного центра. И сразу же подали документы на усыновление, которое также прошло в кратчайшие сроки и без каких-либо проволочек и сложностей.

Лешика обожали все, да и невозможно было к этому ребенку относиться иначе – он словно солнышко согревал всех вокруг своим невероятным позитивом, своей солнечной улыбкой и заливистым смехом, кипучей, бурной энергией, задором и восторженным восприятием жизни как большого приключения.

И любил всех-всех-всех вокруг, и настолько щедро раздавал свою любовь, что каждый, находясь рядом с этим малышом, чувствовал себя абсолютно счастливым. Но самым поразительным образом сложились отношения Лешика и Ивана, это было нечто удивительное, насколько глубоко и тонко они чувствовали и понимали друг друга.

Поражались все этой их невероятной связи на каком-то духовном, что ли, уровне. У мальчишек даже сложился свой особый язык, на котором они общались, вернее не язык, а манера передачи мысли друг другу – им порой и слова-то не нужны были. Могли часы проводить вместе и, даже когда Иван занимался, Лешик устраивался рядом с названым братом и читал свои книжки или играл, и было им двоим абсолютно хорошо и гармонично вместе.

Вообще что-то запредельное.

Ах да, еще одного, скажем так, косвенного члена семьи чуть не забыли – мини-коня по кличке Симеон, которого все звали просто Сеня.

Великого, любимого друга Лешика.

Гарандин иногда принимался недовольно ворчать-бурчать, когда Лешик притаскивал за собой Сеню на участок и тот, пользуясь бесконтрольным попустительством, хрумкал сочной молодой петрушкой и салатными листьями прямо с грядки с совершенно невозмутимым королевским видом, пока его кто-то не ловил за этим занятием и не отгонял по- дальше.

– Не удивлюсь, когда обнаружу Сеню в оранжерее жующим нашу герань! – включал недовольного хозяина Гарандин.

– А она вкусная? – тут же заинтересованно спрашивал Лешик, заботясь о друге любимом.

– А х… хто ее знает, – начинал тихо посмеиваться Влад, – я не пробовал и тебе не советую.

– У нас нет герани, – напоминала ему Дина, стараясь сдерживать смех.

– Ну так купим! – наигранно грозно восклицал Гарандин.

– И дадим Сене попробовать! – радовался такой крутой перспективе Лешик и предполагал, глядя широко раскрытыми глазенками: – А вдруг это вкуснота для него страшная?

Клим Викторович узнал, почему и как Лешик попал в детский дом.

Ничего выдающегося – дикая, банальная и трагичная история. Алеша родился в небольшом городке, в достаточно благополучной, по меркам этого городка и его нравов, семье. Полный пакет: папа-мама, двое бабушек-дедушек, дядька с маминой стороны и дядька с папиной. Все вроде бы работящие и при разуме, и практически не пьющие. Ну как практически – не алкашня запойная, это да, но усугубить с вечера пятницы по утро понедельника могли и праздники, разумеется, смачивали крепкими напитками.

Да и конфликты семейные тоже без спиртного не обходились, а для конфликтов тех имелось некое серьезное основание. Дело в том, что отец Алеши ушел из первой своей семьи, оставив жену и двоих детей, чтобы жениться на его маме. Причем тут имел место еще и некий мезальянс: папа Алеши был из простых людей, хоть и с головой дружил, и руки имел талантливые, а мама, почти на двадцать лет младше мужа, совсем девчонка, да к тому же из весьма обеспеченной и влиятельной семьи.

Родные и близкие обоих родителей друг друга не привечали, и каждый раз любые совместные праздники заканчивались выяснением отношений и разборками. До драк доходило редко и лишь в сильном уж градусе, а так ограничивались словесными оскорблениями, перепалками и легкими тычками.

Случилось большое событие у родни мамы – свадьба ее старшего брата. Поехали всем семейством в другой город – папа, мама, Алеша и бабушка с дедом с маминой стороны на машине деда.

А когда собирались ехать назад, выяснилось, что дед под хорошим градусом, но хорохорится, что, мол, тут ехать, да я в любом состоянии нормально вожу, ну и все в том же роде. Зять было сунулся: давайте, папа, я за руль сяду, я потрезвей буду, не пил с утра, а тестюшка зятя обложил по матери, чтобы не совался за чужой руль, да еще нахлебником обозвал.

В общем, переругались, но ехать-то надо.

И поехали. Отъехали недалеко, километров тридцать и… Выжил только ребенок, которого еле успели спасти.

Полгода пролежал Алеша по разным больницам, пока проходил лечение и реабилитацию, а его родственники тем временем выясняли между собой отношения и делили наследство.

И так получилось, что этот ребенок оказался не нужен никому, особенно когда выяснилось, что он теперь калека без ноги. Если бы остались живы мамины родители, то Алексея бы точно не бросили, а папиной родне он был не нужен, у них и старшие здоровые внуки имелись от первого отцовского брака.

Все. Точка. Определили мальчика в детский дом.

Ему очень повезло, что этот детский дом пользовался, скажем так, «спросом», то есть из него постоянно усыновляли детей. Поэтому в группах насчитывалось совсем мало ребятишек, и воспитатели уделяли каждому из них много внимания и заботы, и занимались почти с каждым индивидуально, создав атмосферу некой домашней обстановки.

Только этого ребенка никто не торопился усыновлять.

Какое же это счастье, что никто не торопился. Просто Лешик и его родители должны были обязательно встретиться, надо было только немного подождать и попасть в другой детский дом.

Дина начинала сразу улыбаться при любом, даже мимолетном воспоминании о сыночке; невозможно было не улыбаться, такой вот светлый человечек у них есть. Она почти сразу, с первых же дней воспринимала его родным ребенком и называла, даже мысленно про себя, не иначе как сынок, вот такая странность жизни.

Кстати, про странности. Но как-то вся эта ситуация с женитьбой, усыновлением и семьей слишком быстро произошла и для Дины, и для Гарандина.

Ни он, ни она не собирались и не планировали прямо вот бегом бежать в загс и немедленно становиться мужем и женой от большой, прямо-таки непереносимой любви, нет, конечно. Об этом вообще разговора не было. Попробовать вместе жить – да, собственно, это единственное, на что они настраивались.

Но случился Лешик, и узаконивание их отношений было одним из самых прямых и логичных путей, облегчавших его усыновление. Считай, практически «по залету» женились, как посмеивалась Дина.

Они оба совершенно не ожидали столь резких перемен в своих жизнях и, по сути, не были к ним готовы. Ну ладно Дина, она долгие годы жила в большой, шумной и дружной, любящей семье, и хоть порой ужасно от всех них уставала и мечтала деться куда-нибудь подальше хоть на пару недель от этой толпы, но для нее это была хотя бы привычная среда существования. А вот Влад совсем иное дело – он привык к определенному одиночеству и небольшой семье – всегда в бесконечных разъездах, в делах, в бизнесе, в романах, между прочим, тоже, и виделся с семьей крайне редко, хоть и старался проводить с сыном все свободное время, а тут… Каждые выходные кто-то из родни да приезжал обязательно: шумные, хохочущие, ироничные и язвительные, порой громкие с перебором, Лешик заходится счастливым смехом, мотаясь по всему дому на своих костыльках, а за ним мамки-няньки, суета, хохот до слез.

Но поразительным образом в Гарандине вдруг проснулась дремавшая где-то в самых дальних глубинах припрятанной генной памяти семейственность. У него внезапно появилась прямо-таки потребность собрать всех родных вместе, чтобы вот здесь все были – под его приглядом и охраной.

На кой, спрашивается?

Ну вот почувствовал Владислав Олегович, что ему это надо, а поскольку Гарандин – человек решительный, то он сразу же принялся разрабатывать план действий.

И первым делом предложил Константину Павловичу возглавить будущий больничный комплекс прямо сейчас, на стадии строительства.

– Я добьюсь от Министерства здравоохранения любого карт-бланша для вас, – соблазнял сладкой заманухой Влад тестя. – Будет современная аппаратура и технологии, врачей наберете сами, на очень достойных условиях, и кредиты выдадим под процент-два с максимальными льготами под жилье любым специалистам. О категории комплекса договоримся отдельно: присвоим статус районного или регионального. У вас звание, опыт, награды. Да и хватит уже вам, Константин Палыч, у стола-то стоять, вон уже и колени дают о себе знать, пора на руководящую должность.

Ох, как мягко-заманчиво стелил змей велеречивый Гарандин.

Да, насчет звания. Это настояло руководство клиники, в которую перешел Нагорный из Склифа. И как только перешел, тут «вдруг» и обнаружилось, что он, оказывается, талант необыкновенный и собрал огромный материал на основе особенных оперативных случаев, на основании которого и написал несколько монограмм и кучу статей в медицинских журналах. Руководство поощрило, помогло всячески сдать кандидатский минимум и защититься. Вот так.

Ладно, отвлеклись.

Про семейственность. Влад сделал предложение и теще:

– И для вас, Антонина Борисовна, есть серьезное дело. Что там музыкальный класс, а не организовать ли нам музыкальную школу, а? Детей-то у нас полно, и с каждым годом лишь прибывают, а не убывают. И Лидии Юрьевне дело найдется.

Соблазнял, ох как соблазнял.

Тесть с тещей сказали, что подумают, посоветуются. Ну а как же без дельного совета. Надо.

Сонька сама чуть ли бойкот объявила матери и отчиму, требуя жить здесь немедленно. Сейчас же.

– Это же все мое, разве вы не понимаете! – возмущался ребенок. – Животные, ветклиника, а Владислав Олегович это же вообще второй после Будды человек, раз так по-настоящему природой занимается. Хочу здесь жить! Учиться можно и в поселковой школе!

Пришлось матери напомнить бунтующему ребенку, что из поселковой школы она вряд ли сможет ездить в Москву, чтобы посещать ее любимые курсы ветеринарии. И ладно это, можно вот и у Степана Федоровича в клинике обучаться. Да только как же быть с ее желанием учиться в Ветеринарной академии? В нее из поселковой школы не поступишь.

Ладно, вроде договорились, так Сонька через пару недель за ужином в выходные выдала им очередной фортель, заявив нарочито официальным тоном:

– Маменька и названый папенька, вы будете гневаться, но я влюбилась в нашего конюха до страсти.

– Это в которого? – спокойно спросил Гарандин, придержав улыбку и незаметно обменявшись с Диной понимающим взглядом. – Уж не в Михалыча ли?

Михалычу тому было хорошо так за шестьдесят, имел он веселый нрав и был ну очень охоч до женщин, которых любил преданно и безмерно, причем всех подряд.