Кэтрин Эллиот - Сожаления Рози Медоуз

– Он позвонил мне на мобильный и сказал, что видел, как она хромает, и что, похоже, ей больно. Он не ошибся, но иногда хочется, чтобы этот парень хотя бы изредка спал и не замечал таких вещей. Хотя я все равно возвращался с ночного вызова, так что какая разница.

– Значит, он вообще не спит? – спросила я, возвращаясь к Джоссу.

– Наверное, спит иногда, но всякий раз, когда я выезжаю по ночам и еду мимо, он в своей мастерской, стучит молотком.

– Зато он заботится о лошадях, – встала я на защиту.

– Возможно, но зачем он их держит – одному богу известно, они все равно не бегают. Думаю, у него к ним сентиментальная привязанность, ведь это лошади Китти, и Аннабел они нравятся: она считает, что лошади – неотъемлемая часть роскошного особняка знаменитости. Любит, чтобы они надменно гарцевали вдоль забора, когда приезжают гости.

– Вы их хорошо знаете, да? – как бы невзначай спросила я. – Джосса и Аннабел?

– Знаю, но только как клиентов. Он редко снисходит до разговоров, да и тогда высокомерный, презрительный; а вот она прелесть. Я так понимаю, вы с ней знакомы?

– С Аннабел? Нет, я только вчера въехала.

– Ясно. – Он поставил Сашу в конюшню и повернул ее так, что голова высовывалась над дверью. Снял сбрую и стал смотреть, как я глажу ее нос. – Ей так нравится.

– Я вижу.

– И еще она любит, чтобы ей щекотали спину.

– Кто же не любит. – (Зря я это сказала. Он просиял, глаза загорелись, словно он уловил в моих словах намек)

– Это точно, – тихо ответил он.

Проклятье. Я в рьяной сосредоточенности принялась почесывать Сашин нос, но все равно густо покраснела и почувствовала, что он с любопытством за мной наблюдает.

– Рановато для прогулки по лугам, не так ли? – заметил он. – Еще даже восьми нет.

– Знаю, но Айво проснулся, утро выдалось такое замечательное, что я подумала: почему бы и нет?

– Почему бы не вывести шаловливого карапуза на свежий воздух, и пусть вторая половина поспит подольше. Как учтиво с вашей стороны.

– Хмм, нет. Вообще-то, никакой второй половины нет.

– О! Извините. Вы в разводе?

– Нет. – Я набрала воздуху в легкие. – Я вдова.

– Господи, мне так жаль. – Похоже, он говорил искренне. – Очень жаль. – Он нахмурился и сжал ножку Айво, свисающую с моего плеча. – Ну и ну. Бедный маленький карапуз.

Повисла тишина. Он явно был растроган.

– Это произошло… недавно?

– Хмм, да. Совсем недавно, – ответила я и взмолилась, чтобы он не стал допытываться.

– Мальчик его знал? – Он кивнул на Айво.

– Отца? Да. Да, знал.

– Ясно. Что ж, это хорошо. Хорошо, что у него остались воспоминания.

– Да.

К счастью, в тот самый момент подъехала машина. Мы обернулись. Снег приглушал звук шин, но мотор шумно гудел, и автомобиль медленно и осторожно прокладывал путь вокруг особняка по окольной дорожке, ведущей к коттеджу. Мы видели, как он потихоньку приближается – это тоже был «лэндровер», видимо единственная машина, способная передвигаться в таких условиях. Джип подъехал ближе, и я увидела Майлза за рулем. Рядом сидела Филли, а на заднем сиденье этого сельскохозяйственного транспорта, предназначенного для перевозки сена и овец, тряслись мои родители. Сердце во мне упало. Черт, ну вот, началось. Траурная карусель закрутилась. Пора громко рыдать, планировать похороны, бить себя в грудь, и моя мать твердо заняла место во главе колонны. Как неловко, подумала я, что моему новому знакомому придется стать зрителем предстоящего спектакля…

Оказавшись в доме, моя мать добрела до ближайшего кресла и бессильно рухнула в него.

– Уууууу, Гарри! – стенала она.

Вся семья окружила ее нестройным кольцом. Папа сжал мое плечо.

– Ты в порядке, милая? – угрюмо спросил он.

– Да, пап, нормально.

– Не повезло парню, – сокрушался Майлз. – Хотя боюсь, это профессиональный риск. Раз уж живешь в деревне. Все это – часть сельской жизни.

Видимо, он имел в виду смерть от отравления грибами. Что ж, можно и так сказать: все равно как если бы тебя задавил комбайн, это тоже часть сельской жизни.

Филли злобно сверкнула на него глазами, нарочито нежно обняла меня и пробормотала:

– Рози, это так ужасно. – Но она слишком поспешно расцепила руки, словно не могла сочувствовать слишком долго.

Минуту мы неловко переминались с ноги на ногу, потом все зашуршали в поисках стульев и уселись, так и не сняв пальто, – было холодно, и, похоже, холод тут стоял постоянный. Айво сел на пол и торжественно развязал шнурки моему отцу, не замечая всеобщего смущения. Мамочка продолжала всхлипывать.

– Страшное дело, – наконец пробормотал папа.

– Хмм, – согласилась я.

– С Бертрамом разговаривала?

– Пока еще нет.

– Времени еще полно. Бедный старик А с Боффи?

– Нет еще.

– Для него тоже удар.

Снова наступила тишина. Похоже, никто не знал, что говорить. Время от времени Филли протягивала мамочке платок или я, потянувшись, поглаживала ее по руке. Вообще-то, меня смущало ее горе: мне было стыдно, что я не могу воспроизвести ничего подобного и даже не способна притвориться. Повисло глубокое молчание, если не считать мамочкиных сдавленных всхлипов. Все разглядывали ковер. У меня остекленели глаза, но я не осмеливалась поднять голову. Боялась, что кто-нибудь посмотрит на меня, а выражение лица у меня будет недостаточно печальное. Я внимательно изучала бахромчатую кромку ковра. Самое ужасное, что пауза затягивалась и меня начал пробирать смешок. Я глубоко вздохнула и стиснула зубы. В воздухе висело невыносимое напряжение. Мамочка громко шмыгнула носом.

– Какой хороший, добрый человек – пролепетала она.

Я уставилась на свои ботинки.

– Такой юный, – простонала она, – и такой храбрый! Погиб в самом расцвете сил!

Я принялась жевать свою щеку изнутри.

– Как и наш господь Иисус Христос!

Это меня добило. Не поднимая головы, я рванула из комнаты в кухню. Распахнула шкаф, пытаясь упрятать постыдное веселье в его глубины. Как и наш господь Иисус Христос! Я разразилась истеричным хохотом в банку маринованных луковичек.

За спиной послышались торопливые шаги. Я с виноватым видом обернулась и увидела Филли: она так крепилась, чтобы не расхохотаться, что стала вся пунцовая.

– Рози, прости, – прыснула она, – я не могу!

– И я тоже… господи, Филли, так же нехорошо!

– Шшшш! – шикнула она и обняла меня; по щекам катились слезы. Мы стояли и покатывались со смеху, вцепившись друг другу в спины.

– Филли, это отвратительно!

– Это все нервы, – серьезно прошептала она. – Такое бывает, после шока.

– Правда? – Я вытерла глаза. – Значит, я не жестокая бессердечная сука?

– Нет, нет, это нормально. Это рефлекс. Все равно что отрезанная куриная голова.

Я подавила смешок: сравнение было совсем неподходящее.

– Ладно, – наконец выпалила она. – Я обещала принести выпить. Вижу, у тебя есть бренди; неси его в комнату, а я возьму стаканы.

Мы успокоились и вышли к остальным с серьезными лицами. Я разлила бренди Джосса. Папа мигом опустошил стакан, задумчиво посмотрел на дно, решительно отставил его в сторону и поднялся на ноги.

– Так. Ну, Рози, я вижу, у тебя все в порядке, так что мы, наверное, поедем.

– О! О да, да, я в порядке. Все нормально. – Я быстро встала.

– Вот и отлично, – он потер ладони, будто мы только что сверили ежедневники и назначили дату веселого путешествия на лодках или что-то вроде того. – Тогда лучше и не придумаешь. Надо отвезти маму домой, дать ей аспирин и уложить в кровать. – Он бросил взгляд на заплаканную жену. – Да, кстати, милая, у нас уже побывали полицейские: так, задали несколько обычных вопросов. И к Филли с Майлзом они тоже заезжали, но не смогли пробраться из-за снега. Обещали заглянуть к тебе сегодня днем или завтра, в зависимости от погоды. Ты не против?

– Нет.

Он завязал шнурки и повернулся к Филли и Майлзу:

– Поехали?

Остальные с нескрываемым облегчением поднялись на ноги и тихонько подняли мамочку. Я им помогла.

– Мы уходим? Так скоро? – пробормотала она, будто очнувшись от уединенного трагического сна.

– Думаю, Рози хочет побыть одна, – сказала Филли.

– Конечно, моя милая, – всхлипнула мамочка. – Наедине со своим горем. Мое бедное, бедное дитя!

Стоя у двери и провожая их виноватым взглядом, я вздохнула с облегчением. Папа, благослови его бог, нарочно решил по возможности не задерживаться, но, несмотря на это, визит родственников слишком затянулся.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Мы с Айво остались в занесенном снегом коттедже, и нас оставили в покое. Моими единственными посетителями была парочка жутко нервных молодых констеблей, которые сидели на самом краешке стульев, потягивали чай и очень осторожно расспрашивали об утре того дня, когда умер Гарри. Выяснив, что он сам ошибся с грибами, они успокоились и сказали, что следствие по делу открыто и назначена дата дознания, но это всего лишь рутинные процедуры, и в свое время мне все скажут. Тем временем следователь предоставил тело для погребения.

В то время из людей я видела только работников фермы, когда гуляла по снежным полям, и жителей деревни, когда разъезжала по ледяным дорогам на машине. Мне казалось, что они знают, кто я такая и что произошло; но, хотя они в открытую на меня пялились, никто ничего не сказал.

Как-то утром я купила «Таймс», где на странице частных объявлений говорилось, что скончался Гарри Медоуз и похороны состоятся в Лондоне в четверг, 16 ноября. Просьба приходить без цветов, приглашаются только близкие друзья и родственники; принимаются пожертвования в пользу инвалидов войны.

Я сложила газету. Мне казалось, что я так далеко от всего этого. Мне всего-то нужно отряхнуть пылинки со старого черного пиджака, купить новую шляпку, добраться до Лондона и засветиться на похоронах. Об остальном позаботились мама с Филли. В каком-то смысле это напомнило мне мою свадьбу.

В день похорон я рано приехала в Лондон, оставила Айво с Элисон, нашей прежней няней со знаменитым пластиковым плащом, и отправилась в маленькую часовню рядом с крематорием в Западном Лондоне, где, к моему удивлению, уже собралась небольшая печальная толпа. Я не узнала ни одного из пришедших. Боже, с ужасом подумала я, все это превратилось в шоу: мы с Гарри жили раздельными жизнями, так что я даже не смогла узнать людей, пришедших на его похороны! Я припарковала машину и с пересохшим ртом пошла им навстречу. Мне вдруг пришло в голову, что, по сути, это мое шоу и я должна руководить парадом. Я пожала руки престарелым мужчинам и их женам, которые оказались друзьями Гарри по клубу. Вполголоса попросила их занять места в часовне, а сама встала у дверей. Я была почти уверена, что так и положено делать. Кроме того, мне было интересно, кто еще явится.

Чуть позже пришли собутыльники Гарри, пара школьных друзей, парни из Сити в полосатых костюмах. Я с облегчением заметила, что толпа в общем и целом собирается внушительная. Они проходили мимо, их девушки сжимали платочки и очки от «Рэй-Бэн», и все они пожимали мне руку, целовали в щечку и мурлыкали подобающие слова сожаления, а я мурлыкала подобающие слова в ответ.

– Рози, милая, как это ужасно. Как тебе сейчас тяжело.

– Чарли, Лавиния. Спасибо, что пришли. Ручеек темных костюмов не иссякал, и типчики подобрались самые разнообразные. Например, был один блудливый докторишка, дружок Гарри, с блестящими усами и в галстуке-бабочке, похожий на Терри Томаса.[21]

– Какое страшное несчастье, детка, – промямлил он, скользя по мне масляными глазками. – Если тебе когда-нибудь понадобится помощь или совет, любого плана…

– Да, спасибо большое, – торопливо ответила я. – Непременно.

Теперь я его вспомнила. Мы познакомились на пьяной вечеринке с коктейлями, когда я была на третьем месяце. Он кормил меня сказками из серии «поверьте мне, я гинеколог», похотливо пялился на мою увеличившуюся грудь и настаивал на том, чтобы стать моим лечащим врачом на время беременности. Я протолкнула его внутрь и тотчас обернулась на новый приглушенный скорбью голос:

– Привет, Рози. Чертовщина какая-то. Где Гарри?

– Ммм… он мертв.

– Мертв. Господи боже. Вот это да. А я думал, это похороны Реджи.

– Ммм, нет.

– Как гора с плеч. Значит, Реджи все еще среди нас? Чудненько. Ну я пошел.

Я ошарашенно хлопала глазами вслед его удаляющейся спине.

И вот к дверям подошли Боффи с Шарлоттой.

– Улыбаешься сквозь слезы? – пробурчал Боффи, взяв мою ладонь в обе руки. – Гарри бы так тобой гордился.

– Спасибо, Боффи, – виновато ответила я. – И спасибо за то, что вы оба сделали для Гарри… в самом конце!

Шарлотта схватила меня за плечи и крепко прижала к своей внушительной груди.

– Заходи ко мне, – настойчиво прошептала она. – Поговорим!