Жюльетта Бенцони - Спальня королевы

— Мне больше всего нравится третье.

— Мне тоже.

Именно так малышка с босыми ногами, осиротевшая и лишенная всего из-за людской алчности и непомерной жестокости, вновь обрела замок, земли и новое имя. Она будет привыкать к нему постепенно, изо дня в день. Ее этому станут терпеливо учить. И именно как мадемуазель де Лиль она вырастет рядом с Элизабет во владениях Вандомов. Время сотрет воспоминания раннего детства, или, во всяком случае, ему удастся отодвинуть их в самые потаенные уголки памяти.

Герцог Сезар вернулся к семье спустя четыре года, 29 декабря 1630-го. В марте следующего года он с двумя сыновьями отправился служить Голландии.

Он вновь получил титул наместника Бретани, но только на словах, а не на деле. Герцога вообще вряд ли бы так осчастливили, если бы не трагикомедия, произошедшая 10 ноября 1630 года и вошедшая в историю как «День дураков».

В тот день Мария Медичи, поддавшись приступу бешеной ярости, выгнала кардинала из своих покоев в присутствии короля. Она потребовала, чтобы ненавистного сослали в его епископат в Люсоне: Но Ришелье устоял. Более того, когда на следующее утро кардинал вышел из охотничьего домика в Версале после секретного свидания с королем, «Красный герцог» стал могущественнее, чем прежде, и смог блестяще отомстить своим врагам.

А все поддержавшие королеву-мать в «День дураков» были арестованы, включая и хранителя печати Марильяка, и его брата маршала, который сложил голову на плахе. Пострадал и любезный Бассомпьер. Он совершил всего лишь одну ошибку, получив от флорентийской интриганки компрометирующее письмо. Но маршал был мудрым человеком. Сидя в Бастилии, он все-таки пользовался некоторыми поблажками и сумел там написать мемуары.

Королеву-мать сослали в Компьен, откуда она бежала в Голландию, опасаясь за свою жизнь.

Все эти события не могли не навести на размышления Персеваля де Рагнеля. Теперь уж стало совершенно ясно, что по меньшей мере один из убийц, вне всякого сомнения, главарь, все-таки нашел то, что искал. И знаменитые письма, оказавшись в руках кардинала, отлично помогли ему в безжалостном сражении, с королевой-матерью. Отдал ли Ришелье письма королю? Это осталось тайной. Может быть, ответ на этот вопрос появится тогда, когда король разрешит матери вернуться ко двору .

Великому приору Александру повезло меньше, чем его брату. После двух лет тюрьмы он умер в главной башне замка Венсенн 8 февраля 1629 года от болезни. Но некоторые полагали, что его отравили. Подозрения возникли, возможно, потому, что он занимал камеру, где умер маршал д'Орнано. Об этой камере госпожа Рамбуйе говорила, что она «ценится на вес мышьяка»…

Герцогиня Вандомская проследила за тем, чтобы набальзамированное тело ее деверя похоронили со всеми приличествующими его рангу почестями в часовне Святого Георгия рядом с Вандомским замком.

Вот так воцарилась на многие годы непоколебимая власть кардинала Ришелье, поддерживаемая королем, который вполне сознавал ее значимость. Тяжелая рука министра неожиданно обрушивалась на представителей самых знатных домов Франции. Их мятежи и заговоры часто затрагивали и провинции, потому что те не желали договариваться с врагами.

Два герцога Монморанси погибли на эшафоте. Первый, неутомимый бретер, за то, что нарушил указ, запрещающий дуэли. Этот смельчак бился посреди Королевской площади в разгар дня и прямо перед этим самым указом. А второй, герцог Анри, пострадал из-за всех этих махинаций, которым по-прежнему предавался брат короля Гастон Орлеанский, все такой же трусливый и всегда остающийся безнаказанным.

Но государство продолжало крепнуть. Протестантов победили в Ла-Рошели. Фелтон убил герцога Бекингемского, без ума влюбленного в Анну Австрийскую. И он больше никому не мешал. Оставалась Испания, постоянный яростный враг, несмотря на родственные связи королевских домов, осаждавшая как южные, так и северные границы. Испания, которую тайком поддерживала королева Франции…

А тем временем Франсуа повзрослел и стал воином, как этого желали его близкие. Он давно уже забыл маленькую Луизу Сегье, умершую от оспы в замке Сорель. Другие лица затмили то, что взволновало его впервые. Невероятный храбрец, потрясающий соблазнитель, он копил воинские подвиги и любовные победы, так же как и раны, к большому сожалению босоногой малышки.

Сильви тоже росла, и ее любовь к Франсуа, вспыхнувшая с первого взгляда, росла вместе с ней…

С первых дней января Париж пронизывал почти арктический холод. По Сене плыли такие огромные льдины, что они отправили на дно не один корабль, груженный пшеницей и не только. Выловить их оказалось невозможно. Длиннющие сосульки спускались с крыш домов. Они были весьма опасны. Старые разбитые мостовые заросли обледеневшей и превратившейся в смерзшиеся комки грязью. Многие спотыкались и падали, ломая кости, или отделывались синяками и ушибами. Поэтому прохожие и передвигались словно по хрустальной мостовой, ступая с невероятной осторожностью, согнув спину и втянув голову в плечи, чтобы уберечься от холода. Только мальчишки осмеливались отважно скользить по замерзшим ручьям.

Подкованные специально с расчетом на лед, лошади герцогини Вандомской не замечали трудностей и двигались вперед уверенным шагом. Карета только что въехала в город через ворота Сент-Оноре и катилась медленно, как того требовала погода, по длинной улице с тем же названием. Эта улица переходила в улицу Ферронри, потом в улицу Ломбар, потом в Сент-Антуан, пересекая Париж с запада на восток, пока не упиралась в Бастилию.

Жаровня с углем поддерживала некоторое тепло внутри кареты. Герцогиню сопровождала только Сильви, как это случалось теперь довольно часто. Но на этот раз им предстоял не благотворительный визит, не поездка в Сен-Лазар, чтобы поприветствовать господина Венсана, и не паломничество в одну из церквей. Через несколько минут мадемуазель де Лиль должна была стать одной из фрейлин королевы Анны Австрийской. Большая честь. Сильви даже не понимала, отчего она оказана именно ей. Радовалась ли она этому? Девушка и сама толком не знала.

Для нее это означало только, что ей придется сменить величественный и почти новый особняк Вандомов в Париже на черные башни старого Луврского замка. А летом вместо очаровательных замков Шенонсо и Ане ее ждут дворцы в Сен-Жермен или в Фонтенбло. Их она еще ни разу не видела. Полная перемена жизни.

— Королева добра, — уверяла ее Элизабет, помогая собирать вещи. — Ее величество, безусловно, к вам благоволит, ведь это именно она требует вас к себе. Говорят, вы совершенно очаровали ее с тех пор своим пением и игрой на гитаре. Королеве также весьма приятно, что вы говорите по-испански. Должность фрейлины — это большая милость. Вы не тревожьтесь, герцогиня часто бывает при дворе и позволяет мне сопровождать ее. А мои братья посещают его еще более усердно…

В том-то все и дело. Сильви, возможно, будет чаще видеть Франсуа. В последние годы они встречались редко, только когда молодому воину приходилось дома залечивать раны, от вида которых у Сильви сжималось сердце. И все-таки даже тогда она радовалась, что Франсуа рядом.

После того как герцога Сезара выпустили из тюрьмы, юноша два года провел в Голландии, обучаясь владению оружием. Два смертельно опасных года! А потом война, стычка под Казале в Пьемонте. Именно там впервые отличился юный Вандом. Он бесстрашно обрушился на врага не защищенный никакими доспехами. Шпага в руке, белая рубаха нараспашку. Верхом на лошади он ловко справлялся с многочисленными противниками. Его длинные белокурые волосы, по-прежнему густые, развевались по ветру во время скачки.

С тех пор все уже устали считать его подвиги и, увы, его любовниц. Потому что юноша очень нравился женщинам, куда больше, чем этого хотелось подраставшей девочке, на которую он обращал все меньше и меньше внимания…

— Наш мессир Франсуа выглядит как предводитель викингов, — смеялся шевалье де Рагнель. — Он и ростом удался, и такой же безграмотный! Но какой потрясающий парень!

Франсуа и вправду был красив. Теперь он носил титул герцога де Бофора, переданный ему отцом четыре года назад, после возвращения из Италии. Рост под два метра. Плечи борца. Тело, которое могло бы служить образцом для статуи греческого атлета. Загорелая кожа, задубевшая от солнца и непогоды и обретающая некоторую белизну только тогда, когда ее хозяин проводил долгое время в постели или на кушетке, выздоравливая после очередного ранения. Смеющееся лицо украшено знаменитым массивным носом Бурбонов, но его освещают удивительно прозрачные синие глаза. Такого цвета бывают ледники высоко в горах. Белоснежные зубы хищника, от вида которых бросало в дрожь.

Результат — множество женщин сходили по нему с ума. В Париже шептались, что сама королева неравнодушна к Франсуа де Бофору. И это не считая многочисленных невест, которых ему приписывали. Разумеется, об отъезде на Мальту речь вообще не шла. И маленькая Сильви, влюбленная в своего давнего спасителя, почти жалела об этом. По меньшей мере среди монахов-солдат и монахов-моряков вопрос о свадьбе никогда бы не возник.

Потому что именно этого Сильви и боялась больше всего! Франсуа женится — теперь она называла его мессиром Франсуа — и будет навсегда для нее потерян. Ведь она из столь мелкопоместной знати, что, конечно, не может считать себя достойной его. Спасибо и на том, что герцогиня Вандомская и ее дочь полюбили Сильви и не отправили ее в монастырь учиться. Но это было связано и с тем, что Вандомы вообще с потрясающим высокомерием относились к образованию. Они придерживались того весьма распространенного принципа, что человек светский и так достаточно знает. Латынь, владение оружием, Святое писание, умение хорошо держаться при дворе, то есть играть на музыкальном инструменте и танцевать, да еще верховая езда — вот этого и хватит. Вандомы считали бесполезным загружать мозги своих отпрысков историей, географией, математикой, философией и прочим вздором.

И если мадемуазель де Лиль знала больше, чем остальные, то только благодаря человеку, ставшему ее крестным отцом и наставником. Персеваль де Рагнель сам был хорошо образован, он и приучил девочку к книгам, научил ее говорить по-испански и по-итальянски. А когда выяснил, что у Сильви очень милый голосок, нежный и чистый, как хрусталь, то обучил ее пению и игре на лютне и гитаре.

К пятнадцати годам Сильви была уже вполне взрослой и обладала всеми обязательными для девицы благородного происхождения достоинствами. Танцевала так, что потрясала всех. Умела шить, вышивать и вести дом, который, к сожалению, не имел ни малейших шансов стать домом принца. Кроме того, Сильви была просто очаровательна. Не слишком высокого роста, но хорошо сложенная, скорее грациозная, чем красивая. К тому же живая и пикантная. У нее было личико сердечком, сохранившее еще детское выражение. Короткий носик, готовый в любую минуту сморщиться от смеха, веснушки, круглые щечки и очень белые зубы, которые она частенько демонстрировала в лукавой улыбке. Самым большим ее достоинством оставались светло-карие миндалевидные глаза и каштановая шевелюра с удивительными, почти совсем светлыми прядями. Причесанные по последней моде волосы упругими блестящими локонами свисали по обеим сторонам лица и удерживались шелковой лентой, а остальная масса была убрана в пышный пучок на затылке.

В этот день ленты были из белого шелка, да и весь наряд выглядел очень элегантно. Жаннетта, ставшая ее горничной и повсюду следовавшая за своей хозяйкой, одела ее в темно-зеленое бархатное платье с большим воротником и высокими манжетами из венецианского гипюра снежной белизны. Наряд довершали маленькие ботинки на меху, а также перчатки, золотая цепь и просторный плащ с капюшоном, отделанный и подбитый мехом куницы.

Герцогиня, в противоположность своему мужу обычно весьма экономная, настояла на том, чтобы ее протеже хорошо выглядела при дворе, славившемся своей элегантностью. Поэтому она и снабдила Сильви таким гардеробом, чтобы девушка всегда могла показаться в самом выгодном для себя свете, даже на охоте. К тому же Франсуаза Вандомская снабдила ее экземпляром книги «Жития святых» и одним из тех толстых молитвенников, что появились в начале века. Каждая добрая христианка должна иметь такой, разумеется, при условии, что она умеет читать.

И вот Сильви сидела в карете напротив герцогини Вандомской, непрестанно бормотавшей молитвы. Она смотрела, как мимо проплывают серые дома, серое небо, проходят серые люди. Ее сердце билось быстрее обычного, и девушка все время спрашивала себя, что ожидает ее в конце пути.

Вдруг тяжелая карета остановилась. Возле дверцы появился кучер. Сняв шляпу, он спросил:

— Госпожа герцогиня, по какой улице мне ехать? Австрийскую перегородила перевернувшаяся телега с капустой…

— Да, я вижу, — откликнулась герцогиня, которая, несмотря на бормотание молитв, живо интересовалась происходящим. — Поезжайте через площадь Трагуарского креста. Так мы ненамного опоздаем.