— Нет, но тебе просто не терпится ее сделать. Я это поняла только что, когда мадам де Бюр заговорила о дамах из замка Сорель. Наша мать немедленно велела ей замолчать, но ты весь залился краской и вздохнул так, что чуть карету не опрокинул. Ты ведь сгораешь от желания увидеть свою Луизу, правда?

Брат с сестрой испытывали друг к другу глубокую нежность, делились всеми секретами и отлично понимали друг друга. При этом они старались держаться подальше от старшего брата, обращаясь с ним так, как того требовал этикет. Людовик был наследником, его уважали, но не любили. Франсуа и не подумал ничего отрицать:

— Это правда, но я дал обещание нашей матери.

— И теперь жалеешь об этом?

Младший брат отвернулся, нагнулся, подобрал плоский камешек и резко бросил его в воду, заставив подпрыгнуть несколько раз. Эта детская игра называлась «печь блинчики», и участники всегда с азартом подсчитывали — кто больше. Сейчас Франсуа сделал это непроизвольно, пытаясь потянуть время и обдумать ответ. Потом засопел и, понимая, что Элизабет не устроит полуправда, нехотя произнес:

— Гм-м… Ну хорошо, ты права! Пока мы были в Париже, все было просто. А здесь совсем другое дело.

— Я так и думала. Что ты собираешься теперь делать?

— Вы задаете дурацкие вопросы, сестра! Слово нельзя взять назад!

— Я с этим согласна. Но всегда можно взглянуть на вещи несколько иначе, не так ли?.. Я-то ведь ничего не обещала.

Франсуа сначала задохнулся от неожиданности, а потом повнимательнее вгляделся в лукавое личико сестры. До встречи с Луизой он считал Элизабет самой очаровательной девочкой из всех, кого знал. От их бабушки Габриель д'Эстре Элизабет унаследовала почти неземной красоты светлые волосы и глаза необыкновенно синего цвета. И кроме того, она была умна. Франсуа легко допускал, что сестрица частенько превосходит его в этом, хотя в свои десять лет он обогнал ее в росте уже на три пальца. Таким образом, его самолюбие не очень страдало. Но сейчас Элизабет предоставляла ему возможность познакомиться с тем, что называют женской хитростью, и предлагала воспользоваться ее преимуществом. — И что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросил Франсуа все в той же простой манере.

— А то, что графиня де Сорель слывет очень набожной и, как говорят, делает щедрые пожертвования. К тому же она охотно посещает бедных, иногда довольно далеко от дома. Я знаю, что графиня берет с собой и дочку с тех пор, как той исполнилось шесть лет. Наша мать тоже стала брать меня с собой в этом возрасте. Теперь же мне разрешено посещать неимущих в сопровождении мадам де Бюр, но… ведь и ты можешь ездить с нами. Благотворительность от этого только выиграет, а наша мать будет просто на седьмом небе. Так ты наверняка получишь право на благословение господина Венсана.

— Ты хочешь сказать, что совсем необязательно ехать в Сорель, чтобы встретить этих дам? Но как же узнать, где именно они будут?

— Один из наших кучеров ухаживает за кормилицей Луизы. Нам наверняка удастся с ними встретиться…

Вместо ответа Франсуа бросился на шею сестре. На следующий день он получил разрешение матери помогать Элизабет во время ее благотворительных поездок, которые та совершала под присмотром гувернантки мадам де Бюр. Герцогиня Вандомская, зачислившая своего младшего сына в рыцари Мальтийского ордена в весьма нежном возрасте, надеясь, что однажды он сменит своего дядю Александра на посту Великого приора, увидела в этом знак свыше. Ведь членам ордена предписана только та благотворительность, которая не кричит о себе на всех углах, а их обучение начинается с ухода за тяжелобольными. И с этого дня юного принца Мартигского частенько видели нагруженного тяжелым мешком с хлебом. Франсуа с достоинством входил в какую-нибудь бедную лачугу, следуя за «дамами»-благотворительницами. Все это показалось многим настолько необычным, что Меркер начал было высмеивать младшего брата, но получил столь суровую отповедь матери-герцогини, что не посмел продолжать.

На самом деле это занятие оказалось куда менее ужасным, чем это представлял себе Франсуа. Щедрый от природы и начисто лишенный высокомерия, он просто почувствовал себя ближе к тем, кого навещал, и всерьез заинтересовался их судьбой. К счастью, он действительно увлекся делами милосердия, потому что за целый длинный месяц богоугодный план Элизабет позволил ему всего лишь один раз увидеть властительницу его мыслей. Луиза показалась ему еще более очаровательной, чем в аббатстве Иври, хотя одета она была очень скромно, чего требовали обстоятельства. Франсуа при встрече не нашелся что сказать, а лишь молча краснел, терзая в руках шляпу. И теперь ему показалось еще труднее держать данное матери слово.

Ведь ему так и не удалось утолить свое желание видеть Луизу Сорель. К этому добавились еще известия о болезни малышки, и он забыл обо всем. Ему необходимо узнать, что с ней! Ему необходимо ее увидеть! Не раздумывая больше ни секунды, Франсуа вскочил на лошадь и помчался в замок Сорель. Но безумцу не удалось даже переступить его порог. Юного Вандома прогнали, не слишком выбирая выражения. Недуг настолько опасен, что к маленькой больной не подходит никто, кроме матери и ее служанок. И вот Франсуа вновь оказался в лесу, еще сильнее мучимый тревогой и неизвестностью. Впереди его ждало весьма неопределенное будущее, о котором мы уже упоминали.

Погода не улучшалась. Стало вдруг так темно, как будто уже надвигалась ночь. Конь мальчика занервничал, когда прогремел неожиданный удар грома, громко заржал, резко поднялся на дыбы, сбросив всадника в ближайшие кусты, и галопом понесся в направлении Ане.

Падение нанесло скорее удар гордости, чем какой-либо вред телу, которому все оказалось нипочем. Франсуа задался вопросом, что скажет господин д'Эстрад, старательно обучавший юных Вандомов верховой езде согласно заветам покойного господина де Плювинеля, когда увидит лошадь, вернувшуюся в замок без седока. А уж что может услышать от учителя приковылявший наездник, об этом не хотелось и думать.

Бранясь, ворча и злясь на весь свет, Франсуа выбрался из зарослей и отправился навстречу своей судьбе. И тут он заметил маленькую девочку.

Она была одета в одну только грязную рубашонку и прижимала к груди куклу. Малышка стояла босиком посреди тропинки и плакала, всхлипывая потихоньку и не вынимая изо рта большого пальца. Совсем крошка — ей могло быть не больше трех-четырех лет. Несмотря на странные обстоятельства ее появления, она, безусловно, была благородного происхождения. Густая грива вьющихся каштановых волос носила следы тщательного ухода. Локоны явно завивали, в них запутались обрывки голубой ленты, которая, видимо, украшала прическу. К тому же ее рубашка была сшита из тонкого полотна и украшена вышивкой. Когда Франсуа подошел ближе, он разглядел, что одежда девочки не в грязи, а в крови. Он тут же сообразил, что положение малютки более чем серьезное, и собственные несчастья сразу показались ему мелкими и не стоящими внимания. Он бросился на колени, обнял девочку и осторожно ощупал пухленькое тельце.

— Что с тобой случилось? Ты ранена?

Она не отвечала и только продолжала почти беззвучно плакать, хотя Франсуа, конечно, не причинил ей боли. К тому же и кровь уже почти высохла. Девочка была напугана, но, слава богу, цела и невредима.

— Не плачь, тебе же не больно. Откуда ты такая взялась? Ты кто?

Уставившись на него своими покрасневшими от слез темно-карими глазами, малышка вытащила пальчик изо рта и произнесла два слога:

— Ва… лен…

И палец снова вернулся на прежнее место.

— Вален? Но это не может быть твоей фамилией! Ты же не из крестьян! У них не бывает таких красивых кукол, — продолжал Франсуа и попытался взять игрушку. Но ее крошечная хозяйка отчаянно вцепилась в любимую вещицу. Это и вправду оказалась довольно дорогая кукла, из хорошего дерева, с мастерски выполненным личиком и волосами из кудели, одетая в бархатное платье с кружевным воротником.

Вопросы множились в голове мальчика. Куда она идет? Что здесь может делать такая малышка? Где-то произошло несчастье, но где именно? Он попытался это выяснить, произнеся вслух несколько названий замков или богатых усадеб, принадлежавших вассалам княжества Ане. Но вместо ответа малышка начала кричать и звать няньку.

И в довершение всего гроза, про которую Франсуа уже и думать забыл, уверенно напомнила о себе новым, еще более сильным ударом грома, и на их головы обрушился страшный ливень…

— Мы не можем здесь оставаться. Я должен забрать тебя с собой. Может быть, кто-нибудь узнает тебя.

И как по волшебству девочка замолчала и протянула ему грязную ладошку с крошечными, растопыренными в стороны пальчиками. В одно мгновение она промокла до нитки, да и Франсуа досталось. Он снял свой камзол, укутал малышку и взял ее за руку.

— Пойдем! Нам надо торопиться!

Но девочка не двигалась с места. Как ее заставить идти? Она так измучена, да и как ей за ним угнаться? Что же делать?

— Придется мне тебя нести, — вздохнул Франсуа, немного испуганный этой новой ответственностью, но когда он подхватил ее на руки, девочка оказалась намного легче, чем он предполагал. Малышка, не расставаясь со своей драгоценной куклой, обвила рукой, шею своего спасителя и со счастливым вздохом уронила головку ему на плечо. Она не знала, кто этот мальчик, но он был так красив: длинные прямые светлые волосы и синие глаза! Может быть, ей явился ангел? В любом случае, ей с ним было хорошо.

— Не засыпай и держись крепче, — посоветовал юный герой. — Я попробую бежать…

Но он слишком переоценил свои силы и поэтому довольно скоро перешел на шаг, проклиная дурацкую лошадь, сбросившую его как раз в тот момент, когда он в ней особенно нуждался. О том, что будет, когда он появится в замке со своей странной находкой, Франсуа даже и не пытался думать.

Так они проделали около четверти лье , останавливаясь время от времени, чтобы мальчик смог отдышаться. Благодарение богу, дождь перестал. Но все равно Франсуа совершенно выбился из сил, пока добирался до замка Ане. Он не переставал спрашивать себя, почему не послали его искать, когда увидели, что лошадь вернулась без седока. И разумеется, он безнадежно опоздал! Огромный бронзовый олень, окруженный четырьмя собаками, украшавший портал, отбивал своим тяжелым копытом восемь ударов.

— Боже милосердный! — простонал Франсуа, опуская свою ношу на плиты двора. — Я уже чувствую удары плетки!

Между тем все в замке пребывали в большом волнении. Стражники, собравшись небольшими группами, оживленно переговаривались между собой. Никто не обратил на мальчика ни малейшего внимания. Все суетились вокруг большой повозки, приспособленной для дальних путешествий. Она была покрыта таким слоем грязи и пыли, что невозможно было узнать изображенный на ней герб. Лакеи сновали туда-сюда. Конюхи распрягали лошадей, и когда Франсуа пожелал узнать, что, собственно, происходит, ответом ему прозвучало неопределенное:

— Всего час назад приехал монсеньор епископ Нантский. Все собрались в салоне Муз…

Франсуа удивленно поднял брови. Вышеупомянутый епископ, Филипп де Коспеан, был старым другом семьи и, кроме того, советником герцогини, которому она очень доверяла. Но его приезд никогда не вызывал такой суматохи. Ничего не понимая, Франсуа счел за благо взять свою маленькую спутницу за руку и отвести ее к своей матери, но, взглянув на девочку, увидел, что малышка снова плачет. Было совершенно ясно, что она настолько замерзла в своей промокшей рубашонке и до такой степени устала, что не в силах сделать ни шагу. Девочка ничего не сказала ему, но в ее взгляде читалась мольба. Мальчик все понял и снова взял ее на руки.

— Ну что ж, пойдем к герцогине. Она, я думаю, поможет тебе, — вздохнул он.

Никогда еще прекрасный замок, перестроенный в прошлом веке Дианой де Пуатье, герцогиней де Валентинуа, не казался ему таким большим. Невообразимо огромным стал вдруг и салон Муз с его золочеными красочными панно, мраморными дверными наличниками и внушительных размеров мебелью. В зале собрались почти все обитатели замка, конечно, не считая прислуги, но мальчик сразу же нашел глазами мать, сидящую рядом с епископом, сильно измученным долгой дорогой. Герцогиня Франсуаза оживленно беседовала с ним. Казалось, ее обуревают сильные эмоции. На прекрасном лице, окруженном ореолом белокурых волос, виднелись следы слез, оно было бледно, сливаясь по цвету с огромным воротником, называемым «мельничным жерновом». Создавалось впечатление, что голова матери лежит на блюде из многослойного муслина. Старший брат Франсуазы с суровым видом облокотился на спинку ее кресла, а Элизабет, сидевшая у ее ног на бархатной подушке, держала герцогиню за руку. Собравшиеся вокруг них дамы и дворяне, составлявшие свиту герцога, выглядели совершенно безжизненными, впавшими в оцепенение, напоминая изображения на гобеленах.

Несмотря на царившее в покоях напряжение, появление Франсуа не осталось незамеченным.