– У нас есть двойное предложение, которое позволит тебе компенсировать недостаток средств.

– Я слушаю…

Тут заговорила нахмуренная Соня, хранившая до сих пор молчание:

– Мы оставим тебе в пользование две хорошо известные тебе комнаты на первом этаже.

То есть комнаты один и два.

– Вау! Вот здорово! – присвистнула я не без сарказма. – Теперь я смогу жить уже не в квартире-студии, а в комнате «два в одном», без душа и кухни. Какое выгодное решение квартирного вопроса! Стоило ради того продавать миллионы экземпляров книг.

Но на самом деле я не смогла бы найти более приятного и надежного убежища, чем этот отель. Я уже прожила в «Шарме» целый год и не знала более счастливого периода в своей жизни.

И затем, мне уже нужно было как можно скорее переезжать с улицы Трезор. Мой почтовый ящик подвергался нападкам вандалов не один раз, на двери постоянно появлялись граффити типа зияющих вагин и членов, а также разного рода оскорбления («сука», «шлюха», «шалава» и т. д.).

– Мы согласны, это не бог весть что, – отозвался Франсуа. – Но на то время, пока там делают все необходимые изменения, мы предлагаем тебе использовать туалет и ванную комнату, которые будут свободны на том же этаже. А что касается еды, ты сможешь неограниченно питаться за счет гостиницы.

– Ты сможешь заказывать все, что хочешь, прямо в номер! – поспешила добавить Соня.

– Поняла, – засмеялась я, демонстрируя свое согласие. – А в чем заключается ваше второе предложение?

– Мы хотим уступить тебе основной пакет акций компании. Пятьдесят один процент. Тебе не обязательно принимать участие в управлении, если ты этого не хочешь, но каждый год ты станешь получать крупную сумму дивидендов.

– Если они будут, – умерила я пыл Маршадо.

– Без сомнения, будут, – сказал он. – В настоящее время спрос превосходит предложение, особенно в связи с нехваткой номеров, доступных в вечернее время. Если мы исправим это, «Хотелки» станут приносить в десять раз больше дохода, чем приносили «Ночные Красавицы».

При упоминании агентства Ребекки я вдруг почувствовала себя несколько странно. Потому что, в конце концов, ведь именно я буду занимать отныне ее место. Именно я стану хозяйкой всех этих девочек. Я, первая куртизанка Франции.


– И мы вновь возвращаемся на съемочную площадку «Большой Библиотеки»…

Только что закончилась рекламная пауза, и наконец должна была начаться последняя часть съемок передачи. Сейчас вокруг ведущего нас, писателей, сидело трое: я, женщина из Палестины, вызвавшая бурное негодование населения своей страны новыми распутствами, и пожилой бородатый господин – автор «Скабрезного словаря». Ведущий указал на одно место, остававшееся свободным.

– Чтобы завершить нашу передачу, – торжественно заявил он, искоса бросая на меня взгляд, – я хотел бы напомнить вам еще одну вещь о книге Эль Барле: ее предназначение.

Он повернулся ко мне и спросил:

– Понимаете ли вы, что, помимо эротического манифеста, «Сто раз в день» является также своего рода защитной речью для вашего мужа, находящегося в заключении?

Честно говоря, я никогда об этом не думала, и его предположение поставило меня в тупик. Однако, если хорошенько подумать, действительно расследование, которое я вела все время, имело целью реабилитировать Луи прежде всего в моих глазах и, может быть, изменить суровый взгляд правосудия на его судьбу. Выражая свою любовь в каждой строчке, разве я не надеялась пробудить в читателях прилив такого же сострадания?

– Нет, – запнулась я. – Когда я села писать эту книгу, процесса с участием Луи еще не было.

Кого я думала здесь обмануть такими слабыми доводами?

Будто прочитав мои мысли, ведущий посмотрел в камеру и вновь заговорил этим уж чересчур жизнерадостным тоном, который он использовал для своих самых шокирующих высказываний:

– Я задаю вам такой вопрос, дорогая Эль, только лишь затем, что хочу пригласить сейчас сюда совершенно исключительного гостя. Исключительным является и его произведение, как, собственно, произведения всех, кто сегодня находится здесь. И еще исключительным делают появление этого человека у нас в гостях нынешние условия его жизни, из-за которых его присутствие на съемочной площадке стало результатом по-настоящему сложной операции. Я прошу вас принять как можно теплее…

Он намеренно сделал длительную паузу перед его представлением, длинную ровно настолько, чтобы я могла заметить силуэт, вырисовывающийся из тени. У меня перехватило дыхание.

– Луи Барле!

Продюсеры сообщили мне об этом за несколько дней до передачи. Сначала я не давала своего согласия, но в конце концов уступила под их давлением. Больше всего на свете сейчас я хотела увидеть Луи. Хотя бы на несколько минут. Мне было наплевать на эту чертову телепередачу, но мне его так не хватало, и это становилось невыносимо.

Мой муж, прихрамывая, дошел до свободного кресла, ни словом, ни малейшим взглядом не обращаясь ко мне. Должно быть, он так же сильно переживал эти публичные встречи под бесстыдным надзором камер.

– Хочу еще раз подчеркнуть, что ваше присутствие здесь сегодня является исключительным, Луи Барле, потому что в настоящее время вы находитесь в заключении в тюрьме Санте. Вы получили разрешение покинуть ее только для участия в нашей передаче.

– Да, это так, – очень тепло ответил Луи.

– Вы являетесь братом Дэвида Барле, о котором так много говорится в книге «Сто раз в день», также – одним из главных героев романа… и мужем присутствующей здесь Эль.

Внутри меня, по всему моему телу, блуждал вверх-вниз расплавленный огненный шар, он мешал мне говорить, оставляя во мне обжигающий след, который полностью парализовал меня. С другой стороны площадки я могла чувствовать такую же волну возбуждения, которая шла от моего любимого. Точно так же, как и я, он сдерживался, чтобы не наброситься на меня. Встретиться в таких условиях было еще более жестоко, чем не встретиться вообще.

– Эль, я надеюсь, что этот наш маленький подарок доставит вам удовольствие…

«Удовольствие встретить свою любовь на глазах у миллиона зрителей? Удовольствие не иметь возможности прикоснуться к нему, мне, которая отдала бы сейчас все на свете за несколько секунд близости с ним? Идиот!» – беззвучно закричала я.

– Да, – еле слышно прошептала я.

Мои коллеги тоже, казалось, были шокированы этим жестоким способом свести нас и в то же время держать на расстоянии друг от друга. Можно ли придумать худшую пытку?

На мгновение мне показалось, что Луи сейчас выпрыгнет из своего кресла и решительно утащит меня из этого ада. Но он не шевелился. Могла ли я сердиться на него за это?

Что знала о лишениях я, которая могла видеть его столько, сколько захочется, на наших старых видеозаписях? Что я знала о потере свободы, я, которая могла совершенно открыто выражать свою сексуальность?

– Луи Барле, – продолжил ведущий, желая сгладить неловкую паузу, – вы здесь сегодня еще потому, что опубликовали это небольшое произведение более года назад. Оно является своего рода одой вашей жене: «Алфавит твоего тела» издания «Галиматье».

Ведущий отыскал в куче книг на столе небольшую тонкую книжку, которую я сразу же узнала, как только он ее показал.

– Книга была недавно переиздана с большим успехом, чем в первый раз. Вы могли бы рассказать нам о ней в нескольких словах?

– Скорее… скорее, в нескольких буквах, – загадочно ответил Луи.

Наконец он повернулся ко мне. Он не сводил больше с меня глаз, приковав меня к креслу своим напряженным взглядом. Я прекрасно видела, что Луи больше не может сдерживаться. Что сила, которая назревала в нем, постепенно брала верх над правилами благопристойности. Покажем ли мы ту сцену, которую ожидали ответственные за передачу и которая взорвала бы их телевизионные рейтинги?

В наушнике ведущий, наверное, услышал, как там кричат подсказки типа: «Давай, публика уже готова! Дай им сказать друг другу что-нибудь, черт побери, не важно что!», потому что с застывшей дежурной улыбкой он обратился к Луи:

– То есть? Может быть, есть какие-то буквы, с которыми вы хотели бы обратиться к Эль?

– Да, – пробормотал мой муж, и все мускулы на его теле судорожно напряглись. – РР, РГ, РШ, РК, РВ…

– Подождите, подождите! – прервал его телеведущий. – Может быть, вы объясните, что это означает, чтобы наши телезрители тоже смогли вас понять?

Понять? И украсть то, что принадлежит только нам двоим?

Это было уже слишком. Я резко встала на ноги, чтобы уйти со съемочной площадки. Я не знала, чего хотела больше: сбежать, дать пощечину ведущему или броситься на шею мужу. Но перед тем как уйти, я подошла прямо к Луи, так близко, что он мог ощутить мое дыхание на своем лице. Я почувствовала его запах, совсем близко.

– Это означает, что он целует меня в губы, в шею, целует мои ягодицы, грудь, клитор… и мою киску.

Я схватила руку озадаченного ведущего и с силой прижала ее к низу моего живота, как будто желая наглядно показать ему, что я имела в виду. Они хотели получить шокирующую сцену? Они ее получат! Если вы сталкиваете двух хищников в одной клетке, остерегайтесь их когтей.

– Вот что это означает, – гневно возмущалась я, уже абсолютно не пытаясь сдерживаться. – Достаточно, или вы хотите еще?

Я сорвала коробочку, подсоединенную к моему миниатюрному микрофону, и бросила ее на безупречно чистый пол, одной ногой уже будучи за кулисами. Кровь так сильно стучала в висках, что я едва услышала топот ног за своей спиной. А потом прозвучал голос:

– Эль! Эль, подожди!

Я остановилась, лишь дойдя до гримерной, где оставила свои вещи. Луи поспешил вслед за мной и, выгнав двух гримерш, которые сплетничали внутри, закрыл за нами дверь на ключ.

– Как ты мог?

Он заставил меня замолчать, запечатлев на моих губах голодный поцелуй, поцелуй, сотканный из боли и воздержания, поцелуй пустоты, которую нужно было заполнить. Его рот дрожал, словно Луи внезапно ослеп и должен был искать мои губы в полной темноте.

Но вскоре этого ему стало недостаточно. И пока барабанили в дверь, Луи лихорадочно расстегивал мою одежду, чтобы открыть все те зоны, которые он перечислил на съемочной площадке. Мой рот, шею, ягодицы, груди, клитор и гениталии – он поцеловал их в точно том же порядке.

Как только Луи закончил собирать мед с моего тела, я раздела его и сделала с ним то же самое. Меня опьянило обладание его телом, округлившимся из-за нехватки физической активности и посредственной кухни в тюрьме. Мне нравились эти новые формы, эти округлости, появившиеся вокруг его бедер, на его ягодицах и даже на животе, раньше таком плоском, что он казался почти впалым. Они представились мне эхом, откликавшимся на мои округлости. Мы сейчас были настолько едины, что даже наши тела изменялись одновременно, каждое приобретало те пропорции, которые лучше всего подходили для единения с партнером. Потом, припав к нему, обнаженная, я почувствовала, что все происходит так, как должно быть, нет никакого несоответствия, как если бы наши тела никогда не разлучались друг с другом.

Несмотря на то что в коридоре нарастал шум голосов, который становился с каждой минутой все громче, мы стояли неподвижно долгие минуты. За дверью один голос перекрыл все остальные: наш ведущий пытался привести в чувство толпу:

– Да будет вам, будет… успокойтесь! Оставьте их в покое на десять минут. Он же не будет резать там ее на кусочки, это не смертельно.

Да что он знал об этом?

Я могла лишь просить об этом. Чтобы Луи разорвал мою плоть, чтобы стер меня, трепещущую и изнеможенную от наслаждения, в порошок.

– Это всего лишь… короче, им просто нужно немного побыть наедине.

Как будто дождавшись разрешения, мой муж смахнул тыльной стороной ладони все склянки и флаконы, стоявшие на туалетном столике, и посадил меня туда, ягодицами прямо на россыпь пудры. Он встал на колени передо мной и начал вылизывать мои горящие гениталии, судороги которых уже давали знать о приближающемся первом оргазме. Луи почувствовал это и слегка изменил угол наклона, проникнув в меня кончиком языка. Член моего мужа был великолепен – тонкий, длинный и твердый. Но его язык, о мой бог, нет ничего более подвижного, проворного и точного, чем его язык. Это так прекрасно! С каждым новым проникновением ему удавалось коснуться новой, неизведанной зоны, которая оказывалась еще более чувствительной, чем предыдущая, особенно – да, тот бугристый склон на передней стенке. Я почувствовала, что мои соки, подобно эякуляции, сочились на его лицо, его рубашку и пиджак. Вскоре он был уже весь мокрый. Луи вытер лицо ладонью, расстегнул другой рукой ширинку брюк и вынул свой возбужденный член. Потом припал к моим губам своими губами, пахнущими моим соком, затем вошел в меня.

Я широко раздвинула ноги. Он крепко обхватил меня за талию, словно его мощные удары могли уронить нас обоих.