– Вот зараза! – одергиваю я ее со смехом.

Луи, в костюме-тройке, такой же стройный и элегантный, как в нашу самую первую встречу, опираясь на одну из своих тростей с серебряным набалдашником, подает знак, что пришла моя очередь брать слово. Мимоходом он целует меня в затылок, как любит это делать.

– Мадемуаз’Эль, – слышу я усиленный микрофоном голос Исиама. – Прошу вас сказать пару слов…

Да, я должна сказать, потому что именно в мою честь сегодня устроили этот праздник. Соне пришла в голову идея такая же восхитительная, как и нелепая, назвать моим именем одну из комнат в «Шарме». Это был свободный, недавно заново отремонтированный номер, которым до сих пор не пользовались.

На ресепшене он был обозначен как комната Эль Барле, для удобства многочисленных туристов, у которых это место наверняка станет пользоваться немалым спросом.

И значит, сегодня я на одной ступени с великими куртизанками, которых прославляет гостиница. Здесь, думая именно обо мне, еще находящейся в добром здравии, будут заниматься любовью самые разные пары. И я этим горжусь, даже если и не совсем уверена в том, что заслужила подобную честь. Да ладно, прочь ложную скромность. В конце концов, мои рукописи оживили сексуальную жизнь миллионов читателей!

Франсуа Маршадо улыбнулся мне. С тех пор как он снова начал ходить, он тоже больше не расстается со своей тростью. Впрочем, это мой муж подарил ее ему. Если смотреть на Франсуа и Луи издалека, то кажется, что они похожи на двух товарищей по несчастью.

Пока я иду к небольшой трибуне в углу комнаты, украшенной в современном стиле, Луи хватает дочь, которая все еще немного хмурится, очевидно, до сих пор переживая свое падение. Этот решительный маленький лобик, эта упрямая нежность… Она напоминает мне маму. Уже прошло пять лет, как Мод ушла от нас. По крайней мере, моя дочь будет знать своего отца. По крайней мере, он будет рядом с ней.

Конечно, привлеченный моей известностью, мой родитель связался с Эвой, написал ей издалека, из Канады, куда был выслан. Он хочет видеть меня. Он сожалеет обо всех этих годах своего отсутствия и молчания. Я еще ничего ему не ответила. И не знаю, отвечу ли когда-нибудь. Я не чувствую себя готовой.

Так как малышка шумит все сильнее, вырываясь из сильных рук отца, я наклоняюсь к микрофону и нежно зову ее, пытаясь успокоить:

– Эмили… Эмили, солнышко мое. Дай маме сказать пару слов. Ты не против?

Всего одну минуточку.