На следующее утро, все еще ошарашенная, я обзвонила всех, кто мог сообщить мне хоть какие-нибудь новости о Луи. Альбан, София, Дэвид Гарчи, Ребекка и даже Пегги – никто не ответил. Владелец галереи настоял вчера на том, чтобы я записала номер мобильного телефона адвоката, Жан-Марка Зерки. Но я боялась ему звонить. Боялась того, что он мог мне сказать. Я не хотела слышать этот холодный тон циника.

Наконец я уговорила себя отправить адвокату СМС и попросить его держать меня в курсе событий. На что он ответил самым каменным и строгим из согласий: «Oк».

Я старалась не обращаться и к Исиаму. Я не сомневалась: если бы этот милый шриланкийский портье узнал что-то новое, он сразу же мне сообщил бы. Оставалось только сидеть и ждать. Я никак не могла повлиять на судьбу Луи. Я ничего не могла сделать. Неужели я позволю Луи оказаться в тюрьме? У меня оставался только ключ, который Альбан вложил мне в руку.

Я долго вертела его в руках, рассматривала, как какое-то странное и неизвестное науке насекомое. Я думала лишь об одном: такой ключ мог открыть только новую и прочную дверь. Если исключить входную, ключ от которой сильно отличался от этого, искомой могла быть любая дверь в здании.

Неожиданная мысль осенила меня, и я почти тотчас же оказалась у подножия парадной лестницы. Дверь в подвал была заперта. Я не видела ее открытой со времени празднования новоселья. Я вставила длинный ключ в замочную скважину, он полностью туда погрузился и повернулся без всякого сопротивления. Я трижды повернула ключ налево, и тройной щелчок указал мне, что замок открылся. Оставалось только надавить на ручку, нажать на выключатель наверху лестницы и спуститься в глубину старого здания.

В конце серого коридора, в видеозале, все экраны были погашены. Это меня немного успокоило – Луи, возможно, не был телезависимым зрителем, чего я опасалась, – но причина, по которой он поручил мне сей ключ, не стала ясной. Чего он ожидал от меня?

Альбан передал мне слова Луи: «Он хочет также, чтобы ты позаботилась о вашем дневнике в «Шарме»…» Затем добавил, на сей раз менее определенно: «Закрой этим ключом все самое горячее». Луи хотел, чтобы я оставила документы здесь? Но это странно. Ведь в случае обыска полицейские с удовольствием взорвут стальную дверь. И потом, что можно назвать «самым горячим» среди бесчисленных эротических трудов и других достопримечательностей, которые Луи всегда коллекционировал? Какие из текстов или изображений могли бы быть компрометирующими?

Если только он не хотел сказать обратное: не запирать здесь то, что должно скрыться от взгляда инспекторов, но, напротив, унести это что-то отсюда и спрятать в другом месте.

На электронной консоли, пестрящей лампочками и кнопками, я заметила одну большую красную кнопку с полустертой надписью Power On-Off. Я нажала на нее, и сразу же зажглось множество разноцветных огней. На маленьком жидкокристаллическом экране в центре пластинки показалось меню. Колесиком, расположенным точно внизу, я выбрала папку Files и развернула ее нажатием клавиши Select. Я предположила, что Луи говорил о памяти консоли, о чем-то вроде жесткого диска, содержащего различные данные. Он включал несколько поддокументов и файлы с непонятными зашифрованными названиями. Некоторые, казалось, соответствовали датам, но большая часть не поддавалась, по моему мнению, никакой особенной логике.

Я наудачу выбрала один из этих файлов, и экран в середине стены мониторов, прямо напротив меня, наконец ожил. Появились черно-белые изображения. Некоторые были мне знакомы. Я тут же узнала одну из комнат, которую мы с Луи посещали в «Шарме», – комнату, носящую имя Китти Фишер, по имени знаменитой английской куртизанки, увековеченной рассказом, который Джакомо Казанова написал после своей встречи с ней в 1760 году.

Девушка на экране была очень стройной блондинкой лет двадцати. Изображение с видом сверху, сосредоточенное на губах красотки, подчеркивало ее качества миньетчицы, которые счастливый обладатель пениса вознаграждал хриплыми стонами. Я воспользовалась ускоренной прокруткой, персонажи проходили как куклы-марионетки, пока не наткнулась на сцену эякуляции, в которой румяное личико героини украсилось множеством белесых полосатых узоров. Хотя я была немного ошарашена, я отметила одну любопытную деталь, отличавшую это видео: внизу, слева от изображения, указывалась дата – 12-05-199723:52.

Разумеется, это видео здесь не было единственным в своем роде. Я открывала их одно за другим. Снимались они в разных комнатах, но всегда в одном и том же ракурсе и манере, которые делали оператора героем без лица во всех этих развлечениях. Сцены менялись одна за другой, с аксессуарами и без. Последнее видео, датированное летом 2005-го, было на грани разумного. Главное действующее лицо здесь углубляло чрезмерное дилдо, в три-четыре раза больше обычного пениса, в узкое влагалище миниатюрной азиатки. Девушка кричала от боли – или от удовольствия? – и весь интерес положения, казалось, заключался для актера-оператора в способности этого чудовищного фаллоимитатора безостановочно вытягивать из нее все более громкие и раздражающие стоны. Он действовал так же, как герой японских порнофильмов, в которых жертва мужских атак должна очень громко имитировать оргазм. При каждом введении этот черный и непропорциональный предмет понемногу покрывался густой белой пеной. И, несмотря на отвращение, я чувствовала, как во мне начинается такой же поток.

Но самым возбуждающим из всех, на мой уже обезумевший от желания взгляд, было видео, где этот таинственный любовник неистовствовал на молоденькой брюнетке со светлой кожей и длинными волосами, которая походила на меня. Сходство казалось довольно детальным, вплоть до манеры двигаться и кричать от удовольствия. Стоило догадаться, что при таком внешнем сходстве поведение в постели должно быть таким же.

В пике экстаза послышался продолжительный возглас, пересекающийся с движениями разгоряченных тел. Девушка лежала на животе, раздвинув ноги, и оператор устроился между ними. Я мимоходом заметила, что годом раньше Луи впервые показал мне такое положение. После запутанного движения камеры следующий план показал их так, что были видны бедра и ягодицы. И тогда, в унисон с последним криком, в то время как он вынул член из еще возбужденного влагалища, брызнул полупрозрачный фонтан, короткие и неритмичные струи, которые мгновенно намочили простыню. Девушка кончила так, как всего несколько дней назад я в погруженной в сумрак комнате.

Просмотрев около пятнадцати таких фрагментов, снятых между 1992 и 2007 годами, я осмелилась наконец задать себе вопрос: кто был этим человеком? Кому принадлежали анонимные сцены, в которых он проникал во всех этих женщин, различных внешне, но при том молодых и хорошо сложенных? Впрочем, откуда они были – не такая уж и тайна. В некоторых фрагментах я узнала девочек Ребекки. И сделала из этого нехитрый вывод – пылкий герой-любовник на видео пользовался услугами «Ночных красавиц».

Что же до мужчины… Кто, как не мой мужчина, Луи, любитель секса, привыкший к платным услугам… Кто, как не он, мог быть этим оператором? На картинках, расплывающихся пикселями, испорченных некачественным освещением, его очертания казались мне вполне узнаваемыми.

Сомнение одолевало меня оттого, что его голос на видео ни разу не прозвучал. Стонали только партнерши, они кричали, визжали и иногда даже комментировали: «о да!», «о мой бог, да!» Но он позаботился о том, чтобы его никто не услышал, никто не распознал. Заботился ли он об анонимности настолько, что стер с записей звуки собственного голоса?

Если главным героем все же был Луи, это подтверждало мои предчувствия и ядовитые замечания Дэвида: весь год Луи посещал специалистов – девочек по вызову Ребекки. Она ему предоставляла особый тариф? Услуги были для него и вовсе бесплатными?

Но вопрос, который меня терзал более всего, формулировался по-другому: почему такой красивый, соблазнительный и богатый мужчина предпочитал отношения за плату, отношения без будущего? Это вызывало другой, менее явный вопрос, который в первую очередь касался меня: почему этот очевидно страдающий фобией обязательства человек внезапно порвал со своей рутиной и старыми принципами ради меня, как только увидел мое фото в телефоне Сони? Вырвала ли я его из сексуальной болезни благодаря своему сходству с Авророй? Или, как утверждала моя подруга, было что-то иное, принадлежавшее только мне, что-то сильное, настоящее?

На консоли я отыскала кнопку удаления файлов и уже занесла над ней палец, но задумалась: а должна ли я их стереть, как сказал мне Луи? Должна ли лишиться таких волнующих элементов прошлого моего будущего супруга?

– Скажи-ка, девочка, что это ты тут делаешь? Тебе не хватает этажей в доме, и ты решила осмотреть подвал?

Внезапное вторжение Фелисите, жадно исследующей место, которое до этого для нее было закрыто, решило за меня.

– Я тебя искала, – казалось, промурлыкала она.

Я поспешила нажать главный выключатель, и все экраны тут же погасли. Мы с Фелисите вышли наружу.

Особняк Марс, мой супружеский дом, казался мне теперь не более чем декорацией фильма, искусным изобретением волшебника, где каждый закуток был способен поведать новые тайны о человеке, которого я так мало знала.

Где Луи хранил свои тайны? Может, он закрывал их на ключ в кабинете, как Дэвид?

Но больше всего меня озадачивало то, что, кроме подвала, ни одна дверь, ни один ящик и ни один замок не могли сопротивляться моему обыску, на который я убила большую часть дня. Я не стала себя обманывать: от полицейских не укроется ни одна пылинка в доме. Я только и делала, что уступала этому болезненному любопытству, и результат не заставил себя ждать. Именно любопытство заставило меня обыскивать его кабинет тщательнее, чем любую другую комнату.

Я уже собиралась уходить, как запнулась о сломанную паркетную половицу.

– Ай! Черт… Какая глупость!

Я бранила строителей, которые никогда не делают как следует свою работу, потом случайно надавила пяткой на какую-то дубовую дощечку и вдруг увидела, как появляется узкий пыльный тайник.

Я заметила маленький белый конверт, вроде тех, которые используются для отправления письменных уведомлений.

– Что это за бред?

Я осторожно вынула его и хорошенько рассмотрела, прежде чем очистить. Судя по состоянию серой бумаги, слегка подточенной в углах, можно было сказать, что письмо лежит здесь со вчерашнего дня. Наконец, оправившись от удивления, я решилась вынуть из конверта содержимое.

Внутри была только пожелтевшая фотография с зазубринами по окружности, как делали в шестидесятые и семидесятые. На самом деле, поблекшие цвета, позы действующих лиц – все говорило о том, что фото действительно относится к этой эпохе.

На снимке была пара, стоящая рядом с украшенной новогодней елкой, а перед ними – два маленьких ребенка приблизительно двух и трех лет. Один из детей – мальчик – был вполне узнаваемым – черты Дэвида мало изменились со временем, а девочку с длинными темно-русыми волосами, которая держала его руку, было невозможно идентифицировать. Ее лицо оказалось полностью стерто, ножом или ножницами, почти на всю толщину бумаги.

Однако лица мужчины и женщины не напоминали мне никого. Повидав много фотографий Андре и Гортензии Барле в их архиве в «Рош Брюн», я могла с уверенностью утверждать, что это были не они. Тогда кто же? И что делал Дэвид на этой семейной фотографии? Кем была девочка со стертым лицом и почему его вообще стерли?

Но непонятнее всего то, зачем Луи хранил ее под полом?

Я перевернула изображение, чтобы проверить, есть ли на обратной стороне надпись, но там было пусто.

Тогда я достала мобильный телефон и сфотографировала снимок, чтобы сохранить в электронной памяти аппарата.

8

20 мая 2010 года

«Разбирательство по делу Луи отложено на 24 ч.

Держу вас в курсе. ЖМЗ».

Вот такие СМС Жан-Марк Зерки отправлял своим клиентам. Ни здравствуйте, ни до свидания, ни намека на сострадание. Только канцелярская строгость. Профессионал до кончиков пальцев.

Но что бы я ему ответила, если бы он начал немного более человечный диалог? Что я истомилась в квадратных километрах нашего замка? Что провела целый день, либо плача, либо переворачивая все здесь вверх дном? Что без Луи я совсем ослабела?

Мой усатый преподаватель – если вы помните, я о нем уже говорила – имел обыкновение говорить своим студентам-журналистам: «Клише остается клише. Их количество в вашем тексте зависит от стиля. Если только вы стараетесь его соблюдать». Используя клише, я могла бы сказать, что вырывала волосы, расцарапывала кожу ногтями до крови, металась как хищник в клетке, что без своего любимого я стала лишь тенью самой себя… Все, конечно, не так, но я была недалека от этого.

Однако усатый господин и его всеобъемлющая мудрость не могли предвидеть, до какой степени физическое отсутствие моего любовника превосходило любое другое ощущение. Эротическое отсутствие, для описания которого нет ни одного клише. Я вспоминаю о своей постели, осиротевшей без него, а еще о своем рте, груди, ягодицах, лишенных их мужских дополнений и всех чувственных сочетаний, которые мы ощущали каждый день. Действительно каждый день. Уже целый год ни одного дня не проходило, чтобы мы не занимались любовью.