Я увидела, как он остановился перед входом в какое-то здание. Набрав код домофона, Арман удивительно проворно проник в холл. Когда я, в свою очередь, подошла к двойной двери, выкрашенной в зеленый цвет, было уже слишком поздно. Я напрасно дергала ручку двери, она не поддавалась. Арман ускользнул.

У входа не было ни души, шум поднимающегося лифта я бы услышала. Я сделала вывод, что он поднялся пешком. И тут я заметила мраморную табличку, висевшую под аркой: «Жорж Санд жила в этом здании на первом этаже с 1842 по 1847 – Общество друзей Жорж Санд». На противоположной стороне висел номер 5. Сквер д’Орлеан, дом 5.

Хоть и не имея ни малейшего доказательства, я была убеждена, что Арман пошел именно в апартаменты знаменитой писательницы. Я пыталась уловить какое-либо движение на этаже (загоревшийся свет, движение колыхнувшейся шторы), но не заметила ничего подобного.


– Франсуа? Франсуа, это Эль…

Возвращаясь обратно, ко входу в сквер, озадаченная, как никогда, я испытывала острую потребность поделиться своими открытиями с Маршадо.

В двух словах я пересказала ему увиденные мной факты, включая ту катастрофическую встречу с Луи и его адвокатом и мои ночные приключения. По тяжелому хрипловатому голосу Маршадо я поняла, что разбудила его. Я и сама ужасно хотела спать.

– Он точно вошел в пятый дом, вы уверены?

– Да.

– Гм… – проворчал он. – Кажется, все начинает складываться в единую картину.

– В какую же?

Если в такой час ему было трудно проснуться – это потому, что журналист продолжал поиски до глубокой ночи. Сидя в номере гостиницы в Ренне, он обзвонил своих самых надежных информаторов, особенно тех, кто мог иметь доступ к документам налогоплательщиков, касающимся имущества: некоторых нотариусов и налоговых инспекторов, которые легче всего открывали профессиональную тайну, если люди знали, как их правильно умаслить или какими средствами на них надавить.

– Андре Барле купил квартиру Жорж Санд по адресу Сквер д’Орлеан, дом 5, на первом этаже в левом крыле, на аукционе в мае 1977 года. Апартаменты были проданы господином Корнет де Сен-Сиреном.

Самый знаменитый аукционист Парижа в то время. Даже такая тупица, как я, это знала.

– Как раз сразу после усыновления Дэвида, – заметила я.

– Именно.

Кем бы ни был тот, кого пришел навестить управляющий, облаченный в свои велюровые штаны, ясно, что он как-то связан с семьей Барле. Но на кой черт им понадобилось это секретное место? Кто принял такое решение? Неужели Дэвид настолько болезненно переживал смерть бывшей жены, что создал для нее что-то вроде мавзолея?

Франсуа был категоричен: ни разу за все двадцать лет его дружбы с Дэвидом он не упоминал о своем столь престижном имуществе.

– Вы узнали, кто занимал эту площадь все это время? Может быть, ее сдавали в аренду или заложили?

– Нет. Мои источники интересовались лишь тем, что связано с налогами на недвижимое имущество, а не тем, как хозяева распоряжаются собственностью, которую однажды купили.

– Вы, наверное, уже составили список всех владений Барле?

– Конечно. Два особняка на улице Тур де Дам. По завещанию Андре и Гортензии Барле Особняк Мадемуазель Марс перешел к Луи, а Дюшенуа – к Дэвиду.

– Кстати, мне кажется это странным, – вполголоса воскликнула я.

– Почему?

– Потому что, если я правильно помню слова Армана, Гортензия Барле унаследовала особняк Дюшенуа от родителей.

– И что?

– Как что. Вам не кажется странным, что семейные владения завещаны приемному сыну, хотя ранее должны были по праву принадлежать родному?

– Действительно. Это объясняет все их ссоры из-за обустройства зданий.

Я услышала его тяжелый вздох и шелест перелистываемых страниц, который затем прервался звучной зевотой. Наконец он вновь взял свой реестр:

– На момент смерти наследство супругов Барле также включало в себя виллу «Рош Брюн» в Динаре, квартиру на авеню Мандель вместе с подсобными помещениями…

А еще двухкомнатную квартиру Ребекки на девятом этаже в доме, построенном в 70-х годах.

– …несколько квартир-студий на Лазурном Берегу, – продолжил он, – а также два здания целиком. И все это имущество, не считая тех особняков, о которых я уже упоминал, оформлено на акционерное общество, акционерами которого являются Луи и Дэвид в равных долях.

– Два здания? Правда?

Информация об их огромных владениях не стала для меня сюрпризом. Причина моего удивления крылась в том, что я никогда прежде не была знакома с людьми, владевшими целыми зданиями в Париже. Для простой девчонки из Нантра это казалось таким же невероятным, как если бы у них в собственности значилась Эйфелева башня или замок спящей красавицы в Диснейленде.

– Первое здание – это знаменитое Карго на улице Миромениль, которое семья Барле приобрела еще до постройки сами знаете какой башни.

Нервными движениями он быстро перелистывал свой реестр, видимо, раздражаясь, что никак не может найти нужную страницу.

– А другое здание?

– Ищу, ищу… Но никак не могу найти подробности. Это выводит из себя.

По крайней мере, мой шантаж Хлои был небесполезным. Я изложила свою стратегию Маршадо, и мы тут же распрощались, чтобы отдохнуть друг от друга, пообещав утром немедленно обменяться новостями.


Еще даже не пробило семь, и торопить Хлою было ни к чему. Несмотря на бессонную ночь, я сгорала от нетерпения. Мне пришлось два часа ждать, когда откроется самое раннее кафе в двух шагах от площади Сен-Жорж, чтобы поесть свежих круассанов. Несколько раз я засыпала на минуту или две, остаток времени провела, созерцая прохожих, идущих к станции метро и обратно.

На рекламной тумбе неподалеку я заметила афишу исторического фильма, который снимался здесь в прошлом году. Совсем скоро он должен выйти на экраны под загадочным названием «Неизвестный Париж». «Прошлое уничтожило свое настоящее», – гласил слоган под центральной фотографией, на которой был звездный актер в фетровой шляпе в стиле сороковых годов, а рядом с ним – тень женщины. На мгновение закрыв глаза, я вновь подумала об одном из моих последних клиентов – Отелль.

– Подождите, это вас я видел пять минут назад на площади Сен-Жорж? – спросил он.

Это невозможно.

Он, должно быть, ошибся.

Когда пробило девять, я набрала телефон Хлои, уверенная, что та уже должна приехать в кафе, полностью готовая.

– Хлоя? Это Эль Лоран.

– Эль? – пробормотала она, оцепенев.

– Я звоню, чтобы узнать новости. Надеюсь, вчерашняя вечеринка удалась. Чудесная атмосфера была, верно?

Желчный намек на мгновение лишил ее дара речи, затем она прошептала в телефон, как шпионка:

– Я… Ты же мне дала сутки!

– Ну да, но что поделать: с момента нашей встречи в «Каламити» обстоятельства изменились.

– Но я не смогу… Я на работе.

– Именно! Ты как раз в том месте, где удобнее всего найти нужную информацию.

– Хорошо, хорошо… Я посмотрю, что можно сделать.

– Все уже и так понятно. У тебя час.

– Час!

Она закашлялась, словно я сжала этими словами ее легкие.

– Да. Если нет, то прекрасное фото, которое сделала София, будет отправлено Дэвиду на телефон, с пометкой о месте, в котором сделан снимок, разумеется, чтобы у него точно не осталось никаких сомнений.

Прежде чем закончить с этим отвратительным ультиматумом, я уточнила, что меня особенно интересует второе здание, приобретенное семьей Барле. Пятнадцатью минутами позже я получила от Хлои СМС, холодное, как айсберг:

«Полный список недвижимого имущества Барле отправлен на твой e-mail. Второе здание расположено на углу улицы Пигаль и Ла Рошфуко. Дом 55, улица Жана-Баптиста Пигаля.

Больше я ничего сделать не могу.

Пожалуйста, удали фото и это сообщение как можно быстрее.

Хлоя».

В спешке я оплатила счет, вышла из кафе и на ходу несколько раз перечитала ее сообщение.

Угол улицы Пигаль и Ла Рошфуко. Вход расположен под номером 55, улица Жана-Баптиста Пигаля. Именно это здание я так хорошо знала, оно неподалеку отсюда, и я даже жила там целый год. Год упоительного эротического отшельничества, которое укрепило мою любовь к Луи.

Да, это то самое здание, как просто…

– «Отель де Шарм», – тихо проговорила я, одурманенная своим открытием.

5 июня 2010 года

Представьте, будто на лед выкинули сумку с бильярдными шарами, и вы поймете состояние моих мыслей в этот момент. Предположения, зарождающиеся в голове без всякой логики, исчезают сразу же, как только появятся.

Единственная гипотеза, которая дольше всего задержалась в сознании, заключалась в том, что Дэвид управлял «Отелем де Шарм» под своей прежней фамилией Лебурде, к которой он добавил женское имя, чтобы замести следы. Буква «Э», выгравированная в гардеробе Сен Броладра, показалась мне знаком: а что, если он позаимствовал ее из имени своей первой любви? «Э» в честь какой-нибудь Эмили?

Конечно, это объяснение могло осветить темные пятна – почему «Шарм» стал одним из отелей и каким образом получилось так, что Андре Барле установил туда камеры.

Луи врал мне, умалчивая, что этот отель, который был свидетелем расцвета нашей любви, принадлежал ему в той же степени, что и его брату. Так же как и хитроумная система видеонаблюдения, стекла, не покрытые амальгамой с обратной стороны, и другие шпионские приспособления, украшавшие номера здания. Он не мог быть совершенно к этому непричастным.

Постоянно возвращаясь к своим мыслям, в надежде, что ко мне придет озарение, я слонялась по улицам Нувель Атен, словно Элайза Дулитл из «Моей прекрасной леди», перебирающая камушки во рту[7]. В какой-то момент я захотела задать несколько вопросов господину Жаку, но, вероятно, он бы прикрыл своих хозяев, как делал это всегда.

Также я удержалась от того, чтобы позвонить обоим братьям, и ограничилась СМС-сообщением Маршадо.

Осознавал ли Франсуа, что в тот единственный раз, когда я отдалась ему, он лежал на простынях, принадлежавших его старому другу?

В ответном СМС Маршадо сдержанно подтвердил получение моего сообщения и написал, что направляется в Сен Броладр, где собирается подробно исследовать место.

«Я хочу вернуться, я хочу вернуться домой… Я хочу вернуться домой к себе», – звучали слова одного популярного шлягера, который напевала мама, готовя на кухне, когда я была маленькой. Я тут же окунулась в ту атмосферу ярких 80-х.

Квартира-студия на улице Трезор теперь уже не казалась мне тихой гаванью, я знала заранее, что на сей раз найду там не больше ответов на свои вопросы, чем на улицах этого враждебного мира.

Я всегда ценила моменты, позволявшие мне слоняться, когда другие бегут, или прорываться сквозь толпу, когда остальные лениво гуляют. Парижское утро уже забурлило, и наблюдать прохожих, деловых, спешащих куда-то, уже раздраженных упреками, что они что-то не сделали на учебе или работе, в контрасте со мной, никуда не спешащей, было удивительно приятно. Зайдя в подъезд, я увидела, что мой почтовый ящик переполнен письмами, несколько конвертов из крафтовой бумаги без марок, несомненно, указывали на то, что их принесли лично, а не отослали почтой. В любом случае почтальон никогда не приходил раньше десяти или одиннадцати утра.

На секунду я впала в дрожь от мысли, что Луи разыскал меня здесь этой ночью, после того как Соня увела меня на девичник.

Может быть, он пришел извиниться, помириться, соединить наши тела, чтобы облегчить боль наших душ. Как и всегда, когда я мечтала о нем, приятные и мучительные мурашки пробежали по моему телу, моей груди, моей вагине. Луи уже стал частью моей ДНК. Словно у меня под кожей был прослушивающий жучок, который при малейшей мысли о нем включался.

Все мое тело тут же возбуждалось от желания. Я поднялась до своего шестого этажа так быстро, как позволяли отяжелевшие от бессонной ночи ноги. Только прикрыв за собой дверь, я мигом разорвала конверты. Сначала я подумала, что это ошибка, поскольку на некоторых листах были те же слова, что Луи мне писал когда-то. Но, пробежавшись по ним нетерпеливым взглядом, я поняла, что это не ошибка, а продолжение его «Алфавита» в дополнение к написанным двум частям. Я заметила, что во всех текстах есть одна общая черта: там было написано не «моя грудь», «мои ягодицы» или «мой живот», а «его». Каждая часть его анатомии словно говорила голосом его раскаяния. Все его тело умоляло меня о прощении. Все его существо заклинало меня отказаться от плана сражения с Дэвидом. Он больше не запрещал мне общаться с братом: он просил не делать этого.

Но даже когда раскаивающаяся проза Луи убеждала меня в искренности его чувств, даже когда каждая из моих эрогенных зон требовала вновь соединиться с зоной его тела, я знала, что не могу отступить. Если я хочу, чтобы братья по-настоящему сбросили свои маски, у меня нет другого выхода, кроме как столкнуть их друг с другом. Это было непросто.