Не хочу думать о его руках, обхвативших мои груди. Тонкими пальцами он пощипывает соски, словно прощупывает плод в поисках спрятанной внутри косточки, сжимает и тискает их, пытаясь найти момент, когда доставляемое прикосновением удовольствие перерастет в боль, а потом опять станет приятным и распространится по всему телу.

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.

Видимо, он не прекратил свои происки и продолжает писать, несмотря ни на что…)


Несомненно, Луи заметил во мне резкую перемену настроения, и тогда взгляд его, обращенный на меня, стал более мягким, внимательным, но не менее твердым. Он отпустил наконец мою руку, оставив на ней красные пятна от отпечатков пальцев.

– Уверяю, я не писал никаких писем. Не понимаю, о чем вы говорите.

Он произнес эти слова так решительно, что моя злость тут же утихла. Я тупо уставилась на него, и какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом я вытащила из сумочки серебристый блокнот, открыла наугад на какой-то странице, исписанной тонким, нервным почерком, и сунула ему под нос.

– Вы хотите меня уверить в том, что это… не ваш почерк? Луи, вы можете мне доказать это, глядя прямо в глаза?

Он посмотрел на страницу и холодно, с достоинством ответил:

– Честно говорю, это писал не я. И готов доказать вам это.

В свою очередь он достал из нагрудного кармана маленький блокнот в черном кожаном переплете и шариковую ручку такого же цвета, открыл чистую страницу и приготовился писать:

– Прошу, диктуйте!

Его идея застала меня врасплох.

– А что диктовать? Я не знаю …

– Что угодно. Что вам в голову взбредет.

– «Аврора Дельбар утонула в море», – скороговоркой сказала я, удивившись провокационной подоплеке, которую сама и придумала.

Секунду Луи смотрел на меня, колеблясь на грани приглушенного гнева и скрытого восхищения: он, пожалуй, решил, что я очень смелая. Затем склонился над бумагой, нацарапал продиктованную фразу и, вырвав листок из блокнота, протянул мне:

– Судите сами!


Аврора Дельбар утонула в море.


Я остолбенела. Совершенно очевидно, фраза написана таким же неровным почерком, что и записочки в моем дневнике, но чуть более сухим, наверное, более мужественным. Сомнений быть не могло. Этот представлял собой сплошную, почти непрерывную линию, буквы плясали по бумаге, не соблюдая строчки, а тот, что присылал мне анонимные записочки, выводил буковки, делая их более круглыми, ровными, читать их было проще.

Чтобы убедиться в том, что ошибки нет, я взяла оба клочка бумаги и принялась скрупулезно разглядывать то один, то другой. Минутой раньше я внимательно следила за тем, как Луи ручкой выводит на бумаге слова, и не заметила, чтобы он искусственно старался изменить манеру письма. Что ж поделаешь, пришлось признать, что почерки моего тайного воздыхателя «сто-раз-на-дню» и Луи не совпадают. Все сумасшедшие мысли, изводившие меня в последние дни, вся злость, которую я копила против него, вмиг рассыпались, как замок из песка на пляже под ножкой шаловливого ребенка в полуденный час.

– Не знаю, что и подумать, я…

Луи выразил удовлетворение, но не стал злорадно наслаждаться победой, лишь скромно кивнул, как будто не ожидал ничего другого.

Я замолчала, не находя слов, ошарашенно глядя на него, и тут он впервые открыто улыбнулся, я раньше никогда не видела на его лице такого искреннего выражения: заговорщическая искорка промелькнула в глазах, он благосклонно простил того, кто от всего сердца раскаялся. Улыбка «в стиле святого Георгия» – Соня, наверное, дала бы именно такое определение, моя подруга никогда не скупилась на знаковые сравнения.

– Ну, поскольку мы прояснили некоторые позиции, доставляющие вам беспокойство, можно, я думаю, с легким сердцем продолжить прогулку. Как считаете?

Кошки скребли у меня на душе, что-то подсказывало мне: нельзя расслабляться, нельзя ему доверять и принимать за чистую монету этот неожиданно добродушный вид и ласковый голос, но сердце требовало обратного.

– Обещаю, больше никаких глупостей.

Какие глупости он имеет в виду?

– Больше никакого вранья до конца дня, – добавил Луи на полном серьезе.

– Честно?

По правде говоря, в тот момент меня одолевало только одно желание: вернуться домой, запереться у себя в комнате и больше никогда, до конца дней не встречаться с этим гнусным типом, вызывающим у меня отвращение. Даже не важно, он или не он виновен в моих душевных муках.

Но с того дня, как я приступлю к работе на BTV, Луи всегда будет где-то рядом: в соседнем кабинете, в соседей студии. И потом на нашей свадьбе, до которой осталось совсем немного времени. А дальше – год за годом – на каждом семейном празднике по не важно какому случаю его присутствие также будет неизбежным. Все-таки он – брат Дэвида, и я не могу вычеркнуть его из нашей жизни под влиянием минутного приступа гнева. Что скажет мой будущий супруг, если узнает, что я бросила посреди улицы его старшего брата лишь на том основании, что он сыграл со мной злую, бестактную шутку?

– Я, тем не менее, вернусь к роли гида. Никто лучше меня не знает историю этого квартала, потому вам нечего опасаться, я не стану вас обманывать.

Конечно, его слова могли означать, что он надел свою привычную маску высокомерной манеры общения, но я-то знала, что он не хвастает, познания Луи в данной области действительно были обширны.

Нахмурив брови, но более-менее успокоившись, я, ни слова не сказав, позволила взять себя под руку, и мы вновь отправились на экскурсию по улицам Новых Афин. Верный данному обещанию, он больше не выходил за пределы образа говорливого чичероне.

– Обратите внимание на номер над дверью этого дома, более крупный, чем на соседних домах.

Мы спускались вниз по улице Бланш. Я посмотрела и убедилась в том, что действительно, на некоторых домах эмалированные таблички с номерами значительно превышали допустимо нормальные размеры.

– Да, странно…

– Это – единственное сохранившееся до наших дней свидетельство, что когда-то здесь находился публичный дом.

– В самом деле?

Моя наивность вызвала тонкую улыбку у него на устах, но он быстро стер ее, опасаясь снова меня обидеть.

– До того как в 1946 году благодаря закону Марты Ришар все они не оказались закрыты из благих побуждений. Борделям и другим подобным заведениям было рекомендовано не выставлять на открытое обозрение свое предназначение и вести себя скромно. Им не разрешалось вывешивать таблички на улице или устраивать витрины, как в Амстердаме. Можно было лишь намекнуть, добавить какие-то элементы декора, слегка изменив фасад, чтобы заинтересованный человек без труда мог найти то, что ему нужно.

– Например?

– Всем известные красные фонари или более скромные знаки: матовые стекла в окнах первого этажа, маленькое смотровое окошечко у входной калитки, а также жалюзи, которые никогда не поднимались. В данном районе арсенал решений для обозначения домов терпимости пополнился «большими номерами».

Я не стала высказывать свое мнение по этому поводу, но весь оставшийся экскурс был посвящен соответствующей теме. Места, которые мы посетили: улицы, дома, памятники – все рассматривалось через призму плотских удовольствий, которым наши предки уделяли достаточно много времени. В Орлеанском сквере Луи еще раз вернулся к теме душераздирающей страсти Шопена к Жорж Санд; у дома номер 8 на улице Ля Бриер пустился рассказывать мне в подробностях о супружеской измене поэтессы Марселины Деборд-Вальмор и ее любовной связи с Анри де Лятушем, длившейся тридцать лет… Но гвоздем программы без сомнения стал его захватывающий рассказ о девушках легкого поведения, поселившихся вокруг расположенной в глубине квартала церкви в неоклассическом стиле.

– Так как они находили клиентов сначала среди строителей, возводивших собор, а потом, когда стройка закончилась, начали заманивать прихожан после мессы, их и прозвали согласно названию храма: лоретки.

Нашему взору как раз предстал собор с четырьмя коринфскими колоннами, подпирающими античный портик храма Нотр-Дам де Лорет.

– Постойте, мне показалось, что вы раньше говорили, будто этот район населяла шикарная публика, разве не так?

– Именно! Но и к лореткам это относится в равной мере! – воскликнул Луи с горячностью. – Они не имели ничего общего с проститутками с площади Бастилии или из Бельвиля. Те, в основном, служили прачками или модистками и продавали свое тело тайком, чтобы только свести концы с концами.

– А лоретки?

– Ни за что! В большинстве это были приличные девушки, воспитанные, грамотные. Многие из них находились на содержании у своих любовников. Если они и занимались проституцией, то из любви к жизни, а не ради материальной выгоды.

– То есть скорее куртизанки, чем проститутки.


Часто ли он посещает таких, как мы, лореток или хотелок, проводит время с такими, как эта симпатичная мулатка, которую я видела с ним на вернисаже? Или ходит к настоящим проституткам, подбирая их на аллеях Винсенского леса, чтобы по-быстренькому трахнуться на заднем сиденье старенького, проетого ржавчиной кабриолета? Что значит для него обладание женским телом без имени, почти без лица? Ощущает ли он себя после этого настоящим мужчиной, более сильным и привлекательным в глазах других женщин? В самом деле, насколько преображается он, побывав в чьей-то вульве, покрытый защитной резинкой, не испытывая никаких чувств, без ласк, без нежностей, овладев безропотной женщиной, которую больше никогда не прижмет к своей груди?

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.

Подобные слова и рассуждения могут принадлежать только мужчине… Тот, кто претендует на то, чтобы хозяйничать у меня в голове, как у себя дома, на этот раз здорово ошибся.)


Мое меткое замечание рассмешило Луи. Его смех, впервые лишенный едкости, цинизма и злого умысла, звучал беспечно. Он держался так, будто напряжение между нами после недавней ссоры окончательно рассеялось. Мне бы хотелось так сказать и про себя, но я лишь старалась, как могла, держать себя в руках, только и думая о том, чтобы скорей все закончилось.

– Да, пожалуй. Можно сказать и так.

Под ярким солнцем часы, заполненные познавательными рассказами, архитектурными описаниями, которые я не могла даже запомнить, тянулись бесконечно долго. Не хочется признавать, но, по правде говоря, я получала удовольствие от беседы. Мне было интересно слушать про венецианский стиль, характерный для некоторых строений вокруг площади Сен-Жорж, украшенных вензелями, медальонами и виньетками. Эти здания сильно отличались от расположенных вдоль улицы Тур-де-Дам домов в неоклассическом стиле, без архитектурных излишеств.

Когда наступило время обеда, мы перекусили в ресторанчике Ле Сантраль, недалеко от салона Друо, в двух шагах от антикварных лавок, где мы с Соней любили разглядывать витрины. По странному совпадению, Луи остановился как вкопанный прямо перед магазином Нативель, от которого я была без ума. Бросив быстрый взгляд на витрину, он изъявил желание зайти внутрь, спросив разрешения:

– Вы дадите мне пару минут?

Не дожидаясь ответа, он проник в лавку, оставив меня на улице. У меня сердце ушло в пятки, когда я увидела, как он указывает продавцу, лысому человечку в толстых очках, на ту самую заколку, на которую я зарилась вот уже сколько времени. Серебряный гребень для волос, принадлежавший когда-то актрисе мадемуазель Марс, моей соседке по дому через столетия.

Через несколько минут он вышел из лавки с пакетом, наскоро перевязанном ленточкой.

– Вот, держите.

Я оттолкнула подарок довольно решительным, как мне хотелось бы думать, жестом.

– Луи, я не могу это принять. Если Дэвид узнает, он…

Не дав мне договорить, Луи мягко, по-дружески произнес:

– Не будет ни недоразумений, ни подозрений, Эль. Я всего лишь в точности исполняю его указания: погулять с вами по городу и… вам угодить. За его счет, разумеется.

Узнаю своего жениха – Дэвид всегда такой предупредительный! Должно быть, он без всякой задней мысли поручил брату временно исполнять обязанности моего сопровождающего.

– Ну, в таком случае, наверное, я должна согласиться.

Луи одобрил мое покорное согласие, глаза его сияли. Я видела, что он не только исполняет поручение Дэвида, но и сам получает от этого удовольствие. Оказывая мне знаки внимания и расточая благодеяния, Луи завоевывает мое расположение, что, похоже, ему безумно нравится.

– У меня есть еще кое-какие дела. Малоприятные, впрочем. Если вы не возражаете, посидите в кафе полчасика и подождите меня. Я скоро управлюсь.

Мой обычный столик в кафе Антикваров оказался как порт приписки для корабля после долгих скитаний по бушующему морю. Только Сони не хватало, чтобы выслушать мой подробный отчет. К сожалению, на тот момент она оказалась недоступна по мобильному. За неимением верной подружки, я окунулась в умиротворяющую атмосферу уютного бистро и предалась размышлениям, в которых на фоне светлого образа моего безупречного жениха маячила странная фигура его коварного брата.