– Дэвид, к примеру, – продолжал он свои рассуждения, не придав значения моей ремарке, – обладает качествами, характерными для Бонапарта. Харизматичный, волевой, воин-завоеватель… Мужчина, готовый добиваться своего в открытом бою. Человек, которому все удается, или почти все.

За высоким стилем хвалебных слов скрывалась едва заметная критика, а точнее – непонимание натуры, столь отличной от его собственной. Но я не могла не отметить, что сравнение имеет право на существование, если только не учитывать физическую составляющую, ласковую и приветливую у Дэвида, суровую и нервную – у французского императора.

Автомобиль притормозил и остановился на углу улицы Риволи и проспекта Лемонье, который проходил по саду Тюильри. По-прежнему держась от меня на почтительном расстоянии, Луи продолжал свои заумные речи, попутно ликвидируя пробелы в моих знаниях по истории:

– Архитектурный ансамбль, который сто пятьдесят лет назад еще находился на этом месте, представлял собой центральное место Лувра, если иметь в виду полную версию королевского дворца. Среди его именитых обитателей стоит отметить Наполеона Первого, который посчитал особой честью для себя устроить официальную резиденцию там, где закончилось царствование Людовика XVI. Но на самом деле не это нас здесь интересует…

– А что же?

– Все любовные истории Наполеона Бонапарта, или почти все, протекали здесь. Еще когда он был молодым офицером, без средств и имени, он лишился девственности именно в королевском дворце. Недалеко отсюда Наполеон впервые встретил Жозефину. И именно в этом дворце, которого сегодня уже нет, он устраивал свидания со своими многочисленными любовницами.

У меня возникло желание тряхнуть его хорошенько, чтобы он вспомнил: какое отношение имеет все это к Дэвиду и Авроре? И главное: при чем тут мы? Это желание умножало другое, возникшее у меня в тесном пространстве салона автомобиля, желание, от которого задрожали все клеточки тела.

Но мне не пришлось прерывать Луи, он и без меня знал, куда могла нас привести его эрудиция:

– Равно как и Наполеон с Жозефиной на первых этапах их любовных отношений, Дэвид тоже очутился в плену и полностью подчинился Авроре. Она могла делать с ним все, что хотела. Вы помните, я рассказывал, эти знаменитые кризисы пограничного состояния… Она даже изменяла ему время от времени без зазрения совести.

Мне стало не по себе, как только я представила себе Дэвида, грустного, обманутого, с воображаемыми рогами на голове.

– Позже, уже после свадьбы, когда он занял в группе более важный пост и стал исполнять ответственные функции, в точности как Бонапарт, дослужившийся от простого офицера до генерала, потом до Консула, разделение ролей между супругами постепенно началось меняться. Теперь он играл первую скрипку, был на виду, теперь к нему липли женщины.

– А Аврора?

– Она быстро сдалась, сникла. Целыми днями скучала дома одна и постепенно погружалась в пучину депрессии.

– Тогда в свою очередь и Дэвид начал ей изменять? Правда?

Как и я, между прочим! Я ведь тоже его обманывала, по-своему…

– Дэвид был практически вынужден, он и не скрывал этого, – подтвердил Луи мою догадку, похоже, не осуждая брата. – В Тюильри имелась черная лестница, по которой с улицы можно было попасть сразу в спальню, в маленькую спальню, из неофициальных апартаментов. Она располагалась прямо над рабочим кабинетом императора, и Констан, личный слуга Наполеона, приводил туда девушек из свиты, на которых остановил свой выбор император.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

Он обернулся ко мне, суровый и надменный, как хищник, уверенный в своих силах, могущий себе позволить по прихоти наслаждаться забавой: смотреть, как жертва томится от вожделения, ни секунды не сомневаясь при этом, что рано или поздно он ее сожрет. Можно сказать, что он уже пожирал меня взглядом.

– В то время Дэвид еще не поселился в особняке Дюшенуа. Он жил в той квартире, где сейчас живу я, в доме номер шестнадцать, на проспекте Жоржа Манделя. Эту квартиру в каком-то смысле вполне можно сравнить с замком Тюильри: нам в этом доме принадлежат апартаменты, а также небольшая квартирка из двух комнат над ними, куда можно, конечно, попасть с парадной лестницы, но есть также и черный вход, куда ведут несколько ступенек из нижней квартиры. Я уже давно замуровал его, а в те времена Дэвид довольно часто им пользовался, вы же понимаете…


Что это были за женщины на одну ночь?

Сколько их было у него до меня? Мы никогда об этом не говорили. Надо ли вести счет на десятки, на сотни? Еще больше? Как можно ревновать к прошлому? Стоит ли? Возможно ли очистить память, уничтожить воспоминания о тех, кем он обладал?

(Рукописные заметки от 11/06/2009, написано моей рукой.)


Каков по натуре Дэвид, в чем его сущность? Неутомимый охотник, всегда в поисках новой добычи, в отличие от Луи, который сосредоточил свое внимание только на одной: на мне?

Я задумалась – а где может находиться потайная лестница в особняке Дюшенуа?

– Он вам о них рассказывал?

– Да, Дэвид всегда хвастался передо мной. Он считал свои победы дополнительными очками в нашем маленьком соревновании.

Его до сих пор невозмутимое лицо на мгновение омрачила гримаса обиды.

– Вы не одобряли его поведение?

– Не одобрял? Он бесил меня своими выходками! Я и представить себе не мог, что Дэвид избавится от Авроры, как от сломанной игрушки, просто потому, что она более уязвима, чем он. Только для того, чтобы…

Он дотронулся рукой до стекла со своей стороны, будто хотел стереть пейзаж, который открывался нашему взгляду.

– Для того, чтобы..?

– Чтобы оправдать свое непристойное поведение. Дэвид утверждал, что Аврора не обладает достаточными талантами. И, так как его не удовлетворяет то, что она может предложить, он хоть и старается не поддаваться соблазнам, но безуспешно.

Луи не стал вдаваться в подробности и объяснять, что за таланты имеются в виду.

– Вы просто по-разному смотрели на вещи, – рискнула предположить я.

При этих словах я положила руку ему на колено. Он посмотрел на нее, и я заметила в его глазах желание, смешанное с грустью. Я тут же убрала руку, так как мне не хотелось портить это мгновение, я боялась, что спугну его готовность излить душу, и неожиданная близость, возникшая между нами, исчезнет навсегда.

Порочный и развращенный Луи на моих глазах превратился в тонкого и страдающего человека, разрываемого своими чувственными желаниями и мучительными воспоминаниями, лежащими тяжким камнем на сердце. В то же время я понимала, что он старается пощадить меня. Его новая ипостась удивила и даже в какой-то степени сбила меня с толку.

– Да, думаю, Дэвид ее подавлял. Когда они только встретились, мой брат возвел ее на пьедестал, он боготворил Аврору. Он настолько ее идеализировал, что… когда узнал о ее похождениях, то сделал все, чтобы изолировать ее от общества.

– Он ей отплатил за измены.

– Да нет, я бы так не сказал. Скорее, он хотел взять все под контроль, навести порядок в их отношениях. Хочу напомнить: Дэвид – это Наполеон. Вы можете все отнять у него, кроме власти. Он выбрал самый подходящий способ восстановить свой авторитет, а именно – запер Аврору в четырех стенах. Он все валил на ее здоровье, а оплаченные им услужливые доктора рекомендовали ей постоянный отдых.

– Так Аврора что, совсем не выходила из дому?

– Под конец, почти совсем… Может быть, ненадолго, чтобы прогуляться по проспекту Манделя или съездить в Динар. Аврора постоянно находилась под колпаком. Самое страшное, что она и не возражала. Со временем она сделалась абсолютно зависимой от него.

Наполеон и Жозефина, господин и его старая покинутая любовница. В случае Дэвида и Авроры разница в возрасте не могла стать причиной охлаждения их страсти. Что же тогда? Оставалось сделать горькое предположение, что к размолвке привели разные потребности в сексуальном плане.

– А что дальше?

Луи опять постучал в перегородку, и водитель Ришар неспешно тронулся с места.

– В тот день, когда Аврора умерла, мы все находились в Динаре, в «Рош Брюн» – так называлась большая вилла, которую папа купил на скалистом берегу на мысе Малуин еще лет за двадцать до этих событий. Ему пришлось продать часть доли в «Океане», чтобы расплатиться за свой каприз.

Динар.

«На море, но не на край света», – так сказал Дэвид, когда мы планировали наш медовый месяц. Так вот, значит, куда он хотел меня отвезти.

– Вы все еще посещаете эти места?

– Я – нет, – негромко ответил он. – Я никогда больше не возвращался туда. Там все так и осталось, почти не изменилось, наверное. Я думаю, что Арман ездит туда время от времени, где-то раз в год, чтобы поддерживать порядок. Вот и все.

– А в тот день, – настаивала я. – Что же тогда произошло?

– Дэвид спешно уехал, как обычно. По делам, так он сказал. Аврора закрылась в своей комнате. Она все время плакала. Она обнаружила письмо от его очередной любовницы. Одним словом…

– Вы тоже там были?

– Да, с моей тогдашней подружкой.

Луи Барле в те времена имел, оказывается, свою «подружку». Он, дикий, нелюдимый зверь, степной волк! Он позволил на время запереть себя в темнице брака, так, по крайней мере, он должен был себя чувствовать. Интересно, по доброй воле он когда-нибудь еще раз отважится на подобный шаг?

– Ей тогда удалось поговорить с Авророй через дверь, моя подруга и рассказала нам, что именно произошло. Банальный водевиль, увы, один из многих, которые случались и раньше.

Я больше не перебивала. Выражение лица его стало суровым и мрачным, словно черные тучи скопились над морем, я чувствовала, что наступил момент, когда ему надо излить душу полностью.

– Потом мы вдвоем пошли обедать в Сен-Мало, родители уже были там, Арман с ними. У нас не было повода беспокоиться.

Видимо, повод все-таки был…

– Она убежала тайком, одна, ночью. Вы сами увидите, когда будете там…

Неужели Дэвид сказал ему по секрету, куда мы собираемся в свадебное путешествие?

– Наш дом расположен на краю скалистого берега. Со стороны моря к пляжу можно спуститься только по узенькой крутой лестнице. Она выходит на проложенную когда-то таможенниками тропинку, которая полностью скрывается под водой во время прилива.

Я не могла избавиться от мрачной картины, возникшей вдруг перед глазами:

– Она там и утонула?

– Да… Хотя не совсем понятно, что же произошло. Чуть ниже этой тропинки, у кромки моря, есть очень острые скалистые уступы. Когда уровень воды поднимается во время прилива, кажется, что по ним легко пройти, но на самом деле они покрыты выбоинами и расщелинами, можно случайно попасть в них, и, если нога застрянет, ты очутишься в ловушке.

– Почему?

– Прибывающая вода действует как насос. Она затягивает. Как только начинается прилив, вода прибывает очень быстро. Если никто не поможет выбраться, то нескольких минут достаточно, чтобы…

Его история значительно отличалась от той, что он поведал мне несколькими днями раньше, когда мы пили чай.

Краем глаза я заметила, что мы едем теперь на запад, минуя площадь Конкорд, потом Этуаль, но я не решилась поинтересоваться, куда лежит наш путь.

– Вы полагаете, что речь идет о несчастном случае?

– Честно говоря, нет. Я так не думаю.

Слова были сказаны искренне.

Он долго смотрел в окно, не задерживая взгляд на проплывающих мимо строениях, машинах, прохожих. Потом обернулся ко мне и кротко улыбнулся. Возможно, я была первой, кому он доверился, облегчив душу своим повествованием.

– Что бы там ни случилось, мы никогда об этом не узнаем… Когда я пришел на место трагедии, было уже слишком поздно. На поверхности воды волны трепали только белую ночную рубашку. Я не нашел ничего лучше, как броситься туда… Все, что мне удалось сделать, это угодить в такую же ловушку. Мне, правда, повезло немного больше. Я получил в наказание только это…

И он небрежным жестом похлопал себя по искалеченной ноге.

– А как же вы выбрались?

– Какой-то рыбак, возвращаясь в порт, заметил меня. Он рискнул приблизиться к скалистому берегу, хотя это было очень опасно, но вытащил меня.

– Вы должны быть благодарны ему за это!

– Должен, но я даже не знаю его имени. Этот дурак наотрез отказался назвать себя в больнице в Сен-Мало. Как пришел, так и ушел.

– А Аврора?

– Когда я пришел в себя, моя подружка рассказала, что тело так и не нашли. Останки Авроры, без сомнения, еще там, среди скал, на дне моря, наверное, уже смешались с песком и осколками ракушечника.

– А Дэвид… Как он реагировал на происшедшее?

– В точности так, как я вам рассказывал, Эль. Он уже слишком мало любил тогда Аврору, но не мог вынести ее исчезновения. Несколько лет спустя Дэвид вскрыл себе вены, и теперь носит на руке под повязкой воспоминание об этом. Было время, когда он ни с того ни с сего принялся всем говорить, что я столкнул его жену с обрыва в море, на скалы.