(Рукописные заметки от 14/06/2009, написано моей рукой.)


Так я перешла к краткому рассказу о том, что со мной произошло, окрасив повествование интонацией, полной горечи и обиды. Я в двух словах описала, как в рекордные сроки мы подготовили передачу, как ее вписали в программу раньше запланированного, как не выпустили в эфир, заменив втайне от меня каким-то избитым блокбастером. Конечно, я умолчала о Луи и его репортаже, в известной мере касающемся меня лично.

Я лишь слегка обобщила происшедшее со мной с возможными другими подобными случаями, в том числе и с фальсификацией результатов собеседования, намекнув, что так происходит с теми претендентками на роль телеведущих, с которыми он переспал… или которых только собирается уложить с собой в постель.

Маршадо задержал взгляд на моем декольте, как будто этим хотел оправдать поведение своего приятеля. Потом поднял на меня глаза, полные равнодушия к рассказанной истории, и скептически заметил:

– Если я не ошибаюсь, вы преуспели в этом больше, чем другие претендентки. Дэвид не из тех, кто предлагает руку и сердце первой встречной.

– Глава телеканала вводит в заблуждение своих подчиненных. Он разбазаривает средства предприятия в личных целях… разве это вас не шокирует?

– Если бы я стал переживать по поводу каждого случая злоупотребления общественным имуществом воротилами фондовой биржи, Эль, у меня не осталось бы времени ни на что другое, поверьте!

Он сказал об этом без цинизма, как о банальном и очевидном факте, дескать, что ж, такова реальность. Никто и ничто не может привести сложившееся положение дел в соответствие с моральными принципами.

– Поверьте мне, – продолжал оправдываться он, – я не хочу выгораживать крупных бизнесменов и не стараюсь покрывать их грязные делишки. На сей счет мы много спорили с Дэвидом, но он не на моей стороне, то ли потому что сам занимается этим, то ли оттого, что выгораживает своих дружков.

– Но об этом нет ни слова в ваших статьях, – возмутилась я, играя оскорбленную моралистку.

– Если бы я отправился в сей крестовый поход, меня бы быстро скрутили и вывели из игры. Только не делайте вид, что впервые об этом узнали, вы не так наивны: оппозиция власти гораздо эффективнее, если действует скрытно. Лучше делать вид, что получаешь удовольствие, позволяя суверену гладить себя по головке, чем брать штурмом ветряные мельницы.

Метафора, отсылавшая к Дон Кихоту, оказалась весьма кстати, но не произвела на меня впечатления. И когда же Маршадо пользовался своим пером как оружием? Разве приходилось ему увиливать от экономических воротил, державших его за руку и не дававших сказать во всеуслышание то, что такие журналисты, как он, обсуждали шепотом в своих редакциях?

– Ваша лояльность делает вам честь. Дэвиду повезло, что у него есть такой друг, – я решила сделать вид, что приняла его точку зрения. – Со своей стороны, готова просить прощения за то, что по молодости проявила излишнюю горячность. Но, видите ли, у меня еще сохранились некоторые иллюзии по поводу предназначения нашей профессии.

Все сказанное мной заключалось только в последних словах: «наша профессия». Так уж вышло, что это – единственное, что нас с ним связывало. Ведь, несмотря на большую разницу в возрасте, а особенно – в профессиональном опыте, мы оба были журналистами.

– Не рассказывайте мне сказки про порядочность, улетучивающуюся с возрастом как дым, Эль… Не вам читать мне морали.

И он в свою очередь заговорил намеками. Это «не вам» было адресовано не благоразумной девушке, сидящей перед ним в кафе напротив Лувра, а распутной девице, услугами которой за кругленькую сумму он воспользовался в «Отеле де Шарм» несколько месяцев назад.

Ну все! Тогда-то я и решила рискнуть всем и встать на опасный, может быть, даже гибельный путь, к которому он меня подталкивал:

– В таком случае вам решать, Франсуа, кто из нас, вы или я, расскажет Дэвиду о том, как мы с вами провели ту ночь, после вечеринки, – я пошла ва-банк.

– Вы никогда этого не сделаете, – он чуть встревожился. – Вы слишком многое теряете.

– Ошибаетесь, я уже потеряла главное.

– Что же?

– Иллюзии… о нем… о вас.

Сделав вид, что я рассердилась и собираюсь уйти, я резко поднялась и одернула юбку. Но когда я потянулась за сумочкой, он положил свою ладонь на мою руку и прижал ее к теплым деревянным пластинам маленького круглого столика, за которым мы сидели.

– Подождите…

– Оставьте меня в покое, – сказала я тихо, но твердо, медленно произнося слова.

– Ваша история, которую вы только что рассказали, и в подметки не годится тому, что мне известно о группе Барле…

Маршадо отпустил мою руку, уверенный, что завладел моим вниманием. Действительно, я так и плюхнулась назад, на свой кованый стульчик.

– Правда? – спросила я, предполагая, что теперь он готов сказать больше.

– Правда.

Его плечи вдруг опустились, Маршадо словно сник, прижатый невидимым грузом, как будто заранее устал от того, о чем собрался мне рассказать. Он отвел глаза от арочного пролета веранды, сквозь который на нас подул освежающий ветерок. Он жмурился от ярких лучей солнца, освещавшего нас, без темных очков ему трудно было смотреть на меня прямо.

Мы пересели в тень, и тогда Маршадо устремил на меня долгий и многозначительный взгляд, который я могла истолковать не иначе как: «ты самое худшее и самое лучшее, что со мной когда-либо происходило». Иначе говоря – проклятие, с одной стороны, но и удобный случай, который представился ему, и грех было им не воспользоваться, не откладывая, а именно – обрезать наконец веревку, связывающую его с Дэвидом. Взять реванш. Настал час истины. Он может укусить руку, так долго сгибавшую его шею к полу. Слишком долго.

– Мы ведь договорились, – он перешел почти на шепот. – Мы с вами не встречались, и я никогда не говорил то, что сейчас собираюсь сказать.

– Договорились.

Прежде, чем пуститься в откровения, он сделал два больших глотка холодного пива и отставил кружку. На его верхней губе осталось немного пены. «Я помню эти тонкие губы, прижимавшиеся к моим в тот вечер», – вдруг подумала я, понимая, насколько неуместны сейчас подобные воспоминания.

– Группа Барле производит не только телепередачи, транслируемые по французскому телевидению.

– Это мне известно.

– Разумеется. Но вы, скорее всего, не знаете, что в некоторых странах то, что производит группа Барле, по закону находится под запретом.

Я уже сообразила, о чем речь, но мне нужно было услышать подтверждение своим догадкам.

– Что именно?

– Порно. Крутое порно. И продается это через подставные фирмы, разумеется.


Выбор заголовков для книг и названий фильмов в жанре порно всегда меня веселил. И заставлял краснеть. «Унесенные ветром похоти», «Городская шлюха» или даже «Гарри Пипоттер». О самих фильмах я могу судить по тому диску, который ставила себе каждый раз, когда мне хотелось поддержать настроение, удовлетворяя в одиночестве свой сексуальный пыл. На экране моего видака появляется мачо, дерзкий, мускулистый, хорошо сложенный. Он приходит ко мне в спальню, чтобы доставить удовольствие, устроить праздник, не пощадив ни одну из моих дырочек. Попав ко мне случайно, по счастливому стечению обстоятельств, он остается со мной, отвергнув притязания насиликоненных красоток, которые рыдают от горя по другую сторону экрана, не дождавшись такого лихого партнера. Им ничего не остается, как наблюдать со стороны, как мы предаемся любовным утехам. Не стесняясь, мы демонстрируем классный секс, достойный восхищения и зависти. Но оказывается, его член слишком велик для моего влагалища, поэтому нам приходится занимать позиции, при которых он может засунуть в меня только головку и треть своего фаллоса, более узкую его часть. Название этого шедевра, предназначенного для одного-единственного зрителя: «Толстое бревно из Каира».

(Рукописные заметки от 14/06/2009, написано моей рукой.)


Я прокрутила в уме еще раз то, что он мне сказал, потом переспросила:

– Но зачем такая секретность? Многие телекомпании и другие известные поставщики медиапродукции не стесняются говорить о том, что снимают видео для взрослых. И вроде это никого не смущает: ни публику, ни даже их акционеров.

– Вы правы. Но в данном случае играет роль не столько само содержание программ и фильмов, о которых мы говорим, сколько условия, в которых их снимают.

– Что вы имеете в виду?

Он выпил залпом кружку пахучего холодного пива, потом откашлялся.

– Молодые женщины, готовые сниматься в таких фильмах, гораздо дешевле, и притом сговорчивей, если их приглашать из стран Восточной Европы – из Венгрии, Болгарии, из стран Балтии… Некоторые даже снимаются бесплатно. Вот это и привлекает производителей и распространителей, таких, как Барле. С экономической точки зрения, разумеется. Если затраты сведены к минимуму, почти до нуля, получается максимальная прибыль.

– Бесплатно? – растерявшись, переспросила я.

– Почти даром. Местные производители практикуют договоренность такого рода: девушка соглашается сняться в трех-четырех порно в обмен на вид на жительство в одной из стран типа Франции, Англии или Германии, по ее выбору. Дешевле дать на лапу чиновнику в соответствующем департаменте, чем оплатить услуги порнозвезды из разряда made in France.

Я не уяснила одну деталь:

– А в чем же тогда выгода для производителя? Если девушки так дешево стоят, не проще ли ему просто заплатить им за услуги?

– Конечно. Но соль методы, о которой я вам рассказываю, в том, что таким образом можно расширить до бесконечности выбор актрис. И благодаря этому постоянно обновлять номенклатуру товара. Вы же понимаете, кандидаток, желающих получить вид на жительство, гораздо больше, чем желающих покупать одно и то же. Порно, в отличие от индустрии обычного кино, – такой жанр, где приглашать звезд для съемок не очень выгодно. Известно, пожалуй, не больше двух-трех актрис, на имени которых действительно можно заработать.

У меня сложилось впечатление, что он расхваливает блюда из супермаркета для приготовления в микроволновке.

– Это отвратительно…

– Конечно. Хотя… как посмотреть. Если вам двадцать пять и вы – доктор наук в области, скажем, химии с зарплатой в триста евро в месяц и безо всяких перспектив к росту в своей родной стране… Они утешают себя тем, что это – пусть неприятный, но необходимый момент в жизни, который стоит пережить ради эльдорадо, ожидающего их на Западе.

Манера Маршадо грубо обобщать проблемы, терзающие бедных девушек, была жестока, но, увы, отражала реальность. Язвительность, свойственная его речи, глубокие морщины, прорезавшие лоб, – я не могла не заметить, что он выглядел гораздо старше Дэвида, как минимум, лет на десять. Почему же Маршадо относился к нему с таким пиететом? И почему мне самой в тот памятный вечер не пришлось прикладывать много усилий, чтобы понравиться ему? Я все время держала в уме первопричину, толкнувшую меня на эту встречу: та вечеринка в элитном клубе на праздничном обеде бывших выпускников, где мне впервые явился Дэвид.

– Почему же вы все ему не рассказали?

– О чем?

Мне показалось, что он словно очнулся от дурного сна.

– Обо мне. О том, где и как мы с вами провели ночь после той вечеринки.

– Кому? Дэвиду?

– Да. Вы играли с ним в теннис два раза в неделю, бывали вместе на приемах… У вас сто раз была возможность открыть ему глаза на меня. Вам, если бы вы захотели, легко удалось бы скрыть нежелательные для вас пикантные детали…

Типа тех, на которых мы заостряли внимание, расположившись на постели в номере Жозефины, в номере Маты Хари или в любом другом.

Он не нашелся, что ответить. Поэтому я выпалила ему в лицо то, что все это время не давало мне покоя:

– Так ведь принято между приятелями, разве нет? Следует ставить его в известность о том, что представляет собой персонаж, на которого он положил глаз. Так можно избежать мезальянса. Вы можете называть это как угодно – девушка сопровождения, эскорт, хотелка, но ведь в тот вечер я была всего лишь шлюхой! Почему вы ему не сказали?

Маршадо заморгал глазами, в них отражалось почти детское простодушное изумление. Я была уверена, что он не притворяется. Какая-то маленькая девочка, пробегавшая по узкому проходу между столиками на веранде кафе «Марли», с грохотом опрокинула кованый стул, но он даже бровью не повел. Он смотрел на меня, широко открыв глаза, со смущенной улыбкой на тонких губах.

– Но, послушайте, Анабель… Он и так прекрасно знал, кто вы и, тем более, чем мы занимались в тот вечер в «Отеле де Шарм».

Кровь стучала колоколом в висках, но я прекрасно расслышала его слова.

Внезапное озарение, как взрыв, поднялось кверху, отскочило от арочных сводов веранды и упало вниз, прямо на меня. Но никто рядом не почувствовал этого удара. Ведь это мой мир рухнул ко всем чертям, а их – устоял.