Они направляются в зал, я следом за ними, надев на лицо маску. Мой халат распахнут, тяжелые груди колышутся от ходьбы, но никого особо не привлекают, что подтверждает мои опасения: «Бригантина» – место встречи мужчин, здесь собрались исключительно представители мужского пола, и я – единственная женщина среди них, возможно даже – первая, кто удостоился такой чести. Этот зал предназначен для ознакомительных церемоний. Немного, около дюжины мужчин, обвязав пояса полотенцами, прохаживаются туда-сюда, строят другим глазки, украдкой или даже более откровенно касаются нежных мест, некоторые обстоятельно целуются, исследуют руками выпирающие из-под полотенец выпуклости партнеров. Неожиданно из толпы выходит один, направляется прямо ко мне, берет за руку:

– Пойдем, там будет поинтереснее.

Наверное, их заранее предупредили о моем присутствии, так же, как и мускулистого мачо при входе в заведение, поскольку никто не проявляет беспокойства при виде меня, всем, кажется, безразлично мое появление.

Он ведет меня по длинному слабоосвещенному коридору, где по всей длине в подвесном потолке горят красные светильники, провожающие нас до ниши, похожей на небольшую пещеру. Здесь почти ничего не видно, но, после того как глаза привыкают к темноте, я начинаю различать фигуры расположившихся в разных позах мужчин. Я насчитала их около полутора десятка. Сразу при входе меня поражает недружный хор любовных стонов и хрипов. Своего рода распахивающаяся дверка салуна, пропускающая звуки и ароматы. Запахи пота, туалетной воды и одеколона со всевозможными ароматами муската, морской волны или душистых цветов, а также более резкий и горький запах, о природе которого трудно не догадаться, смешиваются между собой. Большинство совокупляются попарно, один, прижавшись спиной к другому, миссионер и левретка, но некоторые собираются в группы по трое или четверо, и тут уж трудно понять, кто кого сосет, кто куда втыкает. Мое замешательство скоро рассеивается, и я использую представившийся мне исключительный случай: быть единственной женщиной среди них, наблюдать за происходящим, не принимая в этом участия. Меня приводит в смущение то, с каким удовольствием смуглый красавец лет двадцати сосет непропорционально большой член своего любовника. Нельзя сказать, что он делает это просто старательно или из гурманства. Кажется, что он, примкнув свежими и мягкими губами, испачканными спермой, получает гораздо больше удовольствия, чем тот, кто пользуется его услугами. Когда его любовник извергает ему в рот всю, надо думать, большую порцию мутаты, на парня нападает икота, а со стороны кажется, что его тело содрогается от наступившего оргазма, а не от логичного в таких случаях приступа удушья.

Вдруг из толпы выделяется чья-то фигура и направляется в мою сторону. Стройная, мускулистая, подтянутая. Я не могу оторвать от нее взгляд. Мне кажется, я узнаю каждый контур, каждый изгиб, каждую выпуклость скульптурно очерченного торса. Я не решаюсь поднять глаза. Я так боюсь его узнать… Но по мере того как он приближается ко мне, призрак Луи рассеивается. Этот мужчина был субтильным метисом, просто в полумраке его тело казалось более плотным и крепким. Он проходит мимо, а я не пойму, какие чувства преобладают в душе – облегчение или разочарование.

Я не пойму, какой смысл кроется в новом этапе наших отношений. Зачем Луи заставляет меня смотреть на это? Я нахожу только один возможный ответ: он хочет, чтобы я познала естественную красоту отношений, без прикрас, без запретных тем и барьеров, насладилась видом раскованных объятий, иногда чисто случайных, иногда горячих и страстных, но всегда – ярких, свободных и чистых, без примеси фальши. Здесь нет ни богатых, ни бедных; ни красавцев, ни уродов; ни льстецов, ни угодников. Нет слишком маленьких или слишком толстых пенисов. Только алчные задницы и изголодавшие члены, которые ищут друг друга. Эрогенные зоны, ликующие от случайных соприкосновений одних с другими, одних в других, не называя имен. Только влечение и ничего больше.

– Возьми, это – тебе.

Появляется мой проводник и протягивает мне годмише, искусственный фаллос нереально большого размера. Я представить себе не могу, как засуну в себя такую штуку. Еще меньше мне хочется делать это перед всеми, какими бы озабоченными они ни были. Тогда я встаю спиной к стене, раздвигаю ноги не больше, чем нужно, и ввожу два пальца к себе во влагалище, истекающее соком. Я даже не припомню, когда там выделялось столько влаги. Вагина принимает их внутрь, как хищная пасть. Движение таза туда-сюда, наподобие маятника, медленное и плавное, но, тем не менее, вполне достаточное, чтобы засунуть пальцы так глубоко, чтобы коснуться самого дна, где находится зона наслаждения. Мои стоны и вздохи сливаются с учащенным дыханием мужчин. Я – их дива, я – их солистка, я – их дирижер. И когда наконец я испускаю единственный, но долгий жалобный вопль, сквозь полуопущенные ресницы вижу, как блестят напряженные пенисы. Могла бы поклясться, что крики мужчин звучат как аплодисменты мне в ответ.


До сих пор неведомое, я его познала.

(Рукописные заметки от 15/06/2009, написано моей рукой.)

33

15 июня 2009 года

Я пришла поздно, а Соня – очень рано, как я полагаю, потому что, когда я вернулась накануне, вилла оказалась пуста, а машины у ворот не было. Наверное, подруге надоело разбирать старые фотографии, она все бросила и пустилась на поиски приключений, соответствующих ее привычкам. Мне пришлось оставить открытыми калитку и дверь, чтобы Соня могла войти в дом. Я не слышала, как она подъехала, припарковала машину, скрипнула калиткой, поднялась на второй этаж и легла. Я к тому времени уже спала без задних ног.

Двадцать один пропущенный вызов и семь сообщений – доложил мне экран мобильника, когда я встала с постели. Я была удивлена тому, что Дэвид собственной персоной не отправился меня искать. Или не послал вместо себя по моему следу кого-нибудь из своих приближенных. Хотя, кто знает: Арман ведь мог и не раскрыть ему секрета. Но если подумать, то сегодня – понедельник, начало недели, а значит, в ежедневнике Дэвида, как обычно, каждая минута расписана и каждая строчка заполнена каким-то важным делом. Он не может себе позволить пренебречь обязанностями патрона. Конечно, ему не доставило большого удовольствия то, что его невеста сделала ноги накануне свадьбы, но это – мелочь вроде камушка, попавшего в ботинок, по сравнению с эпохальными событиями и судьбоносными встречами, которые запланированы у него на этот день.

– Привет, подружка, – кивнула я Соне, увидев ее в старенькой майке и поношенных штанах. Каштановые кудри подруги рассыпались по плечам и закрывали пол-лица. Видок у нее был еще тот: помятая, с синими кругами под глазами. Ночь, похоже, выдалась долгой, бурной, с обильными возлияниями и… излияниями также. Учитывая ее характер, все опции следовало считать возможными.

– Привет, только не шуми!

Она держалась за голову обеими руками, прикрыв уши ладонями.

– Ну что? Тяжелая ночь?

– Хм, я видала и потяжелее, – хмыкнула она, довольная непристойным подтекстом получившегося каламбура. – Но, в целом, неплохо.

Я поддержала шутку, замахав руками, разыгрывая недотрогу:

– Только ничего не рассказывай! Умоляю, не надо мне ничего рассказывать!

– Да, собственно, я и не в состоянии…

– Может, позавтракаем?

– Точно! А то помрем.

Вчерашняя непогода уступила место сияющему от яркого солнца утру. Прозрачно-голубое небо сопровождало нас по дороге в центр города, где на берегу моря мы нашли подходящее кафе с открытой верандой под навесом. Посетителей было немного. Любезный официант, пухленький и молоденький, почти мальчик, всячески демонстрировал свою радость от того, что обслуживает двух очаровательных дам, «таких изысканных и милых». Он принес нам меню, мы выбрали две порции крепкого кофе, булки с отличным маслом и конфитюром, свежевыжатый апельсиновый сок и еще бутылку сока решили взять с собой.


Может ли мужчина, в котором все вызывает отвращение, пробудить в нас непреодолимое сексуальное влечение? Изучению этой темы посвящены передовицы всех эротических газет в текущем сезоне. Одна популярная журналистка и писательница, ярая феминистка, только что выпустила книгу, в которой подробно описала свой бурный роман с бывшим известным политиком, попавшим под суд двумя годами ранее по обвинению в преступлении против нравственности. Она рассказала о высоких чувствах к этому человеку, на двадцать лет ее старше, общеизвестному развратнику, называя его не иначе как «скотина» или «боров». Во всех средствах массовой информации постоянно говорилось о его аморальных подвигах, он и сам не отрицал – видимо, смирился – своей склонности к сексуальной распущенности, что не могло не ускорить закат его профессиональной карьеры. Но то, что она выставила напоказ возвышенные чувства к этому грязному типу, приводит в негодование, возмущает и… внушает восторг.

Читая в газетах дебаты по поводу скандального произведения, я задавала себе вопрос: а не попала ли я сама под действие подобного обаяния? Не в том смысле, что меня привлекают мерзавцы или мужчины с подмоченной репутацией, но я не могла не отметить, что мое юное тело и душа тяготеют к мужчинам гораздо старше меня.

Легко можно было бы объяснить это влечение поиском отца, которого мне недоставало с самого детства и которого я невольно хотела заменить кем-либо подобным. Но имелось еще кое-что в этом выраженном влечении, более грубое, более животное: суровое волосатое тело, загорелый член с отполированной от времени головкой, тяжелая мошонка в моей ладони, резкий мускусный запах – обожаю подобные атрибуты старого павиана. Никогда бы не променяла их на розовую свежесть и неопытность молодого шимпанзе. Чтобы мне нравиться, мужское тело не обязано быть изнеженным, пригодным только для утонченных ласк. Оно должно быть жестким, шероховатым и грубым, способным содрать с меня кожу. Я давно заметила, что и сперма у таких мужчин более клейкая и густая, пусть ее даже не так много. Мне это нравится.

(Рукописные заметки от 15/06/2009, написано моей рукой.)


Перекусив, мы остались посидеть на веранде, любуясь заливом и спокойным морем вдали. У нас за спиной черным подозрительным глазом взирал на происходящее сам Альфред Хичкок, статуя которого, облюбованная воронами, возвышалась на фоне виллы, расположенной на восточном склоне крутой скалы, напоминая о жилище странной семейки героев из триллера «Психо».

– Это все из-за фестиваля, – любезно пояснил нам пухленький официант, проявляя, по-моему, излишнюю разговорчивость.

– Какого фестиваля? – лениво спросила Соня, не глядя в его сторону.

– Ну как же! Фестиваль английских фильмов! Обязательно нужно приехать посмотреть. Бывают звезды и все такое!

Наше молчание в ответ смирило приступ безудержной болтовни, и он удалился, а мы смогли наконец погрузиться в созерцание морского пейзажа. Легкий бриз, возвещающий о затишье, нежно ласкал лицо, принося с моря крики чаек и запах водорослей.

Соня первая нарушила обет молчания, обратившись ко мне с вопросом:

– Ну, так ты нашла то, что искала?

– Ты о чем?

– В доме… Ты ведь перерыла все ящики, ну и как?

– Да почти ничего. Ничего убедительного, по крайней мере.

– А что ты искала? О чем хотела узнать?

Я хотела добыть хоть какие-то сведения не столько «о чем», сколько «о ком».

То, что среди семейных архивов я не встретила никаких следов существования Авроры Дельбар, меня, конечно, расстроило, но нисколько не удивило, если принять во внимание завесу непроницаемой тайны, которую создали вокруг ее имени братья Барле. Недолго думая, я поделилась с подругой всем, что знала о первой супруге своего жениха, не упустив ни единой детали.

– Если я правильно тебя поняла, они стерли из жизни малейшее воспоминание об этой женщине?

– Похоже на то…

– Да, согласна, тут дело нечисто… – подтвердила она мои собственные догадки. – Но, представь себе, если бы женщина умерла отчасти по своей вине, из-за соперничества, которое ты насаждала между своими сыновьями. Стала бы ты хранить у себя хоть какое-то напоминание о ней? А? Скажи честно!

Ее рассуждения, похоже, имели под собой здравое основание. Желание подправить прошлое совсем не обязательно обусловлено злыми намерениями. Очень часто, особенно если речь идет о личной драме, искушение стереть из памяти следы трагедии продиктовано стыдом или боязнью причинить себе ненужную боль. Самое верное средство забыть случившееся, когда уже ничего нельзя исправить, набросить непроницаемый покров на былое, чтобы никогда к нему не возвращаться.

– Неглупо, – согласилась я, шевеля одними губами.

– Если хочешь, я помогу тебе покопаться. Я уверена, что ты еще не все облазила. Есть, наверное, кое-какие места за шкафами или под лестницей.