Я обратила внимание на этот феномен с самого начала, а со временем предположения полностью подтвердились: содержание пошлых записочек от моего мучителя на какое-то время предвосхищали реальные события моей жизни. Они естественным образом вплетались в ход вещей буквально до минуты, отражая мысли, которые могли прийти мне в голову. Может быть, таинственный незнакомец был здесь, в этом ресторане, именно в этот час? Может быть, он следил за мной?

Разумеется, я никогда не рассказывала Дэвиду о том, что сотрудничаю с агентством «Ночных Красавиц», но еще больше я боялась ему признаться в преступных связях с анонимным психом, который докапывался до моих скрытых мыслей и тайных побуждений. А ведь первый раунд он уже у меня выиграл, ему удалось проникнуть в укромные уголки моего сознания.

– Твоя матушка… ты бы хотела вернуться сегодня к ней? – повторил Дэвид свой вопрос.

– Нет, вовсе необязательно, – ответила я с полным ртом, солгав лишь наполовину.

Да, я в совершенстве овладела искусством скрывать информацию… Едва ли я много рассказывала Мод о волшебном появлении Дэвида в моей жизни. Особенно я следила за тем, чтобы не сболтнуть случайно его фамилию, боясь, как бы она не идентифицировала моего нового ухажера с необыкновенно приятным молодым бизнесменом, мелькавшим время от времени на маленьком экране телевизора. Я сказала ей только то, что было необходимо, чтобы успокоить материнское сердце: некий Дэвид, галантный молодой человек из благополучной семьи, занял в моей душе место, когда-то принадлежавшее Фреду. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы унять мамины расспросы, а мне предоставить возможность как можно дальше отодвинуть мгновение, когда неизбежно придут в соприкосновение два моих таких разных мира, пока не связанных между собой. Я понимала, что рано или поздно это должно случиться,

– Ты права, потрясающе вкусно, – согласился он, смакуя во рту кусочек топинамбура в соусе и жмурясь от удовольствия.

…А как иначе восстановить репутацию несправедливо непопулярного овоща?


Деньги ничего не значили для нас. Дэвид представлял собой живой банковский счет, достаточно солидный, чтобы мы могли позволять себе такую пирушку хоть каждый день, если бы нам захотелось. Он обладал тем, что нельзя сравнить ни с баснословным выигрышем в лотерею, ни с самой удачной финансовой аферой на бирже, а именно – хорошим образованием. Как раз этого всегда не хватало Фреду, хотя он любил меня искренне и бескорыстно.


Продолжение ужина оказалось на высоте, не менее утонченно, чем изысканное начало: мясо омара в горшочке с черным перцем, потом омар на гриле, в соусе из клешней, отваренных в шампанском. Этот соус вызвал у меня такой восторг, что я не смогла сдержать возгласа восхищения, причмокивая от удовольствия языком и наслаждаясь пузыриками игристого вина, щекотавшими нёбо.

– С ума сойти! – пролепетала я, а он осторожно вытер салфеткой каплю соуса, прилипшую к моей верхней губе на границе с веснушками.

Дэвид был счастлив, наблюдая мой гастрономический экстаз. Ему доставляло гораздо больше удовольствия видеть, как я наслаждаюсь деликатесами, смакуя каждый кусочек, исчезающий во рту, чем самому испытывать те же чувства. Он предоставил мне право наслаждаться изысканным кушаньем вместо себя, а я со своей стороны была счастлива угождать любимому и, ввиду отсутствия у него желания чревоугодничать, стремилась всячески ублажить его, тем более что мне ничего не стоило предоставить моим вкусовым рецепторам, не избалованным вкусной едой, вдоволь насладиться божественным вкусом изысканных блюд, в то время как его рецепторы, в какой-то степени пресыщенные излишествами, были неспособны радоваться происходящему.

– Нет, я серьезно… Как бы мне хотелось научиться так вкусно готовить.

– В самом деле?

– А ты что, против?

– Да нет, – усмехнулся он.


С тех пор как мы познакомились, не так уж часто мне представлялась возможность продемонстрировать ему свои скромные кулинарные способности, слабое подобие тех, коими обладала моя матушка. В отношении питания, так же, впрочем, как и во всем остальном, я позволила вовлечь себя в чудесный водоворот, который он производил вокруг, казалось, безо всяких усилий. Мне оставалось, не сопротивляясь, плыть, что называется, по течению. Теперь, вспоминая о том времени, мне кажется, что «водоворот» – не слишком удачно подобранный термин. Мне, начинающему бумагомараке, следовало бы поднапрячься и придумать более мощное слово и более сильный образ, «торнадо», например. Тем более если иметь в виду, что головокружительный поток, в который я вольно или невольно попала, нес меня наверх, от чего захватывало дух и темнело в глазах.


Дэвид жестом подозвал официанта и что-то прошептал ему на ухо.

– Только не говори, что ты заказал еще вина, я и так уже пьяна в стельку.

– В стельку? – передразнил он и весело, от души, рассмеялся. – Если ты будешь по-прежнему вставлять словечки из лексикона своей мамаши, берегись! В следующий раз я приглашу ее вместо тебя.

Пока мы пререкались, официант исчез, но быстро вернулся, держа в руках сложенный вчетверо листок бумаги. К моему великому удивлению, он протянул мне его со словами:

– Мадемуазель, это – вам, с благодарностью от шеф-повара.

– Спасибо, – пролепетала я.

По залу пронесся шепоток: подобного никогда еще не было, чтобы ни с того ни с сего известный повар вдруг раскрывал кулинарный рецепт посетителям. А уж тем более в таком гастрономическом храме, как этот ресторан. Но Дэвиду оказалось достаточно выразить пожелание, и дирекция тут же беспрекословно подчинилась ему. И исполнила мой каприз. Я покраснела от замешательства и одновременно от удовольствия.

– Не смущайся, – произнес мой волшебный принц, – завтра же я попрошу Армана предоставить кухню в твое распоряжение.

Вызов брошен. Арман – его человек, его дворецкий, управляющий, его секретарь и поверенный, короче говоря, тот, благодаря кому все бытовые проблемы месье Барле решались без промедления, без проблем и с учетом малейших деталей. Я скорчила недовольную мину в надежде тронуть его сердце:

– Ты не боишься остаться разочарованным?

– Да нет, конечно! Ну что, пойдем?

Вот он всегда так: резко встал и заторопился, вмиг рассеяв дымку очарования, которую сам же и создал. В одном лице – волшебный дух лампы и ураган, способный развеять этот дух по ветру в считаные мгновения.

Видимо, банкнота, небрежно оставленная Дэвидом на столике, высоко котировалась, потому что официанты в высшей степени любезно проводили нас к выходу, дав возможность покинуть зал быстро, но без суеты, что было как нельзя кстати, так как взгляды, брошенные нам вслед, не отличались доброжелательностью. Около парадного подъезда вышагивал человек в ливрее и блестящих ботинках, в обязанность которого входило подгонять под козырек машины клиентов. Против ожидания, он не бросился к нам с ключами от зажигания, но протянул Дэвиду аккуратно сложенную накидку из тонкой шерсти цвета морской волны. Мой кавалер развернул ее и уверенно набросил мне на плечи.

– Разве мы не поедем на машине? – удивилась я и, оглянувшись вокруг, не увидела рядом его черного «Ягуара».

– Нет, пройдемся пешком, если ты, конечно, не возражаешь.


Пока мы поглощали омаров, наступил вечер, но, несмотря на прохладу, погода располагала к прогулке. Дэвид обнял меня за талию. Его крепкая рука уверенно легла на пухленькую, аппетитную округлость моего бедра. Он повел меня по улице Фабер к набережной, в противоположном направлении от Дворца инвалидов, чей золотой купол сиял в лучах заходящего солнца. Когда-то я дала себе слово не позволять никому управлять собой, но, идя с Дэвидом, испытывала удовольствие от того, что подчиняюсь его воле. Риск потерять саму себя мне представлялся незначительным, настолько его действия и слова обладали характерной для людей этого круга решительной силой и уверенностью. Подушка безопасности в виде банковского счета и полезные связи нивелировали любое препятствие, позволяя решать все проблемы без особых усилий.

Мне было приятно, что меня ведут, и сопротивляться совсем не хотелось. Единственное, о чем я сожалела, что его ухаживания ничем не закончатся: ни напором страсти, ни просто поцелуем. Пройдясь по набережной Орсе и не проронив по дороге ни слова, мы свернули направо, к мосту Александра III, одному из самых красивых архитектурных сооружений в городе. У основания фонарного столба три херувима, взявшись за руки, кружились в веселом танце сарабанда, эта живописная группа называется «Круг любви». Перейдя через элегантное одноарочное сооружение из серого камня и стали, построенного к Всемирной выставке 1900 года, мы оказались на противоположной стороне, на правом берегу, и, спустившись на несколько ступеней вниз, попали на пристань.

– Знаешь, – сказала я шутливо. – Я, конечно, провинциалка, но, представь себе, как-то раз уже каталась на речном пароходике.

Вместо ответа он показал мне рукой на небольшое судно, качающееся на волнах чуть поодаль. То была небольшая баржа, недавно отреставрированная, с блестящими свежевыкрашенными бортами бутылочного цвета, покрытыми морским лаком. На корме под навесом, вторя ритму речной волны, дрожало и переливалось пламя множества свечей. Ничего общего с простенькими прогулочными кораблями для туристов. Рядом с трапом по стойке «смирно» стоял мажордом в парадной ливрее и белых перчатках. Увидев нас, он низко поклонился:

– Мадемуазель, месье Барле…

Я была поражена, но не хотела этого показывать. Пролепетав «добрый вечер», я ступила на блестящие доски лакированной палубы, Дэвид – за мной следом, и тут же послышались первые аккорды концерта Вивальди в исполнении струнного квартета, расположившегося за парусиновым тентом. Мне стало смешно, но от меня, очевидно, ждали другого – в такой момент полагалось застыть на месте от восторга, глядя круглыми от восхищения глазами на весь этот балаган. Надо же додуматься использовать столь банальные штампы! Дэвид прочитал мои мысли и нашел, что сказать:

– Белая лошадь сегодня не придет, у нее насморк. Надеюсь, ты ее простишь.

– Гм, – я сделала вид, что приняла всерьез его слова, – скажи ей, что инспектор из страховой компании придет проверить, действительно ли у нее простуда или она симулирует.

Дэвид прыснул от смеха, но пообещал передать мое предупреждение и добавил:

– Если тебя не затруднит, обрати внимание…

Обернувшись, я увидела, как слуга откинул парусиновый полог, и моему взору предстала такая картина: небольшой круглый столик, покрытый простой белой скатертью, на нем – две свечи, два бокала и бутылка шампанского, рядом – два садовых стула в той же гамме, что и корма. Я успела заметить, что окруженная парусиновой занавеской столовая композиция лишена крыши, над столом сияло ночное небо Парижа, усыпанное звездами.

– Сразу хочу тебя предупредить, вряд ли я смогу проглотить нечто большее, чем пару пузыриков шампанского.

– Ну и хорошо! Мне только это и надо!

– Как? И все? Ничего другого? – жеманно уточнила я, сделав вид, что огорчена, что рассчитывала на большее.

Тогда он взял мою руку и стал осторожно гладить, так нежно, так ласково, что я почти не ощущала прикосновений его мягких пальцев.

Тем временем баржа отчалила от берега и устремилась в ночные воды, о чем свидетельствовал чуть слышный шум двигателя, от которого наши бокалы на столе принялись тихонечко дребезжать, добавляя хрустальный перезвон к звучанию струнных инструментов. К тому времени, когда он открыл бутылку шампанского, мы уже оставили позади красующиеся в лучах ночной подсветки площадь Согласия и Бурбонский дворец, где заседает Национальная ассамблея, и проплывали мимо арочных витражей музея Орсе, также подсвеченных прожекторами, установленными у основания здания и направленными на фасад. Что касается банальности, на которую я обратила внимание с самого начала, то я бы согласилась, пожалуй, каждый день погружаться в подобную атмосферу, так стоит ли строить из себя интеллектуалку и пренебрегать предложенной мне ролью? Вряд ли он хотел надо мной посмеяться, да я бы и не позволила. Но разве нашелся хоть кто-нибудь, кто отказался бы принять участие в роскошной постановке, которая разыгрывалась в эти минуты на борту частной баржи? Так кто я такая, чтобы высмеивать происходящее? Ведь тысячи девушек в эти минуты мечтали бы оказаться на моем месте.

Подведя итог своим размышлениям, я тяжко вздохнула, признав собственное поражение, потом улыбнулась. Эта улыбка – самое малое, что заслуживала его нехитрая уловка.

– Итак, за что пьем? – спросила я, протянув к нему наполненный бокал.

– Подожди немного…

Странно! Он, всегда такой уверенный в себе, в этот миг, как мне показалось, был застигнут врасплох моим предложением произнести тост под хрустальный звон бокалов. Наш уютный кораблик проплывал мимо картинных пейзажей ночного Парижа, а Дэвид смотрел по сторонам и словно что-то искал взглядом, но не мог найти.