Легко сказать! Меня как будто начистили до блеска и снаружи, и внутри, и сейчас я не имел ни малейших сил противостоять его давлению. К тому же мои чресла вовсю терзало желание.

Внезапно непрошеные слезы скатились у меня по щекам. Лексиус прижал к моим губам тыльную сторону ладони, и я немедленно ее поцеловал. Потом он так же поднес руку к Тристану, и мне показалось, принц куда грациознее ее облобызал, подавшись всем телом к господину. От досады слезы сделались крупнее, горячее, покатились чаще.

Да что ж такое происходит со мной в этом странном дворце?! Как я дошел до такого жалкого состояния уже после первых подготовительных процедур? Я же как-никак всегда ходил в строптивцах, числился неискоренимым беглецом! Но все это осталось где-то далеко.

Теперь же по мановению руки господина нас с Тристаном опустили на четвереньки и, пригнув нам головы пониже к полу, погнали вслед за Лексиусом из купальни в длинный коридор.

Спустя некоторое время мы вышли в большой сад, засаженный приземистыми смоковницами и усеянный цветниками, и я тут же уразумел, что нас ожидает в самом скором времени. Лексиус же, дабы убедиться, что мы все верно поняли, поддел нам подбородки плетью, заставив поднять головы и посмотреть вперед, после чего повел нас за собой по дорожке все так же на четвереньках в небольшое путешествие по саду, чтобы мы могли получше рассмотреть украшающих его рабов.

По меньшей мере два десятка обнаженных невольников — все с естественным цветом кожи, без всяких красок — были воздеты на гладкие деревянные кресты, там и сям вкопанные где в клумбы, где посреди травы под низкими древесными ветвями.

Однако здешние кресты сильно отличались от тех, что использовались в городке для особых наказаний. У этих поперечина крепилась достаточно высоко, и раб опирался на нее плечами привязанных позади рук. Большие круглые крюки из блестящей натертой меди поддерживали широко разведенные бедра, ступни же были соединены подошвами и скручены ремнем в лодыжках. Головы несчастных свешивались вперед, так что всякий невольник мог лицезреть собственный восставший член. Сзади цепочки, крепившие запястья к кресту, соединялись с массивным золоченым фаллосом, выпиравшим у каждого раба из ягодиц. И пока мы вслед за управляющим прогуливались на карачках по саду, ни один не отважился поднять голову или даже просто пошевелиться.

Потом я заметил тихих молчаливых слуг в длинных халатах, которые раболепной поступью двигались по саду, раскладывая на траве яркие узорчатые ковры и расставляя под деревьями приземистые столики, словно готовились к пирушке. По деревьям развешивались медные масляные лампы, к огораживающим сад стенам крепились многочисленные факелы.

Повсюду вдоль ковров были набросаны подушки. Кое-где уже были выставлены золотые и серебряные кувшины с вином. На столиках виднелись подносы с бокалами и кубками. Судя по всему, с наступлением сумерек здесь ожидалась пышная трапеза.

Мне нетрудно было представить перекладину креста под собственными плечами, предощутить прохладу гладкой меди вокруг бедер, проникновение фаллоса… В сумерках при свете ламп зрелище водруженных на кресты рабов будет особенно впечатляющим. И здесь местные властители станут угощаться, время от времени услаждая взор живыми изваяниями. А что последует потом? Нас будут одного за другим снимать с крестов, насиловать?..

Однако до сумерек оставалось еще довольно много времени, и мне вовсе не хотелось висеть, страдая, на кресте в мучительном ожидании вечера и созерцать вокруг себя голые, блестящие от масла торсы и всегда готовые к делу причиндалы других рабов. «Нет уж, — подумал я, — это для меня слишком. Такого я уже точно не вынесу».

Наш высокий, элегантный и крайне надменный господин повел нас между тем в самую середину сада. Воздух был тепл и свеж, и легкий ветерок поигрывал листьями смоковниц. Там, на вкопанных в землю крестах, висели Дмитрий и еще один светлокожий невольник-европеец с темно-рыжими волосами — возможно, принц, переданный султану нашей крайне дружелюбной к нему королевой. Еще два пустых креста, похоже, ожидали нас с Тристаном.

Появившиеся возле нас слуги на моих глазах подняли Тристана и с присущей им сноровкой быстро привязали к деревянному кресту. Не торопясь насаживать его на фаллос, они старательно закрепляли бедра принца в удобный захват медных крюков. Когда же я увидел размеры этого фаллоса, то невольно содрогнулся. В мгновение ока запястья Тристана, разделенные вертикальной опорой креста, были соединены цепями с этой жуткой штуковиной. Член юноши уже напрягся сильнее некуда.

И когда грумы причесывали ему волосы и связывали ступни, я понял вдруг, что, если я собираюсь совершить какое-то лихое безрассудство, то имею в своем распоряжении всего лишь несколько секунд.

Подняв голову, я посмотрел в неподвижное лицо господина, который тем временем внимательно разглядывал Тристана. Губы его были чуть приоткрыты, щеки слегка зарделись.

Все так же на четвереньках я придвинулся к Лексиусу как можно ближе. Уже коснувшись халата, медленно подался назад, усевшись на пятки, и, подняв голову, нагло уставился ему в глаза. Странное выражение промелькнуло на его лице — этакий предвестник взрыва ярости.

И тут я произнес так тихо, чтобы меня не могли услышать слуги:

— Что же у тебя такое скрывается под этим халатом, что ты нас так мучаешь? Ты ведь евнух, да? На твоем красивом лице не видно ни волоска. Вот, значит, кто ты такой, верно?

Мне показалось, от моих слов у него аж волосы зашевелились. Грумы тем временем, явно ничего не слыша, натирали мускулистое тело Тристана прозрачным маслом и старательно промакивали то, что не впиталось кожей. Впрочем, их я видел лишь краешком глаза: я в упор смотрел на управляющего.

— Значит, ты евнух? — снова зашептал я, едва заметно шевеля губами. — Или, может, под этими роскошными одеждами у тебя имеется некое достоинство, которое ты можешь в меня вогнать? — и усмехнулся сквозь сомкнутые губы самым что ни на есть гаденьким смешком.

Я несказанно потешался этой сценой, хотя прекрасно понимал, что подобный финт вполне может выйти мне боком. Но один только вид физиономии Лексиуса, застывшей в полном изумлении, этого, пожалуй, стоил!

Туземец потрясающе налился краской, явно взмывая к пику бешенства… Но все же сумел совладать с собой, придушив клокочущую ярость. Глаза его зловеще сузились.

— Ты, знаешь ли, очень красивый парень — неважно, евнух ты или нет! — не унимался я.

— Тихо! — рыкнул он.

Грумы остолбенели. Его яростный выкрик эхом прокатился по саду. Потом резким скрипучим голосом он отдал какие-то отрывистые распоряжения, и слуги, поскорее закончив с Тристаном, молча заторопились прочь.

Я опустил было голову, но тут же вновь уставился на Лексиуса.

— Как ты посмел! — прошипел он.

И как раз этот момент был самым любопытным: Лексиус старался говорить так же неслышно, как и я. Больше он не осмеливался говорить со мною громче, нежели я сам.

Я торжествующе улыбнулся. От возбуждения мой приятель уже сочился влагой, готовый скоро извергнуться.

— Или, если тебе угодно, я могу тебя покрыть! — зашептал я. — В том смысле, что, если эта твоя штучка не работает…

Крепкая пощечина влепилась так молниеносно, что я не успел и глазом моргнуть. Потеряв от удара равновесие, я снова оказался на четвереньках. Тут же раздался резкий свистящий звук, способный сам по себе кого угодно вогнать в страх. Я поднял взгляд: Лексиус успел вытянуть из-под кушака длинный широкий кожаный повод. Похоже, он был намотан у него на поясе, скрываясь в пухлых складках бархата. На конце его имелось небольшое металлическое кольцо, достаточной ширины для средних размеров члена, но, думаю, слишком узкое для моего.

Лексиус сграбастал меня за шевелюру и так резко дернул вверх, что кожу обожгло болью. Потом он дважды что есть силы хлестнул меня поводом, и я наконец отвернулся. Сад тут же расцвел передо мной яркими цветными сполохами. Сущее буйство наслаждения!

Нимало не медля, туземец ухватил меня цепкими пальцами за мошонку, потянув ее кверху, и крепко стянул концом поводка мои гениталии, надежно его закрепив. Получилось у него на самом деле неплохо. Натянутый повод выпятил мне таз вперед, и, чтобы удержать равновесие, я зашаркал коленями по траве.

Поначалу Лексиус попытался заставить меня свесить голову, потом, разозлившись, опустил меня на все четыре, припечатал свою могущественнейшую туфлю к моему затылку, пригнув меня лбом к самой земле, и сердито потащил меня за собой за протянувшийся под грудью поводок, заставляя во всю прыть бежать на четвереньках.

Мне так хотелось оглянуться на Тристана. Меня терзало чувство, будто я его предал. Внезапно я подумал, что совершил чудовищную ошибку и теперь меня заставят вечно торчать в каком-нибудь коридоре или еще того хуже. Но было уже слишком поздно что-то изменить. Натянутый повод еще туже сжал мне причинные органы, быстро увлекая к дверям дворца.

ТАИНСТВЕННАЯ ЗРИТЕЛЬНИЦА

В томном полузабытьи Красавица понемногу пришла в себя. Жены гарема все так же толпились вокруг нее, еле слышно о чем-то переговариваясь.

В руках у них были длинные и очень красивые перья — и павлиньи, и от других, не менее ярких, птиц, — которыми женщины нежно водили Красавице то по груди, то по лобку и бедрам.

Ее влажное лоно тут же отозвалось на ласку, слегка запульсировав. Перья снова заскользили по грудям, потом медленно и уже ощутимее прошлись по губам вульвы.

Неужто эти ласковые создания ничего другого не желали для собственного удовлетворения?

Принцессу вновь сморила вязкая дремота. Когда она наконец открыла глаза, солнце вовсю струилось сквозь высокие зарешеченные окна. Над ней раскинулся высокий полог, витиевато украшенный вышивкой, с маленькими зеркальными вкраплениями, увитыми золотыми узорами. Красавица увидела вокруг себя все те же смуглые женские лица с жемчужными зубами и нежными темно-розовыми губами, услышала их быструю и негромкую речь, приглушенные смешки. От складок их одежд благоухало розами. Мягкими птичьими перьями женщины по-прежнему забавлялись с ее телом, лениво раздразнивая, словно перед ними лежала неживая игрушка.

И постепенно среди этого скопления прекрасных созданий выделилась одна, наиболее царственная особа. Чуть поодаль от остальных обитательниц гарема, наполовину скрытая изукрашенной ширмой, она внимательно взирала на новую одалиску, вцепившись рукой в деревянный каркас.

Красавица сомкнула веки, нежась в теплых солнечных лучах на ложе из подушек, наслаждаясь легкими касаниями перьев. Потом снова открыла глаза.

Женщина стояла все там же. Кто она такая? И была ли она здесь до этого?

У нее было поразительно прекрасное лицо, выделявшееся даже в этом море замечательных лиц. Сочные чувственные губы, тонкий нос и пронзительные, пылающие очи, чем-то необъяснимо отличавшиеся от глаз остальных здешних женщин. Ее темно-каштановые волосы были разделены ровным прямым пробором и падали чуть ниже плеч тяжелым каскадом локонов, окружавшим лицо треугольной тенью, разве несколько непослушных завитков на лбу вносили некоторый беспорядок, придавая всему облику естественное для человека несовершенство. Широкий золотой ободок огибал ее лоб, удерживая прозрачно-розовую чадру, которая будто бы стекала по волосам и розоватой тенью ниспадала за спину.

Ее лицо имело милую форму сердечка, но при этом казалось невероятно суровым! В его выражении была такая нарочитая ярость, что взгляд аж прожигал насквозь.

Некоторые лица подобное выражение обезображивает, подумалось Красавице, но этой женщине такая чрезмерная напряженность лишь придавала особое очарование. А ее глаза… Надо же! Они оказались темно-голубыми, с удивительным фиолетовым отливом. Как странно! Они не были масляно-черными, как у других жен, и в то же время вовсе не казались холодными и тусклыми. Эти глаза были живыми, яркими, проницательными, полными какого-то внутреннего противоборства.

Словно отстранившись от взгляда Красавицы, женщина чуть отступила за ширмой, и это движение ее выдало: все тут же обернулись посмотреть, кто там. В первое мгновение повисла тишина, затем женщины одна за другой спешно поднялись и согнулись в приветствии. За исключением Красавицы, не осмелившейся даже шелохнуться, все находившиеся в зале склонились перед этой особой.

«Должно быть, сама султанша», — решила Красавица. И от устремленных на нее в упор лилово-синих глаз у девушки стеснило в горле.

Одета эта дама была очень богато, что только сейчас заметила принцесса. И какие чудесные серьги висели у нее в ушах — очень большие, овальные, с выпуклыми фиолетовыми, в цвет глаз, эмалевыми вставками!