Энн Райс - Спасение красавицы

Блаженство поглотило меня без остатка. Я самозабвенно скользил плотно сжатыми губами по члену, водя по нему языком, наслаждаясь его вкусом, и в то же время ощущал, как Тристан, энергично втягивая и высвобождая мой собственный орган, вместе со мной растворяется в этом божественном искуплении всех мук наших минувших часов и дней.

То напряженно вытягиваясь, то отчаянно извиваясь в своих наручниках, я понимал, что, лаская Тристана, я с каждым движением головы все больше похожу на несчастное создание, в безнадежном отчаянии дергающееся на жертвеннике султанского ложа. Впрочем, мне это было все равно. Единственное, что сейчас для меня существовало, — это упоенно втягивать член принца и чувствовать на себе восхитительно упругий, настойчивый рот Тристана, словно высасывающий из меня душу. И когда наконец я извергся, неистово забившись в его плоть, то с наслаждением почувствовал, как и его сперма наполняет мой рот, словно извечно ее жаждал. Казалось, каждый из нас своей мощью заставляет изгибаться тело другого, исторгая приглушенные хриплые стоны.

А потом я почувствовал разделившие нас руки повелителей. Мне велели лечь на спину, все так же со связанными за спиной руками, отчего грудь у меня сильно выгнулась вверх, а голова оказалась откинута назад. Я полуприкрыл глаза. Разумеется, я не мог видеть зажимы на груди, однако очень даже ощущал их, чувствуя цепочки, свесившиеся между сосками, которые казались мне сейчас острыми горными пиками.

Потом я сообразил, что сверху мне улыбается султан, что его темно-карие глаза, его мягкие губы придвигаются ко мне все ближе. Мне казалось это сошествием бога, который лишь по воле случая принял облик обычного человека.

Вот он опустился надо мной на четвереньки. Его губы коснулись моих… Или, если быть точнее, они приникли к влаге на моих губах. Затем султан разомкнул мне рот, глубоко проникнув в него языком и слизнув сперму Тристана, которая еще там оставалась. И, поняв, чего он добивается, я впустил его в свой рот, страстно целуя его и отдаваясь его поцелуям, желая ощутить на себе всю тяжесть его тела, пусть даже это доставит боль моим защемленным соскам. Но он отказал мне в этом, продолжая нависать надо мной.

Я заметил, что Тристана подняли с ложа, что Лексиус зачем-то топтался рядом. Но я не мог думать ни о чем, кроме этих вожделенных поцелуев, и желание, неизбежно отступившее после высшей точки наслаждения, накатывало вновь мучительно и скоро.

И все же это не совсем были поцелуи: язык султана властно раздвигал мне рот все шире и жадно слизывал из него сперму, словно очищая от нее мой рот, и от каждого его прикосновения я накалялся все большим возбуждением.

Постепенно сквозь марево вновь разгоревшейся во мне страсти я различил, что Тристан стоит позади султана, как бы нависая над ним. И тут же правитель тяжело опустился на меня. На ощупь его тело было, как у Лексиуса — мягким и шелковистым, достаточно сильным, хотя и худощавым. Пробежав по моей груди, его пальцы избавили мои соски от проклятых зажимов, и те соскользнули вбок вместе со своими цепочками. И султан прижался грудью к моей болезненно ноющей коже, и по моему телу пробежал нестерпимый трепет томления.

Оказавшийся над правителем Тристан устремил на меня свои лучезарные синие глаза. И когда султан под ним простонал, я понял, что принц вошел в него. Вмиг на меня навалилась тяжесть.

Правитель не переставал ощупывать мой рот языком, своими требовательными ласками заставляя шире раздвигать челюсти. Тристан могуче пробивался в него сзади, толкая его на меня, и мой приятель возделся между бедрами султана, касаясь их нежной, безволосой тыльной кожи.

Когда Тристан извергся, я забился под султаном, резкими толчками ударяясь в его тесно сжатые бедра, снова стремительно восходя к высотам наслаждения — и его бедра крепко стиснулись на моей плоти. Я тоже кончил, хрипло стеная, в то время как язык султана все так же неустанно скользил по моему рту, то пробегая по зубам, то заглядывая мне под язык, то медленно обводя мои губы.

Ненадолго правитель застыл, приходя в себя, не вынимая руку из-под моей шеи. Я лежал под ним, связанный и беспомощный, чувствуя, как медленно стихает жар только что отбушевавшей страсти.

Наконец султан пошевелился. Потом поднялся, бодрый и словно обновленный, готовый к дальнейшим утехам, и сразу «оседлал» меня. Мы встретились взглядами. Его лицо казалось мальчишески задорным, отдельные пряди черных волос упали к глазам. Тристан сидел слева, глядя на нас. Султан повелительно подтолкнул меня, давая понять, чтобы я перевернулся лицом вниз, и я, корчась связанный, стал выполнять приказанное.

Он даже привстал, чтобы дать мне место для моих телодвижений, и я почувствовал помогающие мне руки Лексиуса. Перевернувшись на живот, я почувствовал, как с меня сняли наручники. Мои плечи наконец-то получили благословенный отдых, и я всем телом обмяк на покрывале. Тяжелый бронзовый фаллос из меня извлекли, и после него анус, казалось, горел во мне огненным кольцом. И тут же в меня водвинулась настоящая — такая человеческая! — жаркая тугая плоть, от которой я мгновенно воспылал новым желанием. Как же несказанно сладостно было ощущать в себе этот нормальный человеческий пенис после холодной бесстрастной бронзы! Я вытянул руки по бокам, блаженно закрыл глаза. Под тяжестью его тела мой налившийся орган крепко вжимался в шершавый гобелен покрывала, я же вздымал ягодицы навстречу султану, непроизвольно ловля ритм его колебаний.

Я был буквально оглушен происходящим. Оттого, что султан сейчас пользовал меня, что вот-вот готов был извергнуть в меня семя, у меня возникало чувство, будто я вкушал некую совершенно недозволенную сладость. И к тому же теперь я знал о султане одну любопытную, тайную для всех, подробность, хотя, по большому счету, это мало что меняло. Правителя, оказывается, возбуждала и манила сперма других мужчин! Вот почему пировавшим в саду вельможам было позволено на всю катушку отодрать нас, и вот почему после этого грумы даже не вымыли нас, прежде чем водвинуть каждому по фаллосу.

Эта догадка меня ошеломила. Выходит, нас опорожнили, вычистили, потом наполнили мужскими соками, и теперь, отведав их сперва из моего рта, султан неторопливо извлекает их из моего тыла, размеренными толчками пробиваясь к пику оргазма. Правитель определенно не спешил, и, пока он трудился, передо мной прелестными туманными картинками успел проплыть и вечерний сад, и торжественная процессия, и улыбающееся лицо повелителя — и все мельчайшие куски мозаики, составлявшей жизнь во дворце светлейшего султана.

Прежде чем он закончил со мной, Тристан завладел им снова. Я ощутил на себе удвоенную тяжесть тела и услышал, как султан тихо, умоляюще простонал.

(Рассказ Лорана)

Тристан с султаном, оба обнаженные, лежали обнявшись на постели и неспешно целовались, по очереди припадая ртом к губам другого.

Не нарушая тишины, Лексиус знаком велел мне отодвинуться от них. Я проследил взглядом, как он опустил вокруг ложа занавеси и пригасил масляные лампы. Потом меня на четвереньках выпроводили из султанской опочивальни. Я все недоумевал: почему же я так опасаюсь разочаровать Лексиуса тем, что меня не выбрали остаться с султаном вместо Тристана?

Мне это казалось совершенно невозможным. Нас с Тристаном обоих призвали удовлетворять правителя, потом стравили друг с другом. Разве могли нас оставить там двоих?

В сумеречном коридоре Лексиус щелкнул пальцами, велев мне побыстрее двигаться перед ним, и на всем пути к купальне он нещадно порол меня, не изрекая ни звука. На каждом повороте в лабиринте коридоров я надеялся, что управляющий наконец-то уймется, но этого так и не случилось. Так что к тому моменту, как меня передали в руки грумов, я весь дрожал от боли и беззвучных слез.

Прислужники окружили меня ласковой заботой и приятным обхождением, не считая разве что принятого здесь полного очищения. И когда меня всего умастили душистым маслом, когда ласковые растирания уняли боль в руках и бедрах, я ускользнул в глубокий сон от всех мыслей и мечтаний о будущем.

Проснувшись, я обнаружил себя на соломенной подстилке на полу. Комната освещалась несколькими лампами. Я сразу понял, что нахожусь в спальне Лексиуса. Перекатившись на живот, я положил голову на руки и огляделся. Управляющий стоял у окна, задумчиво глядя во мрак ночного сада. Он был в халате, однако я заметил, что одежда его свободно свисает, ничем не застегнутая, не подпоясанная, возможно даже распахнутая спереди. Мне показалось, Лексиус что-то тихо нашептывает, бормочет, погруженный в свои мысли, хотя я не смог разобрать ни слова. Может статься, он даже что-то напевал себе под нос.

Наконец он обернулся и вздрогнул от неожиданности, увидев, что я его разглядываю, уютно положив голову на согнутую в локте правую руку. Халат на нем и впрямь был распахнут, и под ним виднелось нагое тело.

Он подошел ближе, загородив спиной просачивающийся из окна бледный свет.

— Со мной никто еще не проделывал того, что сделал ты, — злобно произнес он.

Я хохотнул под нос. Подумать только: я нахожусь в его покоях, никак не связанный, а он стоит передо мной почти что голый и такое мне говорит!

— Надо ж, какая жалость! — усмехнулся я. — Так ты попроси — я могу и повторить.

Не дожидаясь его ответа, я поднялся на ноги.

— Только скажи мне сперва, султан остался нами доволен? Сам ты нами удовлетворен?

Он отодвинулся от меня на шаг. И тут я понял, что, просто подступая к нему, могу оттеснить Лексиуса к самой стене. Это было бы весьма забавно!

— Да, вы его ублажили! — быстро ответил он, от волнения прерывисто дыша.

Как все ж таки он был красив — какой-то особой, хрупкой красотой, — этот коварный и опасный человек! Лексиус напоминал мне клинок, с каким сражаются люди пустыни, легкий, изящный и в то же время смертоносный.

— А ты? Ты остался нами доволен? — Я сделал к нему еще шаг, и он снова чуть отступил назад.

— Ты задаешь мне глупые вопросы, — огрызнулся он. — В саду вдоль дорожки стояла сотня новых рабов. Он вполне мог пройти мимо вас и не заметить. Так уж вышло, что он выбрал именно вас.

— Ну а теперь я выбираю тебя, — хмыкнул я. — Разве ты не польщен?

Протянув к нему руку, я взял прядь его волос. Лексиус вздрогнул.

— Прошу тебя… — выдохнул он.

Он опустил глаза. «Совершенно неотразим!» — похвалил я про себя.

— «Прошу тебя» что? — спросил я и поцеловал легкую впадину его щеки, затем, по очереди, его глаза, заставив их закрыться под моими поцелуями.

Лексиус стоял неподвижно, точно связанный, в наручниках и неспособный даже шевельнуться.

— Прошу, будь ко мне ласков, — тихо ответил он. Потом открыл глаза и вдруг порывисто обхватил меня руками, словно не в силах больше владеть собой. Точно потерявшийся беспомощный ребенок, он крепко обнял меня, прижавшись всем телом. Я поцеловал его в шею, потом в губы. Запустил руки под его халат, проведя ладонями вдоль узкой спины, наслаждаясь гладкостью его кожи, его запахом, шелковистостью прижавшихся ко мне волос.

— Конечно же, я буду ласков… — процедил я ему в самое ухо. — Я бываю очень даже ласков… когда мне это по душе.

Неожиданно Лексиус вырвался от меня, упал на колени и мгновенно принял в рот мой член — с такой жадностью, словно страждал его всем своим существом. Я стоял не шевелясь, взявшись рукой за его плечо и чувствуя, как он энергично скользит губами по моей плоти, ласкает ее языком, слегка прикусывает зубами.

— Не торопись-ка, парень, — молвил я наконец. Как это было мучительно — отстраниться от его рта! Напоследок Лексиус успел поцеловать меня в головку.

Я же решительно сорвал с него халат и поднял туземца на ноги.

— Обхвати меня за шею и держись покрепче, — велел я ему.

Он быстро выполнил сказанное, и я приподнял Лексиуса за ляжки, заведя его ноги себе вокруг пояса. Мой крепыш уже настойчиво бился под его разведенными ягодицами, и я немедля протолкнулся в тесный анус туземца, прихватив ладонями его нежные щечки. Лексиус еще крепче вцепился в меня руками, склонил голову к моему плечу. Я стоял, расставив ноги, и что есть силы пронзал его своим разгоряченным стержнем. Лексиус всем телом содрогался под моими ударами, и я сильнее и яростнее вжимался пальцами в его мягкую податливую плоть, которую не далее как сегодня уже знатно выпорол.

— Когда я кончу, — шепнул я ему в ухо, болезненно стиснув ему пальцами ягодицы, — то позаимствую у тебя ремень и выпорю тебя снова. Я отделаю тебя так, что ты целый день будешь ощущать под своими роскошными халатами мои отметины. Ты будешь знать, что ты такой же раб, как те несчастные, которыми ты весь день помыкаешь. И будешь помнить, кто твой настоящий господин.