Я порой сам дивился своему пристрастию наказывать других. Я обожал это занятие так же, как сам любил быть поротым. И в глубине души я мечтал даже отметелить однажды Гарета.

Я понимал, что, доведись мне выпороть Гарета, моя любовь к нему просто выхлестнется через край. Я перестану себя контролировать и не смогу остановиться.

Этого, увы, так никогда и не произошло.

И все же я обладал Гаретом. Возможно, прежде у него и был какой-то любовник — мне не довелось об этом узнать. Как-то раз, в конце первого полугодия нашей службы в конюшне, он зашел ко мне в стойло и стал как-то странно и беспокойно возле меня бродить и переминаться.

— Что беспокоит тебя, Гарет? — не выдержал я, отважившись-таки подать голос в темноте.

За разговорчики он вполне мог бы меня и выпороть, однако он этого не сделал. Вместо этого Гарет переложил мои ладони на затылок, а сам пристроил руки у меня на спине и опустил на них голову. Мне очень приятно было, что он так привалился на мне отдыхать, лениво перебирая мне волосы. Время от времени его колено легонько толкалось в мой пах.

— «Пони» — это единственно стоящие рабы, — задумчиво произнес он. — Их я предпочитаю самым что ни на есть прелестным принцессам. Они поистине величественны! Было бы неплохо, если б каждый мужчина хотя бы год своей жизни служил «конем». А королеве стоило бы завести у себя в замке хорошую конюшню. Дамы и господа из ее свиты достаточно часто об этом просят. Они были бы не прочь иногда прокатиться по окрестностям в роскошном экипаже, влекомом такими «скакунами». И для «лошадок» это была бы хорошая школа, и чаще устраивались бы бега, ты не находишь?

Я не ответил. Я терпеть не мог бега. Хотя я нередко оказывался в них победителем, но это занятие, как никакое другое на моей памяти, приводило меня в страх и ужас. Кроме того, делалось оно исключительно ради развлечения, а не работы. Я же предпочитал наказания и труд.

Я вновь почувствовал ткнувшуюся в мой член коленку.

— Ну, и чего ты хочешь от меня, красавчик? — спросил я тихо теми же словами, что он обычно применял ко мне.

— Ты и сам знаешь, чего я хочу, — прошептал он.

— Нет. Кабы знал, я бы не спрашивал.

— Другие выставят меня посмешищем, если я это сделаю… — осторожно сказал он. — Знаешь ли, предполагается, что я могу выбрать себе «пони» и его использовать в меру своей надобности…

— Так почему бы тебе не наплевать на остальных и не сделать так, как тебе хочется?

Этот мой ответ его словно подстегнул. Гарет упал на колени, мгновенно принял в рот моего крепыша, и вскоре я уже в полном блаженстве, хрипло порыкивая, восходил к пику наслаждения. «Это Гарет, мой прекрасный Гарет…» — все крутилось у меня в голове, пока из сознания напрочь не вытеснились все мысли.

После он горячо прижимался ко мне, приговаривая, как я был чудесен, и как ему понравился необыкновенный вкус моей плоти, моих соков. А потом он проник в меня сзади, и я снова устремился к вершинам блаженства.

И хотя с тех пор такое происходило довольно часто, и он дарил мне восхитительные ласки, после этого Гарет превращался в еще более сурового хозяина. И я втрое сильнее боялся его гнева, страдая даже от малейшего недовольного замечания. Теперь, когда он сердился, я представлял не только его красивое лицо, но и страстный рот, жадно сосущий меня во мраке стойла. И я безутешно плакал всякий раз, как он меня за что-то бранил.

Однажды я споткнулся, везя красивый экипаж, и Гарет получил из-за этого хорошую выволочку. Тогда, вернувшись, он распростер меня на стене конюшни и от души выпорол широким кожаным ремнем, вытянутым из его штанов. Я весь дрожал, не осмеливаясь даже шевельнуться, боясь, что, потеревшись при этом членом о шершавый камень, сразу кончу. Когда Гарет меня наконец отпустил, я упал на колени у его ног и все целовал, целовал его грубые сыромятные сапоги.

— Больше не будь таким несуразным, Лоран, — сказал он. — Твоя неуклюжесть позорит меня.

И когда он позволил поцеловать ему руки, я заплакал, исполненный благодарности.

Когда снова наступила весна, мне даже не верилось, что минуло целых девять месяцев. Однажды мы с Тристаном лежали рядом во дворике в час отдыха, поверяя друг другу свои опасения.

— Николас собирается к королеве, — сообщил мне Тристан. — Будет просить ее величество о возможности меня выкупить, когда истечет год нашей службы. Однако королева совсем не в восторге от такого пыла летописца. Что же нам делать, когда закончатся наши деньки?

— Уж не знаю. Возможно, нас снова продадут в общественную конюшню. Мы ведь с тобою «славные скакуны»!

Все наши разговоры такого толка строились на одних догадках. Оба мы прекрасно знали, что только в конце года королева что-то решит относительно нас.

И когда в один прекрасный день в конюшню зашел капитан стражи и послал за мной, желая поговорить, я поведал ему, как отчаянно жаждет Тристан вернуться к Николасу, а я — остаться здесь.

Прожив целый год как «пони», разве перенес бы я что-либо иное?

Капитан выслушал меня с большим участием.

— У вас обоих хорошая репутация в конюшне. Вы дважды, если не трижды уже отработали свою кормежку.

«Пожалуй, что и больше», — подумал я, однако озвучивать не стал.

— Пожелание Николаса королева может удовлетворить. А что до тебя — так это вполне будет естественно, если тебя оставят здесь еще на год. Королева будет более чем довольна, узнав, что вы оба угомонились и хорошо себя ведете. К тому же нынче у нее под рукой хватает и новых забавников.

— А Лексиус все еще при ней? — спросил я.

— Да, и она с ним ужасно сурово обращается, но, похоже, это как раз то, что ему и нужно, — усмехнулся капитан. — А еще у ее величества есть теперь один прекрасный юный принц, который сам прибрел в наше королевство и всецело отдался на ее милость. Дескать, прослышал о здешних обычаях от принцессы Красавицы. Можешь себе представить? И очень умолял не отсылать его обратно.

— Значит, от Красавицы…

Меня кольнуло болью. Думаю, и дня не прошло, чтобы я не вспомнил о принцессе. Мне все время являлся ее образ: в глухом бархатном платье, с цветком в затянутой перчаткой руке, лепестки которого, зажатые плотной тканью, казались еще тоньше и нежнее, она навеки уходила от нас в мир благопристойности.

— Для тебя она — принцесса Красавица, — одернул меня капитан.

— Ну, разумеется, принцесса, — почтительно согласился я.

— А насчет того, что будет дальше, — вернулся тот к более насущному вопросу, — о тебе постоянно справляется леди Эльвера.

— Капитан, я так здесь счастлив…

— Знаю. Я сделаю все, что в моих силах. Но постарайся быть и дальше таким же безропотным, Лоран. Уверен, тебе еще три года придется где-нибудь служить.

— Капитан, есть еще кое-что, о чем я хочу спросить… — нерешительно произнес я.

— О чем?

— Как там принцесса Красавица? Вы что-нибудь слышали о ней?

Лицо его сделалось задумчивым и грустным.

— Только то, что она наверняка уже вышла замуж. От женихов там нет отбоя.

Я отвернулся от него, даже не пытаясь скрыть свою печаль. Значит, Красавица замужем… Время нисколько не избавило меня от тоски по ней.

— Она теперь «ее королевское высочество», Лоран, — заметил капитан, — а у тебя, я вижу, в голове такие непочтительные о ней мысли!

— Да, капитан, — отозвался я. Мы улыбнулись друг другу, хотя для обоих это было не так-то просто. — Сделайте мне одолжение, капитан. Если услышите, что она точно вышла замуж… не говорите мне об этом. Лучше мне вообще ничего не знать.

— Это на тебя так не похоже, Лоран, — прищурился капитан.

— Я знаю. Как это объяснить?.. Я так мало ее знал…

Я помнил, как сейчас, ее раскрасневшееся от страсти, тонкое лицо, когда, сливаясь со мной во полутьме каюты, она содрогалась в оргазме, исступленно вскидывая бедра, вздымая всем своим хрупким телом мою тяжесть… Конечно, капитан всего этого не знал. Или все же знал?..

Как бы то ни было, я попытался выкинуть это из головы.


Шли недели, я потерял им счет. Я и не хотел знать, как быстро утекает мое время.

Однажды вечером Тристан, весь в слезах от радости, поделился со мной вестью, что, когда истечет год службы в конюшне, королева отдаст его Николасу. Он станет личным «коньком» летописца и будет, как некогда раньше, проводить ночи в его спальне. Принц был просто вне себя от восторга.

— Очень рад за тебя, — снова сказал я.

Но что же произойдет со мной, когда однажды закончится мой срок? Может, отправят на торговый помост и меня выкупит какой-нибудь старый злой сапожник, который будет заставлять меня подметать его мастерскую, в то время как мимо во всей своей красе скачут запряженные гордые «пони»? Ой, страшно даже представить! Я готов был поверить во что угодно, только не в это!

Дни тянулись за днями, мне оставалось лишь ждать…

В нашем «конском» дворике я с такой жадной ненасытностью наслаждался Джеральдом, будто каждый момент нашей близости грозил стать последним. И вот однажды вечером, уже в сумерках, когда я как раз закончил с ним и притянул к себе, чтобы немного приласкать напоследок, я вдруг увидел подступившую ко мне вплотную пару сапог. Подняв взгляд, я обнаружил, что возле меня стоит не кто иной, как капитан стражи.

Он никогда еще не заходил сюда. Я побелел как полотно.

— Ваше высочество, — учтиво кивнул он, — прошу вас, поднимитесь. У меня для вас послание чрезвычайной важности. И я должен просить вас отправиться со мной.

— Нет!!! — отшатнулся я. Я в ужасе уставился на капитана. В голове забилась сумасшедшая мысль: как бы заставить его губы замереть, пока из них не вылетело это дьявольское заклинание! — Еще не время! Предполагалось, что я буду служить еще три года!

Все мы слышали, как вопила Красавица, когда ей сообщили о ее освобождении. Меня теперь тоже тянуло зареветь во всю глотку.

— Боюсь, это правда, ваше высочество! — невозмутимо молвил капитан. И, протянув мне руку, помог подняться на ноги.

Поразительно, какая неловкость сразу возникла между нами!

В конюшне меня уже ждала моя одежда, а также двое мальчишек, опустившие голову, чтобы не видеть моей наготы, которые помогли мне облачиться.

— Зачем надо было делать это здесь?! — неистовствовал я. Внешне я кипел от ярости, пытаясь столь бурной реакцией скрыть от всех свою глубокую досаду и потрясение. В то время как мальчишки застегивали на мне мундир и бриджи, я во все глаза глядел на Гарета. Потом с немой яростью посмотрел на свои сапоги, перчатки. — Вы что, для этой процедуры не могли хотя бы из приличия забрать меня в замок? В том смысле, что я никогда еще не видел, чтобы подобное производилось в таком месте, на сене с соломой.

— Прошу меня простить, ваше высочество! — отозвался капитан. — Однако эти вести не терпят отлагательств.

Он обернулся на открытую дверь. Проследив за его взглядом, я увидел двух наиболее влиятельных королевских советников, которые, кстати сказать, с успехом пользовали меня в замке, ныне же стояли с почтительно опущенными головами. При виде их я готов был разразиться слезами.

Я снова в отчаянии посмотрел на Гарета. Тот тоже чуть не плакал.

— Прощайте, мой прекрасный принц, — сказал он и, опустившись на колени, поцеловал мне руку.

— Я полагаю, «принц» — более не подобающее обращение к нашему милостивому другу и союзнику, — подал голос один из советников и шагнул ко мне. — Ваше высочество, я принес вам печальные вести: ваш отец почил, и теперь судьба королевства в ваших руках. Король умер, да здравствует король!

Я отвернулся, переваривая услышанное.

— Ч-черт подери! — прошипел я себе под нос. — Всегда был законченным канальей, и теперь вот как нарочно выбрал время, чтобы испустить дух.

МОМЕНТ ИСТИНЫ

(Рассказ Лорана)


У меня не было времени даже прогуляться по замку: надо было немедленно отправляться домой. Я понимал, что мое королевство может оказаться на грани анархии. Оба мои брата слабоумны, и главнокомандующий армии, хотя и был предан моему отцу, теперь непременно попытается захватить власть в свои руки.

После часовой беседы с королевой, в которой мы обсуждали главным образом военные и дипломатические соглашения, я поспешно выехал в путь, везя с собой немалые сокровища в награду за мою службу, а также милые памятные безделушки — скромные сувениры на память о замке и городке.