В один из августовских дней Дэн появился в неурочное время, ближе к обеду, – сам нашел ее на пляжике. Как подошел, она и не видела. Сел рядом, положил ладонь на теплую ее спину. Был он задумчивым и грустным – командировка его неожиданно закончилась. Позвонил институтский научный руководитель, приказал все бросить и немедленно возвращаться в Москву. Срочно. Любым способом. Чем быстрее, тем лучше. И еще сказал – интересное дело его ждет. Такое дело, которого он долго ждал и которому страшно обрадуется…

– А что за дело, как думаешь? – легкомысленно поинтересовалась Даша.

– Не знаю. Посмотрим. Да не важно, Дашк, а я ведь тебе и сказать-то ничего хорошего не успел! Все так неожиданно срочно…

– Ну так сейчас скажи! – легко засмеялась Даша. – Ты прямо убитый такой, будто тебя не в Москву, а на войну вызывают!

– Ну, в общем… Я хотел сказать, что я тебя нашел. Понимаешь? На всю жизнь нашел.

– Так и я тебя тоже нашла! Это ж понятно! И тоже на всю жизнь! Я в будущем году школу заканчиваю, в Москву поступать поеду. А ты ко мне в Питер на Новый год приедешь, хорошо?

– Да я и раньше приеду…

– Ага. Поэтому давай-ка номерами мобильников поменяемся, чтоб нам для начала в этой жизни хотя бы не потеряться.

– Ой да, конечно… – спохватился Дэн. Вполне, между прочим, искренне спохватился. И огорчен срочным расставанием тоже был искренне. Он вообще все делал так – очень искренне. Она даже не усомнилась в нем ни на секунду. Даже и в голову ничего подобного не пришло. И поэтому до конца августа, пока домой не собралась, не особо и горевала по поводу отсутствия его звонков. Не звонит – значит, занят очень. Что тут такого-то? Потом, правда, попробовала позвонить сама, но номер его был заблокирован…

Очнулась она уже в Питере. От сентябрьских дождей, от школьных будней, от пугающего отсутствия месячных. А потом вспомнила – их уже и в июле не было. Она тогда еще подумала – от сильной жары, наверное. И все еще была уверена, что Дэн ей позвонит, что он обязательно ей позвонит и приедет и они вместе разделят эту совместную их проблему. Или не проблему. Может быть, радость…

Так и не дождалась Даша звонка. А теперь уже поздно о чем-то думать. Все, все поздно. Поздно ждать звонка от Дэна, поздно самой предпринимать что-то срочное. Права добрая врачиха Лариса Львовна – пора маме сдаваться. Мама есть мама. Уж она-то обязательно что-нибудь придумает…

Дашина мама и впрямь всю жизнь только тем и занималась, что чего-нибудь придумывала. Талант у нее такой был – придумывать. То папе имидж, то папе биографию, то особую какую-нибудь для него фишку. А иначе было нельзя, потому что Дашин папа, сколько она себя помнит, всегда куда-то избирался, и жизнь мамы нервно текла от выборов до выборов. Папа был, как говорила мама, «работающий на постоянной профессиональной основе депутат». То есть, говоря честно, ничего другого в жизни папа не умел, кроме как участвовать в выборах и заседать в законодательных-представительных органах государственной власти. И выбирался-заседал папа, видимо, очень хорошо, потому что эта самая государственная власть подпускала его к себе с каждыми выборами все ближе и ближе, и скоро предстоящие очередные выборы сулили папе переезд в Москву. Если папа победит на очередных, самых для него в жизни важных выборах.

Вообще Даша плохо в этой папиной системе парламентов разбиралась. Вернее, не разбиралась совсем. С детства сложилось у нее что-то вроде идиосинкразии ко всем этим терминам, страстно произносимым мамой и папой в периоды очередных нервно-паралитических предвыборных кампаний. Слышать просто не могла про округа, про мандаты, про федеральные списки кандидатов, про электорат… Этот самый электорат представлялся ей чем-то вроде огромной безликой и серой толпы людей, которую папа в конце концов должен убедить, что он хороший. При помощи мамы конечно же. Потому что мама для папы всегда придумывала что-нибудь эдакое. В зависимости, наверное, от качества электората в округе. То папа был чуть-чуть рубахой-парнем, то властным мужчиной-орлом, то очень праведным, но совершенно несправедливо обиженным. Даше иногда казалось, что и любовь родительская строится на этом страстном мамином папиного образа придумывании…

Нет, вообще-то они хорошо жили, конечно. Не бедно. Мама не работала, да и некогда ей было. Дом всегда был полон гостей, которым Дашины родители вечно были за что-то благодарны. Благодарность эта чувствовалась во всем – и в маминых улыбках, слишком широких, чтобы быть по-настоящему искренними, и в папином некотором с гостями панибратстве, слишком уж нарочито-простецком, чтобы быть по-настоящему дружеским. Даша, когда была маленькой, с удовольствием позволяла родителям и себя привлекать к участию в этом действе. Ребенком она была развитым и очень забавным, громко читала всякие детские стишата, страшно умиляя папиных-маминых гостей. А потом выросла, и как отрезало. Нет, она по-прежнему любила родителей и претензий к ним никаких не имела и тоже, как и они, хотела перебраться жить в Москву, чтоб именно там сделать карьеру талантливой журналистки. Но в то же время четко, раз и навсегда определила для себя одно правило – ни к одной, пусть даже и самой распрекрасно-важной урне для голосования она ни разу в жизни и близко не подойдет. Ноги ее не будет ни на одном избирательном участке…

Через закрытую плотно дверь чудом притянулся в Дашину комнату запах кофе. Она вообще в последнее время очень остро чувствовала разнообразные запахи – плохие в основном. А кофе пахло хорошо. Мама замечательно умеет кофе варить. Она вообще все замечательно делает. И себя подать умеет замечательно, и свой дом, и папу… Пойти, что ль, кофе попить? Да и сдаваться уже пора, сколько можно тянуть…

Даша быстро скинула с себя одеяло и встала, прошлепала босыми ногами по теплым, с внутренним подогревом плитам пола. Проходя мимо большого зеркала, и не взглянула в него, даже решительно отвернула голову в сторону. Хватит, не могла она больше маетой исходить. Пусть уж лучше мама что-нибудь теперь придумывает…

– Дашка, ты что, заболела? Почему в школу не пошла? – улыбнулась ей приветливо мама и похлопала рукой по диванной подушке, приглашая сесть рядом. – Иди сюда, малышка, я тебе лоб пощупаю. Температуру не мерила?

– Нет, мам, я не болею, – присаживаясь рядом с ней на диван, осторожно проговорила Даша. – А вообще не знаю. Может, и болею. Если только все это болезнью называется…

– Что – все? Ты нехорошо себя чувствуешь?

– Да как тебе сказать… Нехорошо – это не то слово. Я беременно себя чувствую, мама.

– Не поняла… Дашк, ты так шутишь, что ли? Да? Прикалываешься? Это у вас так модно сейчас?

– Да не шутки это, мам. Какие уж тут шутки… Я и правда беременна. И срок большой, уже ничего нельзя сделать. Я вчера у врача была.

– У какого врача? – тупо переспросила мать, продолжая по инерции ей улыбаться, словно никак не переставала надеяться на Дашину «просто модную» шутку.

– У какого врача? У гинеколога, мам. У платного, – серьезно пояснила ей Даша. – И срок, говорю, уже большой. Скоро все видно будет.

– Но погоди, Даша… Как же… Этого не может быть, Даша! Вернее, этого не должно быть…

Мать соскочила с дивана и заходила по гостиной, взметая распущенными длинными волосами и полами тончайшего французского пеньюара. Такая вот она была – порывистая. Даша сидела, следя за ней взглядом. Подумалось ей с не ко времени проснувшейся дочерней гордостью – какая же мать все-таки красивая женщина. Такая молодая, такая идеально вся в салонах и тренажерных залах устроенная, такая энергичная, такая умная… Она всегда, всегда находит выход из любой, самой крайней, самой безнадежной ситуации! По крайней мере, для папы всегда находила. Вот сейчас и для нее найдет непременно…

– Даш, ты хоть понимаешь, что нам этого никак сейчас нельзя? – остановилась перед ней мать, плеснула в лицо тихим отчаянием. – Ты представляешь, что это вообще будет? У Кравцова дочь-школьница, и беременная… Да это же вообще… Это же сразу наружу вылезет! Нет-нет, это невозможно…

Даша промолчала. Она и сама понимала, что невозможно. А что тогда делать? Ей, Даше Кравцовой, надо срочно перестать быть дочерью депутата Кравцова? А как? Она же не знает…

– Так… Так… Надо что-то делать… Надо срочно что-то придумывать… – снова забормотала себе под нос мать, широко вышагивая по большой гостиной. – Дашк, ну как, как ты могла, скажи? Ты ж отца так подвела, ты меня подвела! Ну что, не могла раньше сказать, что ли? Кто хоть он, отец ребенка твоего?

– Да какая теперь разница, мам… – убито проговорила Даша, поднимая на нее глаза. – Я понимаю, что очень виновата. Ты прости меня, мам…

– Ладно, Дашка. Не будем об этом, – великодушно махнула рукой мать, – и в самом деле, какая теперь разница, кто да что. Не будем впадать в пошлые бесполезные эмоции. Будем разумными. В конце концов, я тебе мать или кто? Примем по факту. И будем думать. Так-так… Думать-думать…

Она снова красиво заходила-замелькала у Даши перед глазами, запустив руки в волосы и сжимая крепко голову, будто пыталась выдавить из нее решение подступившей проблемы. Потом резко села рядом с Дашей, вытянула перед ней руку и, загибая пальцы, довольно спокойно заговорила:

– Так, дочь. Давай посмотрим, что мы имеем. Первое – обратиться здесь за помощью мы ни к кому не можем. Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Такая жареная информация быстро наружу выходит – отца тут же сожрут. Ты, кстати, к какому врачу ходила?

– К анонимному.

– Фамилию свою не называла?

– Нет.

– Молодец. Теперь второе. Раз аборт делать поздно – надо рожать. Но рожать так, чтоб об этом никто не знал.

– Как же, мам… А ребенок? Потом же ребенок будет…

– Да я в курсе, Даш. Но ребенок – это уже третья проблема. Ребенка придется хорошо пристраивать. Чтоб его в твоей жизни больше никогда не было. И в мыслях чтоб не было. И никакого чувства вины чтоб у тебя тоже не было. А для этого надо пристроить его не просто хорошо, а очень и очень хорошо. Ты со мной согласна, Даша?

– Я не знаю, мам…

– То есть как это – не знаешь? Ты что, хочешь одним махом испортить жизнь и себе, и мне, и отцу? Ты больше не хочешь быть талантливой преуспевающей журналисткой? Ты хочешь быть бедной, зачуханной матерью-одиночкой?

– Нет, не хочу.

– Тогда не говори, что ты не знаешь! Все ты знаешь! И теперь самое главное, четвертое. Теперь надо решить, где ты будешь рожать и куда твоего ребенка можно замечательно пристроить. И не смотри на меня так, Даша! У тебя что, есть другие предложения?

– Нет у меня других предложений, – опустила голову Даша и закрыла лицо послушно опустившимися на него прядками-перышками. – Да я и не смотрю, мам. Я полностью и во всем с тобой согласна. Как ты придумаешь, я так и сделаю.

– Вот и молодец. Ты же знаешь, я тебя в беде не брошу. Я же твоя мать. Я же люблю тебя, черт побери! Ничего, Даш, сейчас мы все придумаем. Спасение утопающих – дело рук самих… Стоп! Стоп, Дашка! – вдруг подпрыгнула она на диванной подушке очень резво. – А чего тут придумывать-то? Все и без нас с тобой придумано! Ну конечно! Это отличный, отличный выход!

– Какой, мам? Что придумано?

– А то! Ты знаешь, кем работает моя мама?

– Бабушка Надя? А кем?

– А самой главной чиновницей в отделе по опеке и попечительству! В том городке, где я родилась! В Синегорске! Вот туда ты рожать и поедешь! Там такая тьмутаракань – тебя никто не найдет и не увидит. И не узнает ничего. А бабушка Надя ребенка через опеку свою хорошо пристроит. Через ее руки, как я понимаю, все потенциальные усыновители проходят, она выберет самых достойнейших из достойнейших.

– Мам, а в школу? Мне там в школу разрешат беременной ходить?

– Кстати, о школе… У мамы подруга там есть, тетя Катя. Волевая такая тетка, стремительная… Она маме здорово помогала меня растить. Так вот, Дашка, эта самая тетя Катя, насколько я знаю, работает директором школы. Ты представляешь, что это означает?

– Что? Она меня в школу примет?

– И не только, Дашка! Она тебе все ЕГЭ в полном шоколаде нарисует! Ты там такой сертификат получишь – пальчики оближешь! Я ее об этом попрошу. Там же городок маленький, все друг друга знают, обо всем можно договориться. Так что приедешь летом оттуда красивая, не беременная, с отличными баллами-показателями, и сразу в Москву – на журфак!

– Мам, да кому он нужен, сертификат этот…

– А ты не говори так! Бумажка, она везде бумажка! Сегодня на нее никто не смотрит, а завтра, глядишь, и пригодится. И вообще, должна же быть у нас с тобой какая-то легенда… И для себя так же считай, что только за хорошим сертификатом ты в этот Синегорск и поехала. Будто это есть для тебя самое главное. А остальное так – прикладные проблемы. Передвинь у себя в голове все наоборот, Даш! Беременность – это вторичная проблема, а хороший сертификат по результатам ЕГЭ – первичная! Я понимаю, что это хрень собачья, но просто тебе самой так удобнее будет. Хорошо?