Сабрина Йорк - Спасенная горцем

Было ясно, чего стоила ему сдержанность, и Ханна поклялась сделать все, чтобы его жертва была оправданна.

Он неотрывно смотрел на ее вздрагивающие при каждом движении груди. Александр сжал белоснежные холмики, обводя большими пальцами соски. И вдруг, к ее полному потрясению, ущипнул их. Не сильно и не больно. Но вопль, вызванный ни с чем не сравнимыми ощущениями, вовсе не был слабым.

Ах! Неужели раньше она считала себя неукротимой?

Ханна с рычанием вонзила пальцы в его грудь и провела по ней ногтями. Александр зашипел и крепче сжал пальцы. Что-то выло в ней, орало, продираясь на свободу.

Похоже, больше он не мог сдерживаться. Его бедра стали подниматься. Плоть – вонзаться в нее с настойчивостью, граничащей со свирепостью. Мокрые от пота и возбуждения, ведомые безумием, которого раньше не испытывали, они сражались друг с другом и друг за друга.

Его натужное дыхание и ее стоны эхом отдавались в комнате вместе с резкими шлепками плоти о плоть. Быстрее и быстрее, сильнее и сильнее, яростнее и яростнее она объезжала его, стремясь к забытью. Совместному забытью.

Это было самой чудесной в мире пыткой. Ханна ощущала себя распятой на дыбе блаженства, между наслаждением и мучительной потребностью. Она продолжала тянуться к наслаждению, но оно в последний момент ускользало. И когда она уже подумала, что больше не вынесет, когда уже не могла выдержать, когда решила, что может просто умереть от мучительной лихорадки неудовлетворенного желания… он словно распух в ней. Это неожиданное давление, распиравшее лоно, мгновенно лишило ее разума, ослабило мышцы, вознесло высоко, куда-то прочь, за пределы этой кровати, этой комнаты, этой действительности. Самого сознания. Мириады огней вспыхнули и засверкали за опущенными веками. Наслаждение окутало ее радужным дождем.

Александр что-то прорычал, очевидно имя жены, и сжал ее бедра в стальной хватке. И стал вонзаться снова и снова, держа ее крепко, хотя уже был так глубоко, как только мог. Каждый его выпад посылал по ее телу новые вихри восторга. Но не такого острого, как жаркий поток райского блаженства, который ее наполнял.

Ханна инстинктивно сжала его внутренними мышцами, но наслаждение уже ослабевало, а вместе с ним и ее конвульсии. Вскоре от них осталось только слабое воспоминание.

Дрожь пробежала по ее телу с головы до ног, и она обмякла у него на груди. Он обнял ее сильными и крепкими руками, прижал к себе, роняя легкие поцелуи на лоб и бормоча что-то в ее волосы. Потом приподнял ее подбородок и стер слезы со щек.

Ханна удивленно моргнула. Неужели она плакала? Но почему?

Ах, она знала почему. Их слияние было чем-то большим, чем простое соитие. Чем-то гораздо большим. Она знала это, потому что в углу его глаза тоже блеснула слезинка.

Александр разбудил Ханну поцелуем. Его язык ткнулся ей в губы. Потом в щеку. Потом в раковину уха. Не так романтично, как… влажно. Вернее мокро.

Ханна открыла глаза, чтобы рассерженно уставиться на мужа. Подумать только, она с самого утра вся мокрая и…

И увидела не его красивое лицо. Это не он. Если только не отрастил мех. И морду. И болтающийся язык.

Зашипев, она толкнула Бруида, который навис над ней, положив лапы на подушку с обеих сторон ее головы, чтобы было легче «умывать» хозяйку. Она попыталась отодвинуть его, но он упрямо вертел головой, желая и дальше выражать свое обожание. А может, просто был голоден.

Наконец Ханна сумела отделаться от пса и села, глядя на ту половину кровати, где ночью лежал Александр.

Нелогично было так расстраиваться, не увидев мужа. Ей следовало этого ожидать. Нелогично раздражаться, найдя письмо на подушке, там, где должна была быть его голова.

Ханна со вздохом подняла письмо и махнула им в сторону Бруида.

– Попробуй он только не написать мне что-то хорошее, – пробормотала она.

Бруид улыбнулся. Окончательно придя в раздражение, она рывком развернула пергамент и стала читать. И успела пробежать глазами только первую строчку, а сердце уже забилось неровно. Пальцы онемели, но выражение лица смягчилось, а раздражение развеялось, как дым на ветру.

Потому что он написал ей любовное стихотворение. То есть не совсем любовное, а почти.

«Ханне.

Люблю я черный шелк волос

И кожу, мягкую, как воск.

Улыбки дар

И смеха трель.

И поцелуй, каких не знал досель.

Ее веселые глаза со мною говорят.

В глубинах теплых тайны все лежат.

Одним лишь взглядом сердце украдет,

Я губ ее рад выпить сладкий мед».

Ханна вздохнула.

Романтично? Определенно. И строки рифмовались. Она предпочитала рифмованные стихи и считала, что кто-то должен издать закон, гласящий, что все строфы должны рифмоваться.

Внизу было что-то приписано мелким почерком. Она поднесла письмо к глазам, прочитала и разразилась смехом:

«И я в самом деле люблю коричневый цвет».

Конечно, любит. Эта мысль пришла ей в голову, а с ней еще одна: нужно подняться в башню и поблагодарить его за стихи. Но она вспомнила свирепое лицо Фергуса, когда тот объявил, что никто не смеет беспокоить его милость по утрам, поэтому решила никуда не ходить. Нужно быть терпеливой и ждать, пока Александр закончит работу.

Черта с два! Она его жена. Если она не сможет отвлечь его от работы, на что же вообще она тогда годится?

Александр, нахмурившись, читал отчет. Оказывается, недостаточно было того, что он получил тревожный доклад от своих людей в Даунрее, на который нужно было немедленно ответить. Недостаточно, что из поместья Олрига приходят вести о том, что ублюдок начал огораживать свои земли. Черт, бездомные беженцы уже начали появляться у ворот замка! Недостаточно, что Александра одолевала тревога из-за требования Кейтнесса сделать то же самое. Недостаточно, что он пытался сосредоточиться на работе, хотя мечтал оказаться в другом месте. Предпочтительно в постели. С женой.

Он ощущал ее аромат. Она в самом деле проникла ему в душу. Удивительно, что все случилось так быстро. Но ведь это Ханна. Он захотел ее с первого взгляда. То, что она продолжала очаровывать его, восхищать, особенно теперь, когда он узнал ее лучше, не должно было стать потрясением.

Но, проклятье! Он не мог уложить ее в постель, не мог найти и схватить в объятия, как страстно желал. Не мог, пока не закончит работу.

Ему нужно прочитать несколько докладов и решить дела, требующие его внимания, включая вопросы о новой ткацкой мастерской в Броке и очередной сваре в Лите… не говоря уже о горе писем от соседних баронов, призывающих его присоединиться к ним. Кроме того, он обдумывал план своего предложения Кейтнессу, альтернативу огораживанию, которым одержим герцог. Оставалось потрудиться над деталями. Работы так много! И так много зависит от его решений. Особенно сейчас. Совсем нет времени отвлекаться, даже на столь соблазнительную женщину, как его жена.

Александр со вздохом отодвинулся от письменного стола, встал и покрутил шеей. Он работал уже несколько часов. Отвечал на письма, сам писал требования о подвозе всего необходимого для жизни в замке и одолевал бесчисленные отчеты. Он устал и…

Александр оцепенел, заметив краем глаза какое-то движение у двери. Кто-то стоял на лестничной площадке у его кабинета. Он шагнул ближе, чтобы узнать, кто это. Хотя уже все понял. До него донесся ее аромат.

Ханна подняла глаза и улыбнулась.

– Ханна, что ты… здесь… делаешь? – Он не хотел, чтобы голос прозвучал резко, но, должно быть, вышло именно так, потому что ее улыбка померкла. Александр протянул ей руку: – Заходи.

Она поколебалась.

– Я не хочу тебя беспокоить.

Но она уже сделала именно это. Побеспокоила его. Правда, самым приятным образом!

– Заходи, – повторил он.

– Фергус сказал, что я не должна.

Александр взял ее за руку, притянул к себе, обнял и стал целовать. Он намеревался поцеловать ее и отпустить, – впереди столько работы! – но поцелуй все продолжался.

Ах, как он рад, что она пришла! Она нужна ему. И будь проклят Фергус, хотя он желал хозяину только добра.

Фергус всегда был защитником Александра, хотя в последнее время он стал более настойчивым, чем это было необходимо. Привычка – вторая натура. Кроме того, было время, когда его настойчивость спасла жизнь Александру, и он никогда не жаловался на это свойство натуры управителя.

Когда он наконец оторвался от ее губ, Ханна вздохнула и обняла его за шею.

– Тебе еще долго работать?

Александр оглянулся на стол и поморщился:

– Да.

– Может, я помогу тебе?

Он старался не фыркнуть, но ничего не вышло. Она понятия не имела, как сложна его работа. Какое это бремя. Он ни за что не хотел, чтобы она делила с ним эту тяжесть. Его долг – оберегать ее от тревог и волнений. И он сделает все, чтобы защитить ее от всего этого. Но так мило с ее стороны предложить помощь!

Ханна наморщила лоб.

– Я могу помочь тебе, – настаивала она и открыла рот, чтобы добавить что-то, но он вновь поцеловал ее, хотя не следовало бы, потому что жена его отвлекала.

– Тебе… не стоит здесь быть, – вздохнул он и чмокнул ее в кончик носа, чтобы смягчить свои слова.

– Мне скучно.

Он уставился на нее.

«Скучно? Господи милостивый!»

Хотел бы он немного поскучать.

– Ты можешь прокатиться верхом.

– Не могу же я постоянно ездить верхом! – заявила она, оттопырив губу. – Слуги не позволяют мне ничего делать.

– Ты… баронесса.

– Но я привыкла чем-то заниматься. Ради бога, Александр, в Кайрен Рее я делала все!

Он усмехнулся. Вряд ли!

Когда она нахмурилась, он прижал ее к себе.

– Я могу придумать… тебе дело. – Вряд ли так уж умно шутить на эту тему. У него полно неотложных дел, которые нужно решать немедленно. Поэтому он поправился: – Сегодня ночью.

Хотя его тон был непреклонным, она продолжала настаивать на своем.

– Я хочу делать что-то сейчас, – решительно заявила Ханна. – Александр!

– Да?

– Есть нечто такое, что беспокоит меня.

– Д-да? – осторожно пробормотал он.

– Фергус сказал, что нельзя ни под каким видом заходить в библиотеку.

Он сам поразился тому, как потрясли его эти слова. Непонятно, почему удар так силен. А может, и понятно.

Он не любил вспоминать о библиотеке. Очень не любил. Когда-то эта комната была для него волшебной. Там хранилась драгоценная коллекция книг, собранная отцом. Каждый том приобретался с любовью. Сам запах в этой комнате пробуждал воспоминания о часах, проведенных рядом с отцом. Отец учил его читать и перебирать сокровища на этих полках. Но после его смерти все изменилось, и дядя, не тратя времени, превратил святилище в грязное логово разврата.

Дрожь охватила Александра, по позвоночнику провел холодный палец страха. Теперь о комнате остались только омерзительные воспоминания. Кошмары. Когда его дядя, наконец, встретился с создателем, Александр запер двери и с тех пор их не отпирал. Никому не позволялось заходить туда. Даже чтобы убраться. Комната много лет хранила память обо всех мерзостях Дермида.

Ханна обняла Александра и прошептала:

– Мне очень хотелось бы войти в библиотеку. И очень хотелось бы почитать что-нибудь. Я прошу немногого. Не так ли?

– Х – Ханна…

– Александр!

Она прильнула к нему, теплая и мягкая. Он прекрасно понимал, что затеяла жена, и хотя он не слишком возражал, когда его соблазняли, все же открыть библиотеку было немыслимо. Александр очень хотел дать ей все, что она желала. Но не может дать ей это. По крайней мере, пока не может. Он не готов сразиться с призраками в этой библиотеке. И сомневался, что когда-нибудь будет готов к такому. При этой мысли все внутри сжималось.

– Какие… какие книги тебе нравятся?

Он глянул на полку, набитую альманахами и пыльными томами о севообороте и разведении скота.

– У тебя есть… поэзия? – Она захлопала ресницами.

– Нет… я… не здесь.

– Хм, а сегодня утром я прочитала такое чудесное стихотворение! – Она снова прижалась к нему, и его плоть дрогнула.

– Правда?

– М-м.

– И тебе оно понравилось?

– Да, – прошептала она.

– Придется написать тебе новое.

– Я очень бы этого хотела. А пока… нет ли у тебя чего-то интересного почитать? Возможно, в комнате, полной книг, которую я могу посетить?

Александр поморщился. Хотя он мог просто отдать ей ключ. Но комната заперта вот уже много лет. Трудно представить, какие неприятности ее там ждут. В лучшем случае – мыши. В худшем – воющий призрак Дермида.