Ну и фамилия. Какая-то солнечная, будто с гор ветром подуло. Скоро весна вообще-то. Инесса нервно передернула плечами. Где-то окно открыто, сквозняк.

– Инесса Веткина – руководитель выставки, – кивнул на Инессу Павел.

Знакомство состоялось. Солнечный парень возник рядом с ней, вынырнув из-под шторы.

– Инесса, мы с вами были попутчиками. – И он рассмеялся ей в лицо.

– Курить вредно, – сказала она сквозь зубы. – В следующий раз окурки мне в окно не бросайте.

– Не буду, – молниеносно согласился Аблашидзе, – я нечаянно. А вы красивая, Инесса. В Питере много красивых женщин, но у вас редкая красота. В ваших глазах есть что-то японское.

Все правильно говорит этот странный Аблашидзе, настоящий дамский угодник. Инесса медленно японизируется, у нее уже не глаза, а сливы. И после выставки она окончательно превратится в восточную женщину. Станет настоящим самураем. Без души.

– Что с вами, Инесса? – спросил Александр. – Вы вся бледная, лицо утомленное. Согласен, вам идет усталость, но себя нужно беречь.

– Инесса, Александр представляет московские интересы на ювелирной выставке. Он наш партнер и коллега, – присоединился к беседе Паша, наверное, ему стало скучно.

– Паш, а я тебе подарок приготовила, одним махом на все праздники, – Инесса положила Брюзгину на колени пакет.

– А я тебе ничего не подарил, – приуныл Павел.

– Что ты, Паша, ты мне уже сделал подарок, платье Лолиты Саманты? С тараканом. – Веткина лукаво подмигнула Аблашидзе.

– С тараканом? – удивился Аблашидзе. – С каким тараканом?

– С тарантулом, – нахмурился Брюзгин, – Инесса любит прикалываться.

Инесса подумала, что они с Пашей едва знакомы, его внешний вид вызывает в ней жуткую брезгливость, но они уже друзья, понимают друг друга с полуслова, будто знают не менее ста лет. Странное дело, но Инесса вдруг ощутила себя столетней старухой.

– Александр, я подготовлю договор о сотрудничестве, надеюсь, наше знакомство принесет взаимную пользу, – сказала Инесса, подумывая о том, как бы быстрее сбежать из «Астории». Все основные дела по выставке уже сделаны, договор на аренду подписан, витражи изготовлены, печатная продукция на выходе, красавец Аблашидзе согласен организовать показ московских фирм и организаций, а Павел уже подписал все бумаги с международными представителями. Инесса внезапно ощутила невыносимую усталость, она забралась в кресло с ногами. В «Астории» кресла настолько глубоки и широки, в них можно вполне комфортно отдохнуть, не привлекая к себе внимания со стороны обслуживающего персонала и любопытной публики.

– Мы с вами завтра встретимся, Инесса? – сказал Александр и прищелкнул пальцами, будто подсчитывал карточный выигрыш. Вообще-то он здорово похож на каталу, такой же беспечный и удалый.

– Да, Александр, непременно, вечером? – Веткина сузила глаза и тут же широко распахнула, у нее появилась новая вредная привычка, она постоянно щурит глаза, японская какая-то привычка, новомодная. В современном мире появилась новая болезнь – япономания.

– Тогда – до завтрашнего вечера! – Аблашидзе стремительно вскочил, будто между его ног некто включил кипятильник. – Павел, до звонка. Инесса, до завтра.

И Александр исчез. Веткина и Павел долго перебирали пирамиды из фотографий, схем и таблиц, отбирая главную конструкцию выставки, ее стержень. Официантам надоело подносить чашки с капучино. Они убрали пепельницы со столиков, принесли кувшинчики с соками и куда-то сгинули. А Инесса забыла, что собиралась сбежать из отеля, забыла, где находится. С Павлом было интересно. Он тоже забыл о часах. Брюзгин увлекательно рассказывал о предстоящем проекте, словно уже побывал на выставке и все экспонаты видел своими глазами. Когда они вспомнили, где находятся, наступил вечер. Ранний предвесенний вечер.

– Ой, скоро девять, так поздно, а у тебя есть девушка, Паша? – спросила Веткина, сама не зная, зачем спрашивает.

Они и без того припозднились. Вопрос – ответ, ответ – вопрос. Ничего не значащие слова, пустая болтовня служат успешным завершением любых переговоров. Сейчас Брюзгин скажет, дескать, меня никто не любит, все девушки стороной обходят, я год в бане не мылся. Современный Паниковский. Инессе придется заниматься очередным психологическим кодированием, утешительница всех времен и наций никак не может удержать в руках время, оно, как солнечный зайчик – не ловится.

– У меня жена и двое детей. Мы поженились, когда нам было по девятнадцать лет, – и Павел мягко улыбнулся.

Из неухоженного молодого Паниковского Брюзгин мгновенно превратился в благопристойного отца семейства.

– А сейчас тебе сколько лет? – спросила Веткина, похолодев от ужаса.

– Двадцать семь, как и тебе, Инесса, – гордо провозгласил цветущий маковым цветом Брюзгин.

Пока Веткина копалась в закоулках собственной души, Павел успел обзавестись семьей, ему некогда было заниматься самокопанием. Да ему даже голову вымыть некогда.

– Паш, я тебе, наверное, неудачный подарок выбрала, – Веткина протянула руку за пакетом, – отдай, я тебе что-нибудь другое подарю.

Брюзгин заглянул в пакет, вытащил бутылку с шампунем и покраснел от явного и неприкрытого удовольствия.

– Классно, Инесса, это отличный шампунь. У меня жена занимается хозяйством, мне не доверяет покупки. Вечно какие-нибудь новинки подберет. Их никто не берет в городе, потому что дураков мало. Одна моя жена где-то находит всю эту дурь. – Паша понюхал этикетку и поморщился от наслаждения, словно от нее исходил дивный аромат. А никакого аромата не было, шампунь обычный, среднего качества, недорогой. Из обоймы представительских подарков.

– А ты что же? Куда деваешь все эти новинки, на помойку выбрасываешь, что ли? – кажется, с ним все ясно.

Пашина жена свихнулась от шопинга. Паша Брюзгин женат на завзятой шопоголичке.

– Приходится пользоваться. Мне лично ее приобретения не подходят, – Брюзгин смущенно провел рукой по волосам, если их можно было так назвать, лишь ветхие остатки смешно трепетали под его ладонью.

– Да уж, точно не подходят, – Веткина кивнула, невольно соглашаясь, – а зачем ты пользуешься? Это же вредно. Все волосы вылезут.

– Не хочу обидеть Свету, она же старается угодить, сначала читает журналы, смотрит рекламу по телевизору, потом ходит по магазинам, выискивает новинки, а мне самому некогда, – Брюзгин вконец стушевался.

Паша настолько привязан к жене, что готов пить и есть странные новинки, приобретенные его любимой. Брюзгин стойко переносит гадкие шампуни. У него волосы вылезают, он скоро лысым станет, но все равно не хочет обидеть супругу. Инесса вздохнула, с Пашей все понятно – глубина его чувства налицо и на голове в виде жирной перхоти. А вот чем руководствуется его жена, покупая любимому мужу ядохимикаты вместо моющих средств?

– Тогда мой подарок тебе не понадобится, отдай, а то твоя жена обидится, – она протянула руку за пакетом, но Паша прижал его к груди.

– Не отдам, я ей скажу, что это твой подарок. И она разрешит мне пользоваться этим шампунем.

Брюзгин с торжествующим видом уставился на Веткину. Пути господни неисповедимы, если Паша скажет жене, что данный шампунь подарила мужу неведомая ей Инесса Веткина, тогда Паша наконец-то сможет нормально вымыться. И его волосы примут человеческий блеск и оттенок в одном составе.

– Паш, я, пожалуй, пойду, – пролепетала Инесса, кажется, в этом месте никакие психологические сеансы не помогут, а какие были, то не пригодились, они оказались невостребованными.

– До встречи, – радостно взмахнул рукой Брюзгин, а другой он бережно прижимал к себе пакет с подарком.

На Исаакиевской площади яркими огнями блистали окна, фонари, фары автомобилей, весело подмигивала иллюминация собора. Может, это она Инессе подмигивала, дескать, не трусь, Веткина. Все люди разные. И живут они по-своему. Как и положено им жить. Нельзя, чтобы планету населяли абсолютно одинаковые личности. Тогда мир превратится в кошмар, в страшный абсурд, похожий на сон. И в этом абсурдном сне станет плохо всем. Отмахиваясь от огней, как от мошкары, Инесса открыла дверцу кабриолета. Она безбожно опаздывала. Веткина обещала Норкину сдать сегодня отчет, но забыла. Нужно было исправить оплошность. Придется подсунуть отчет Игорю под дверь.

Поздний вечер, почти ночь. Недремлющая охрана бурно запротестовала, увидев Веткину, но вдруг смилостивилась и пропустила в здание бизнес-центра. Это хорошо, значит, она не похожа на профессиональную бомбометательницу. Восточный разрез глаз еще не вышел за пределы физиологических возможностей девичьего организма. Пустой коридор поражал размерами. Днем он не выглядит таким глобальным, кажется значительно уже и ниже. Это из-за освещения. Ночью основные лампы потушены. Светятся всего две, в начале и конце коридора. Если посередине спрячется человек, его сразу не увидишь, он может наброситься и задушить. Или обнять, обвив тонкую шею руками. Лучше бы обнял. Инесса поежилась от страха. И тут же послышались чьи-то шаги. Она низко пригнула голову, как страус, словно от наваждения можно было укрыться.

– Инесса, ты почему здесь так поздно? – спросила мрачная тень голосом Бобылева.

– Я-а, а-а, э-э, о-о, у-у, – Инессин язык безнадежно заплетался, ее попытки выдавить из себя хотя бы одно приличное слово оказались безуспешными.

– Инесса, ты что – пьяная? – Бобылев вышел из тени и превратился в самого себя. Сергей схватил девушку за плечо и приблизил ее лицо к своему – близко-близко. Так близко, что Инесса едва не потеряла сознание.

– О-о-о, а-а-а, я-а-а, – непослушный язык превратился в нечто мягкое, склизкое и тягучее.

У бездушных всегда так бывает, их в нужный момент не собрать в один мешок.

– Инесса, что случилось, что с тобой? – Бобылев потащил Инессу по коридору.

Ноги у Веткиной стали мягкими, превратившись в податливые, гибкие прутья, они подгибались, волочились, не желая подчиняться жесткому приказу. Коридор растянулся на целую вечность. Они шли по коридору, преодолевая огромное расстояние, и вдруг все кончилось. Бобылев втолкнул Инессу в приемную. Унылая секретарша удивленно взглянула на Сергея, обезжиренный взгляд не зацепил Инессу, словно секретарша не видела, не понимала, кого это приволок в приемную Сергей Викторович. Она не хотела видеть в Веткиной человека. Инесса была слишком незначительной фигурой для секретарши.

– Принесите чаю, что-нибудь поесть, ну там плюшки какие-нибудь, – сказал Бобылев и открыл дверь в святая святых.

Инесса поворочала во рту языком. Бесполезное занятие. Она свалилась на стул, заблаговременно придвинутый Бобылевым. Сергей Викторович присел на край стола, покачивая ногой. Инесса посмотрела на мелькающий перед глазами ботинок. Хороший такой ботинок, из кожи питона. В «Планете» питоновые шузы носит один Бобылев. Еще один элемент социального неравенства. Туфли стоят не меньше полутора тысяч зеленых. Инесса молчала, изредка проводя бесчувственным языком по шершавому нёбу, сухому, как черствая корка. Язык шумно царапал полость. Секретарша принесла поднос с чашками и тарелками. Инесса оживилась. Горячий чай пробудит ее к жизни, поможет обрести способность к общению.

– Сахар есть? – хриплым голосом спросила Инесса.

– Сахар? Есть, наверное, – удивился Бобылев. – Давай я положу.

Он насыпал сахар в чашку, рассыпав по пути добрую порцию. Сергей тоже волнуется. Его волнение подействовало на Веткину как успокоительная пилюля.

– Я испугалась вас, Сергей Викторович, – пробормотала Инесса, размешивая сахар мельхиоровой ложечкой.

– В коридоре темно, – рассеянно ответил Бобылев.

О чем он думал? Ему НЕ хотелось разговаривать. А Инесса НЕ могла говорить. Любое слово прозвучало бы в эту минуту кощунственно, словно они решились нарушить тайну исповеди. Исполнилась заветная мечта Инессы – они вместе молчали, словно находились на острове вдвоем. Здесь никого не было. Только молчание. Оба все понимали без слов. Бобылев смотрел на Инессу, а она на него. Они видели и не видели друг друга. Инесса вдруг осознала – они загнали отношения в тупик. Им не суждено быть вместе. Иногда, редко, как сегодня, сейчас, случай сведет их на один короткий миг. И все. Конец. Они не могут быть рядом. Это приговор, жесткий, суровый, апелляции не подлежит. У них разные судьбы. Иногда они будут встречаться на незримом острове, но эти встречи станут виртуальными.

– Инесса, съешь плюшку, – так и случилось, его слова прозвучали, как ругательство в церкви. Как бранное слово в библиотеке. Любовь Инессы и какие-то там плюшки – разве могут соединиться эти понятия в одно целое? Никогда.

– Обязательно, я сегодня ничего не ела, – глухо откликнулась Веткина и вгрызлась в мякоть булочки, будто это был крепкий орех, а не сочная, мастерски пропеченная ванильная булочка.