Но толпа расступилась, и появился Баян в сопровождении пузатого коротышки и огромного детины. Показывая на Белаву, печенежский вождь стал что-то с жаром доказывать коротышке, но тот с сомнением покачивал головой. Детина стоял позади них со скучающим видом, не вмешиваясь в спор.

Наконец толстяк достал мешочек, отсчитал несколько монет, вручил их Баяну, который удрученно махнул рукой, соглашаясь на малую плату. Не везти же роженицу обратно, вдруг помрет по дороге? Вообще ни с чем останешься.

Богатырь встрепенулся, как бы сбрасывая с себя сон, подошел к Белаве, легко поднял ее с земли и понес с рынка следом за коротышкой. Она поняла, что ее купили, но ей было уже все равно. В голове билось одно желание: умереть, чтобы больше никогда не чувствовать этой боли.

Глава пятая

В доме мытника Недвига впервые в жизни наслаждалась покоем. Купив, хозяин, казалось, забыл о ней. Занимая на рынке почетную и ответственную должность, он с утра до вечера пропадал на торгу, взимая с купцов мыто за торговлю, распределяя места и зорко следя за порядком.

Жена хозяина – полная маленькая иудейка – постоянно болела и редко выходила из дома, проводя время в обществе старой рабыни-няни. Детьми за двадцать лет совместной жизни они так и не разжились.

С такими равнодушными хозяевами рабы и слуги могли бы разболтаться вконец, не будь бдительного Заккая, следившего за порядком в усадьбе. Его слушались и боялись. Его плеть, чаще свернутая и всунутая в сапог, иногда все же прохаживалась по непокорным спинам, но не это пугало слуг. Все знали, что в любое время могут оказаться на невольничьем рынке, и старались всеми силами не допустить потери благодатной и спокойной жизни в мытниковской усадьбе.

Недвиге никакой работы не поручали: берегли для продажи, выжидая момент, когда печенеги забудут про нее. Она целыми днями слонялась по двору и саду, от безделья не зная, куда себя деть. Старалась поддерживать дружеские отношения с другими рабами и потихоньку училась калякать по-хазарски, но большую часть времени проводила одна, много думая и вспоминая, подолгу просиживая возле водоема, наслаждаясь безмятежной тишиной, царящей в этом уютном уголке света.

Сегодня был такой же бездеятельный день. Беспощадное солнце прогнало всех со двора. Тенистые деревья не спасали от полуденного зноя. Недвига прошла в летнюю постройку для рабынь, где было сумрачно и довольно прохладно. Подстилка на полу и мягкие подушки, разбросанные на ней, манили прилечь отдохнуть, и женщина не устояла.

Разбудили ее еле слышные стоны и причитания. Недвига приподнялась, прислушалась. Кособокая постройка, в которой она спала, была разделена на две части с разными входами. Обычно вторая половина пустовала, но сейчас из-за толстой стены доносился успокаивающий говор. Гремели лохани.

Рядом проснулась повариха Буда – болгарка. С ней Недвига подружилась больше, чем с другими слугами. Буда охотнее других общалась с нею и учила ее хазарскому языку.

– Уже ночь? – удивленно прошептала Недвига.

Повариха не ответила, поворачиваясь на другой бок.

– А что за шум? – не унималась Недвига.

Буда чуть привстала, прислушалась.

– Ах, это… хозяин купил новую рабыню, а та рожать собралась, – равнодушно произнесла она, зевнула, снова укладываясь спать.

– Что за рабыня? – легкое волнение охватило Недвигу. – Как зовут?

– Не знаю. Дай поспать, Недвига, – недовольно пробурчала повариха, – ты-то выспалась, а мне рано вставать.

Недвига вышла во двор. Ночной воздух был свеж и приятен. Крепость мирно спала. Издалека доносилось постукивание колотушки сторожа, вселявшее в жителей спокойствие.

Недвига прошла к двери, ведущей в другую часть постройки, прислушалась, ясно различив стоны, говор, плач ребенка. Недвига толкнула дверь, заглянула внутрь. На нее тут же налетела повивальная бабка, единственная на всю городскую и сельскую округу. Она же занималась знахарством, ведовством и другими такими же непонятными для простых людей делами.

– Сюда нельзя, – бабка грозно замахала руками.

Недвига невольно попятилась. Дверь с треском захлопнулась.

Утром Недвига вновь вернулась к запретной двери, приоткрыла ее. На полу, на тюфяке полулежала Белава, держа на руках ребенка, закутанного в тряпье. Грозная старуха исчезла.

– Я так и знала, что это ты мне всю ночь спать не давала, – Недвига смело переступила порог.

– А я думала, что больше никогда не увижу тебя, – изумилась Белава.

– Бывают на свете чудеса. Я вот нисколько не удивилась нашей встрече. Кто у тебя: дочь, сын?

– Людмила, – улыбнулась Белава, укладывая ребенка рядом с собой на тюфяк, но тут же нахмурилась. – Как ты оказалась здесь? Бросила меня у степняков, а сама сбежала! Совесть у тебя есть? Хоть бы попрощалась…

– Думаешь, я тебя нарочно бросила? – в свою очередь возмутилась Недвига. – Да я вообще о спасении и не мечтала даже. А сюда меня привез Баян и продал мытнику.

– Баян?! Не может этого быть!

– Почему не может? – кисло усмехнулась мачеха. – Может, еще как может. В могиле я кому доход принесу? А тут он на мне подзаработал…

– Да ведь вместо тебя другую рабыню на смерть отправили. Красавицу молодую. Уж она, наверное, подороже тебя стоит!

– Ну да? – поразилась Недвига. – А кого?

– Руту. Она так жутко кричала и сопротивлялась. Я думала, боги не вынесут, земля разверзнется и поглотит мучителей.

– Бедная Рута, – на глаза Недвиги навернулись слезы. – Мы были с нею подругами, хотя иногда и поругивались, но так, не зло, чисто по-женски. Она была прекрасной женщиной. Жаль, что судьба ее оказалась такой несчастливой…

– Да при чем тут судьба?! – в сердцах воскликнула Белава.

Благополучно разрешившись от бремени и избавившись от напряжения последних дней, она поспешила выговорить всю боль, что накипела за время плена:

– Мы всецело во власти мужчин! Сначала я подчинялась отцу, потом – мужу, потом – печенегу, а теперь должна слушаться какого-то там хазарского мытника! Мужчины решают, жить нам или не жить! Как это все… отвратительно! Мы будто в крепости сидим, на волю не пускают. Да есть ли на свете женщина, не закрепощенная мужчиной?!

Белава перевела дыхание и собралась поносить мужчин и дальше, но в это время малютка задрыгала ножками и запищала.

– Не горячись, Белава. – Недвига проворно подхватила ребенка на руки и принялась укачивать его. – Я прекрасно понимаю, каково тебе, но ведь так и с ума сойти можно. Ты все принимаешь близко к сердцу. Не забывай, ты – рабыня. Рассуждать рабам нельзя. Только слушать и подчиняться. Вернее, ты, конечно, можешь думать, все, что хочешь, но не высказывай мысли вслух. Не всякий хозяин потерпит твои разглагольствования. А про вольную жизнь забудь. Сейчас у тебя одна забота: дитя вырастить.

– Да я об этом только и думаю! Знаешь ли ты, каково рожать рабов? Мучительно сознавать, что моя девочка с момента своего рождения принадлежит не мне, матери, а чужому человеку.

– Ты переволновалась, Белава, – тихо произнесла Недвига. – У тебя может подняться жар, начнется послеродовая лихорадка. Лучше поспи.

Белава действительно почувствовала усталость. Разговор отнял у нее последние силы. Она прикрыла глаза, задремала.

Недвига присела на краешек тюфяка. Крохотное тельце невесомо лежало на ее руках. Девочка перестала плакать и спокойно посапывала, а Недвига ощущала блаженную умиротворенность, будто это был ее ребенок и лишь она одна ответственна за его жизнь. Как давно она не держала в руках детей! Какое это счастье прижимать к себе маленькое теплое тельце, вдыхать его молочный аромат.

Недвига вздохнула и принялась укачивать девочку, напевая какую-то полузабытую песенку.


Лето в Саркеле стояло невыносимо жаркое. От раскаленного добела солнца и духоты не было спасения ни на улице, ни в помещениях, ни в тени деревьев. Лишь близость Дона давала плодовым и фруктовым садам зеленеть и зреть, защищала от сухих степных ветров, помогала горожанам сносно переносить жару.

В усадьбе мытника движение наблюдалось только рано утром и перед заходом солнца. В остальное время рабы редко вылезали из своих клетей. Заккай, если не был занят на рынке, тормошил их, заставлял работать, но они все равно пребывали в полусонном состоянии, изнывая от духоты, и дело свое выполняли вполсилы.

Белава и Недвига полностью отдали себя во власть растущей малышке. Впрочем, в усадьбе все привязались к светловолосому пухленькому ребенку, на удивление спокойному и некрикливому. Ребенок внес некоторое разнообразие в размеренную жизнь слуг. Даже Заккай иногда подходил к малышке и любовался ею. А повариха Буда часто подсовывала Белаве особо лакомые кусочки мяса, заставляла ее пить молоко, есть сметану и яйца.

Только три человека, казалось, не заметили появления маленького существа: мытник, его жена и ее старая рабыня-няня, – но их равнодушие вовсе не трогало счастливую маму и ее мачеху.

Все вроде хорошо было у них. Жизнь размеренная: никто не трогает, не обижает. Девочка растет здоровенькая. Кормят вовремя, спать дают вволю. Рабы не злые. Сплетничают, конечно, друг про друга, но все без злого умысла, без наговоров. Омрачало женщин только одно: обе знали, что живут здесь временно. Но все же они надеялись, что мытник не станет их продавать, а оставит в усадьбе, где спокойная жизнь казалась тихим раем.

Дальнейшая судьба очень беспокоила Недвигу, и она решила разузнать о планах мытника у Буды, которая больше всех знала об усадьбе и его обитателях.

Первые же слова поварихи лишили женщин всякой надежды:

– Хозяин давно бы продал вас, да покупателя найти не может.

– Что же мешает ему? – усмехнулась Недвига.

– Вас нельзя выставить на рынке, – охотно поделилась Буда чужими опасениями. – Белава, сама знаешь, после родов еще не оправилась, слаба, еле на ногах держится. А тебя, Недвига, вообще опасно в крепости показывать: печенеги так и снуют везде.

– А может, мытник у себя оставить нас хочет?

– Еще чего?! – хмыкнула Буда. – Заккай и так ругается. Рабов полна усадьба, а две женщины без дела – лишние рты.

– Ну, так мы и работать умеем.

– Мытник в рабах не нуждается. А на вас, холеных, можно хорошо заработать, поэтому он Заккаю велел вас работой не обременять.

Мысль о возможном скором расставании опечалила женщин. Белава изумлялась тому, что могла когда-то не любить Недвигу, доброту и отзывчивость которой мог не заметить только слепой. Она помогала Белаве преодолеть тоску, не зачахнуть, да, наконец, просто выжить в неволе.

Недвига переживала, думая о том, что падчерице придется разрываться между хозяйскими делами и заботой о ребенке. Неизвестно еще, какой хозяин попадется. Бывают и такие изверги, что детей с матерями разлучают. Уж Недвига за время рабства всякого насмотрелась, знает об этом не понаслышке.

Но как бы ни хотели оттянуть женщины расставание, время неумолимо двигалось вперед, и вскоре появился первый покупатель – худенький мужичонка с гладкой седой бороденкой, в белой одежде и чалме.

Покупатель довольно бойко лопотал на хазарском языке и оказался придирчивым и вредным. Он много лет поставлял женщин в гарем великому и богатому вельможе. Вельможа с годами становился разборчивее и капризнее, а поставщик наложниц – старее и мудрее, привозя рабынь из всех известных ему концов света. Он очень дорожил возложенными на него обязанностями, страшась промашки в столь тонком деле. Любой недочет мог стоить ему доходного ремесла и обречь на нищую старость.

Мужчина долго ходил вокруг двух рабынь. Белава сначала держала на руках ребенка, глядя прямо в глаза покупателя, решительным своим видом внушая ему, что без дитя не сдвинется с места. Но Заккай отобрал дитя, и, оставшись без него, Белава сникла, будто лишилась уверенности и опоры.

Покупатель переходил от одной рабыни к другой, попеременно заглядывая им в рот, осматривая их уши, волосы, пальцы на руках и ногах, щупая плечи, груди, живот.

Белава старалась сдержать рыдания, но дрожь в теле выдавала ее состояние. Осмотр казался ей унизительным. Мужчина мял груди, бедра и ягодицы, и даже сквозь плотное полотно рубахи она ощущала шершавость ладоней, ползающих по ее телу. После родов тело Белавы не потеряло прежней формы, и только полные налитые груди выдавали в ней кормящую мать. Прикосновение к ним грубых рук отзывалось нестерпимой болью.

Недвига внешне сохраняла спокойствие, давно научившись, когда надо, не проявлять своих чувств. И на том спасибо, что догола раздеться не заставили, хотя и так ей было омерзительно и неприятно.

Наконец поставщик наложниц обернулся к наблюдавшему за ним хозяину.

– Женщины привлекательны. Тела их еще молоды и упруги. Приобрести таких наложниц было бы заманчиво, но возраст старшей настораживает. Красота вскоре поблекнет, и мой господин быстро пресытится ею. Покупать же наложницу на одну ночь – бросать монеты на ветер.