Тихий голос, раздавшийся за спиной, заставил женщину затаить дыхание. Первая миллисекунда ушла на процесс опознания, на пороге второй сердце, замедлив темп, ухнуло под ноги и понеслось испуганной рысью. Задрожавшие и в миг вспотевшие руки выронили пакет, полный мандаринов, позволив оранжевым плодам разбежаться по полу фруктового отдела, куда глаза глядят.

Подобное фамильярное обращение было присуще ее хамоватым одноклассникам и еще одному человеку, встреча с которым вышла за рамки простого случая. По прошествии лет стала так же возможна, как столкновение параллельных реальностей на ближайшем перекрестке. И вдруг великая теория Ферма сдалась, предложила лазейку-парадокс. С чего бы?

Обернувшись на голос, боясь встретиться глазами с неизбежностью, женщина незлобиво поправила:

— Меня зовут Лера.

— Я помню, — Денис просиял и, подобрав полы пальто, присел на корточки рядом, собирая цитрусовые. Она не увидела его улыбку, почувствовала по дрогнувшему голосу и мягкому, бархатистому окончанию. Такому знакомому.

Нелепее ситуации представить сложно.

Не встречаться целую вечность, бесконечных десять лет, проживая в соседних кварталах, чтобы столкнуться в продуктовом магазине на другом конце Москвы. И, мешая друг другу, ползать по полу, выуживая юркие плоды из-под фруктовых прилавков.

Временная передышка, простые движения позволили Валерии подавить нарастающую панику, заодно просчитать возможные пути отступления и пристроить на лице равнодушную маску, чтобы через мгновение ее бесславно сорвать.

— Я очень рад тебя видеть, — шепнул он, не оставляя шанса ни на импровизированный цирк, ни на готовящийся побег. Встал, потянув Леру за собой, шагнул ближе, обнял, как прежде, нежно и доверчиво. Словно расстались вчера, словно между ними еще не пролегла пропасть, наполненная до краев болью и раскаянием.

Прижался, скользнув щекой по светлым растрепанным от осенней непогоды волосам, не обращая внимания на косые взгляды и вздохи любопытных старух, на скабрезные ухмылки недорослей.

Лера обмерла. Колючий ком, застрявший в горле, не давал сглотнуть, а предательские слезы, окропив щеки, сползли тонкими ручейками на подбородок.

Припав к телу мужчины, растерявшись, она совершила первую ошибку — вспомнила о дыхании и сразу ощутила знакомый букет, запах чистой кожи, удобренный каплей терпкого хвойного одеколона и вишневыми нотками табака. Забывшись, вновь пережила мгновение, имевшее странное свойство оборачиваться вечностью. Пронзительно яркую, отпечатавшуюся на сетчатке глаза, вспышку абсолютного счастья, высветившую тьму коридоров, где притаились хнычущие от обиды призраки и горестные воспоминания. Она прожила плавящуюся на запорошенных пеплом углях секунду, казавшуюся бесконечной — доказательство нелепой временной относительности.

Усевшись на пороге самолично воздвигнутого ледяного дворца, Лера с маниакальным упорством и сноровкой, собрала из осколков разбитого зеркала слово Вечность. Как и тогда, десять лет назад, впервые прижавшись к груди чужого мужа, позволила их сердцам забиться в унисон и увидела слово, пришедшее из сказки.

На пороге второго мгновения и очередного резонирующего удара, вновь сглупила, разрешив себе улыбнуться, робко, неуверенно, а потом зажмуриться, отвергая созерцание обыденности.

Вежливое покашливание пенсионера, остановившегося в двух шагах и пытающегося прорваться к ящикам с фруктами, выдернули ее обратно в реальность.

Вспыхнув от стыда, с усилием вернув лицу утраченную серьезность, Лера пролепетала извинения и спешно освободилась от объятий бывшего возлюбленного. Тяжело дыша, шагнула в сторону, пропуская дедушку к наваленным горой мандаринам.

— Какая странная встреча, неожиданная и радостная. Про себя говорю, — на лице Дениса вновь вспыхнула улыбка, с кровью вырванная из памяти, чудо расчудесное, совращающее с пути истинного необстрелянных девиц и приоткрывшее дверь в сад, полный соблазнов.

Лера смотрела на сердечного друга с восхищением, не произнося ни слова, не опасаясь, что искрящийся восторгом взгляд выдаст ее с головой. Так было всегда. Ничего не изменилось и сейчас.

Гроша ломанного не стоили холодные и равнодушные маски, что цеплялись в первые месяцы их знакомства. Какова цена безразличию, когда под ним жадно горят глаза, дрожат и обветриваются искусанные в кровь губы? В груди бьется невпопад сердце, трепещет, словно пойманный в силок птенец. Оно — глупое заходится от подавляемого желания поскорее пасть в грех, растаять воском в руках преступно красивого сластолюбца, обволакивающего паточным взглядом и сажающего на цепь, сотканную из изящных колечек сигаретного дыма.

Его тихий вкрадчивый голос вслед за призрачными оковами, и обворожительная улыбка до ушей, лишали остатков воли, подчиняли и порабощали доверчивую душу.

Пролетевшие годы не обидели Дениса Морозова, лишь тронули сединой коротко стриженые виски, проложили едва заметную паутинку морщин под глазами цвета зрелого коньяка, сделав их еще более лучистыми и теплыми, с озорными солнечными переливами, добавили саркастической глубины носогубным складкам, закрепили во вздернутых уголках губ четко очерченную надменную линию, утвердили решительный абрис подбородка. Его тело возмужало, налилось силой и статью, и бессовестно источало флюиды. До сих пор действующие на нее подобно оружию массового поражения, разработанного в секретных бункерах ЦРУ.

Тщательно подобранное под цвет глаз кашемировое пальто, тончайшей шерсти джемпер, удачно облегающий внушительные грудные мышцы, дорогие аксессуары, верное кредо мужского успеха, начищенные до блеска ботинки, без единого следа от разгулявшейся за окном непогоды, довершали портрет пятидесятилетнего красавца, по воли небес или по изволению бездны нарисовавшегося в супермаркете на Преображенской.

Время оказалось не властно над его порочной красотой, лишавшей рассудка одну половину человечества, а выдержки и такта другую, нетерпимую к чужому доминированию.

Лера, наркоман со стажем, с трудом соскочивший и добившийся полной ремиссии, вновь почувствовала трепетный искус, сулящий приход в блаженные кущи.

Денис, прикинувшись святым Петром, протянул ей ключи от Рая.

Добро пожаловать, убогая…

— Я тоже рада, — судорожно сглотнув, пролепетала она и с трудом узнала собственный голос, прошелестевший подобно робкому порыву ветерка, легко посеребрившего водную гладь и исчезнувшего вдали.

Воздух мгновенно раскалился и пахнул жаром адских топок.

Достигнув привычного эффекта, искуситель понизил градус. Пылающий соблазном взгляд погас, подернулся усталостью. Спустя миг перед Лерой стоял самый близкий друг ее мужа, скушавший с Дмитрием вначале пуд соли, а в последствии не побрезговавший и десертом.

Тот, кто слыл вечным заводилой, душой любой компании, кто обладал даром сплачивать и вести за собой, будь то поездка на шашлыки в Подмосковье или адреналиновый рейд в Альпы.

Тот, кто пил водку на брудершафт и за неимением разносолов закусывал вареной картошкой, грустил под сплин Воскресенья, а потом требовал Мурку и брал в руки микрофон.

Простой парень из рабочего пригорода, с врожденным вкусом к красивой жизни, ростки которого пробились сквозь варенную джинсу и кожанку с китайского рынка и буйно расцвели на благодатной почве удачной женитьбы.

Став завсегдатаем брендовых салонов, появившихся в Москве, как грибы после дождя, он не наслаждался дольче витой в одиночестве. Подтянул группу поддержки.

В первых рядах стояла девушка — подранок, свой «парень», жена закадычного друга, которую Ден намеревался превратить в леди.

Неискушенной Валерии импонировало внимание симпатичного, яркого парня, дельные советы и далеко не льстивые комментарии, неподдельный интерес к ее скромной особе.

Контраст выпестовал их будущие отношения, закалил их.

Что говорить, образ ее сегодняшней вылепил именно Денис, изваял из подручных материалов, отбросив все лишнее.

На протяжении долгих лет она придерживалась выбранного Морозовым стиля и ни разу не пожалела об этом. Пройдя сейчас очередную проверку, по хитро прищуренным глазам поняла, что заслужила оценки удовлетворительно.

Уже неплохо.

Денису хватало одного пристального взгляда, чтобы прочесть человека от корки до корки, оценить его благосостояние, доступную наличность, почувствовать настроение, а у женщин уловить особый невидимый глазу намек, говорящий о подавляемом греховном желании.

Просканировав Леру, он загадочно хмыкнул и, не говоря ни слова, повел к выходу из магазина.

— Что ты тут делаешь? Работаешь рядом? — осмелилась подать голос спешащая за решительным кавалером женщина. Наивные вопросы пытались придать неожиданной встрече налет обыденности, спускали с небес, куда уже воспарила ее восторженная душа.

— Приехал за тобой. Не веришь?

Лера усмехнулась и обреченно вздохнула.

— Мороз, ты все тот же обманщик.

— Ага, после сорока человек меняется только внешне. Забыла?

— Почти…

— Пани Веницкая, повторение матчасти не вредит эксперименту. Ты предпочитала кампари с апельсиновым соком? Так?

— Вроде, — Лера, продвигаясь к выходу из Перекрестка, не понимала, куда он клонит.

Денис остановился в двух шагах от автоматической двери, шагнул ближе, погружая жертву в благоухающее флюидное облако.

— Не находишь, что наша встреча не случайна? Мы оба шли к ней долгие годы. Сегодня я не отпущу тебя не на шаг. Можешь кричать, звать охрану, бесполезно. Я, — одним изящным жестом кисти прервал готовящиеся отговорки, — знать ничего не хочу. Едем!

Стараясь не терять инициативу, взял Леру за руку и вывел из супермаркета.

Она не произнесла ни слова, лишь, замедлив шаг, отправила в офис короткое сообщение, что вынуждена вернуться домой. Так складываются обстоятельства.

Иначе, они вообще никогда не сложатся именно так. Никогда, слышите!

Потому что оба грешника приговорены к высшей мере наказания, и не подлежащий амнистии приговор давно вступил в силу.

«Адьюлтер вульгарис» или «левак обыкновенный» не порицается строго, еще чаще поощряется продвинутыми сексопатологами, если несет менторский подтекст и происходит без привлечения третьих лиц.

«Не навреди!», — фраза, заимствованная у Гиппократа, как нельзя лучше отражает зыбкую суть явления.

Стремление Дена дружить семьями и проводить вместе каждую свободную минуту сыграло со всеми злую шутку и обернулось катастрофой.

Скажете, что особенного, переспал с женой друга, а она с мужем подруги, махнулись пару раз, не глядя. Пофлиртовали, пококетничали, насытили организм бесплатным тестостероном и эстрогеном. О таких рокировках сочиняют легкомысленные пьесы, по ним разыгрывают комедии положений. Пока речь не заходит о любви. Стоит эфемерной и капризной субстанции подать голос, забавная креатура рушится.

А сластолюбцы предстают перед людским судом с обвинением в предательстве. Подлом и циничном, не заслуживающим прощения.

Обе ячейки общества испытали тогда недюжинный стресс, но удержались на плаву. В каждой семье увенчанные рогами истцы предпочли замять процесс и остаться при своих интересах.

Но был и высший суд, неволивший грешников не встречаться друг с другом, раскаиваясь в одиночестве.

Как пережил смутное время Денис, лишившийся закадычного друга и как бесплатного бонуса — его доверчивой и послушной жены, никто не знал. Дмитрий навсегда вычеркнул приятеля из жизни и предпочитал не вспоминать.

Как выжила Лера, другой вопрос. Обладая впечатлительной и романтической натурой, воспитанной на английских романах, она обрела бессрочный абонемент в ад. Планомерно исследуя который, круг за кругом, безуспешно пыталась вырваться на свободу.

Долгие годы суровые тюремщики стерегли выход, дарили напрасные надежды, лгали и путали следы. Развели судьбы близких друзей, охраняя их души, проложили бездонную пропасть, наполнившуюся до краев слезами раскаяния и вздохами сожаления.

Но слепые старухи Мойры, ткущие жизненное полотно, допустили промах, не уследили за пауками — пронырами, прогрызшими дыру и позволившими Его Величество Случаю пойти во банк.

— О чем задумалась, девочка? — Денис открыл дверь машины, приглашая.

— Мне многое надо рассказать тебе. А начать сложно.

— Пустяки. У нас целый день впереди. Все по порядку, сначала ты спрашиваешь — я отвечаю, потом наоборот, а на сладкое…, — глаза его прищурились, пряча под ресницами ненасытный волчий блеск. Язык медленно облизал верхнюю губу, — ну ты понимаешь….

«Боже!»

Лера вспыхнула от жара, зародившегося в ее груди, мгновенно охватившего все тело и затуманившего рассудок. Качнувшись, удержалась рукой за сидение и, спрятав разрумянившееся лицо, нырнула в салон новенького Порше.