Диана Чемберлен - Спасительный свет

Энни беспокоилась об Алеке, который так много ездил в скверную погоду, работая под открытым небом с крупными животными. Кожа у него на руках стала грубой и вся потрескалась, говорила она. А однажды, принимая тяжелые роды у коровы, он сломал руку. Несколько раз она ездила вместе с ним, но он заявил, что здесь, где ветер рвет одежду в клочья и засыпает глаза песком, ей совсем не место, и тем более не место для Клея. Так что в конце концов большую часть времени они проводила с Мери в доме смотрителей.

В тот январский вечер, когда Мери почувствовала согревающее тепло бренди, в гостиной звучал ее собственный голос, а не голос Энни. Огонь в камине трещал и фыркал, где-то близко ревел океан, но голос Мери был ровным и спокойным. Она и сама не знала, почему в тот вечер стала откровенничать с Энни, вывернув наружу ту тайную часть своей души, которую не обнажала никогда и ни перед кем. Наверное, ее побудили к этому молчание Энни и ее любящий взгляд.

Мери рассказывала ей те же самые истории, что и Полу Маселли: как благодаря ее заботливости и доброте ее стали называть ангелом света.

– Мне кажется, что в этом мы с тобой похожи, – сказала она. – У тебя такое доброе сердце. Ты отдаешь себя людям, совершенно не заботясь о себе. – Она отпила бренди, укрепляя свою решимость. – Но на этом наше сходство заканчивается. На самом деле, ты гораздо лучше меня. Ты чище и преданней.

Энни посмотрела на Мери. Ее щеки раскраснелись от тепла камина.

– Почему ты так говоришь?

Мери пожала плечами так, как будто то, что она собиралась дальше сказать, было для нее простым делом.

– У меня есть другая сторона, сторона, которую я никогда и никому не показывала. – Она жестко посмотрела в глаза Энни. – Знаешь, у меня был самый лучший муж, о каком только может мечтать женщина. Терпеливый, добрый и сильный. Но этого мне всегда было недостаточно. Может быть, все дело в изоляции от людей – не знаю. И мне хотелось… – Она поджала губы, разглядывая оранжевые языки пламени в камине. – Мне хотелось, чтобы у меня были другие мужчины, – закончила она.

– Вот как? – воскликнула Энни. – Ну, и что же… они у тебя были?

– Только в моем воображении. – Мери прикрыла глаза. – Это было очень сильное чувство, навязчивое желание. Мне стыдно говорить об этом.

– Ты не должна стыдиться. Многие женщины думают о…

Мери жестом остановила ее:

– Но не так, как я. Ночами я лежала без сна, представляя себя с другими мужчинами, которых я знала. Я была с Калебом… лежала с Калебом… и представляла, что это кто-то другой. Иногда я просто не могла заниматься своей работой. Я поднималась на башню, чтобы отполировать линзу, а вместо этого сидела на галерее и грезила. Я махала рукой морякам и воображала, что к ночи они вернутся и придут на берег искать меня. У меня даже была мысль вывешивать на галерее кусок красной материи в знак того, что Калеба нет дома и я доступна. В конце концов однажды я таки купила эту материю.

Мери чувствовала, как краска заливает ее щеки. Как, должно быть, она глупо выглядит: семидесятитрехлетняя женщина, рассказывающая такие вещи.

– Но ведь ты так и не вывесила эту материю? – подтолкнула ее Энни.

– Нет.

– Это, наверное, мучительно, – сказала Энни, – очень сильно хотеть что-то сделать и не позволять себе этого.

Мери улыбнулась – Энни понимает ее.

– В этом заключалась истинная причина, почему я хотела работать со спасателями, – сказала она. – Таким образом я могла находиться среди мужчин, могла испытывать возбуждение от того, что могло произойти. Однако каждый раз, когда я была близка к осуществлению своих фантазий, мой рассудок удерживал меня. Разве у меня есть право на недовольство, спрашивала я себя. Разве я могу желать больше, чем у меня есть?

Мери слегка постукивала кончиком пальца по рюмке. Ей хотелось выкурить сигарету, но она знала, что Энни очень огорчается, когда она курит.

– Иногда я заставляла себя не думать о других мужчинах, но при этом у меня возникало такое чувство, что я отсекаю себе ногу, или руку – ведь это уже стало частью меня. Мы ходили в церковь, и даже там я не могла справиться со своим воображением. Люди говорили, что Калеб недостаточно хорош для меня. Некоторые спрашивали, что я в нем нашла. Я – такая замечательная женщина, по их мнению, а Калеб – просто спокойный и уравновешенный, обычный человек. – Она покачала головой. – Он был в тысячу раз замечательней меня.

Энни подалась вперед в своем кресле. На ее длинных рыжих волосах плясали золотые отблески огня.

– Ты слишком сурова к себе, Мери.

Мери сделала большой глоток бренди. Густой, как мед, обжигающий напиток горячей волной разлился по ее гортани. Она посмотрела на Энни.

– Это мое идиотское поведение в конце концов и убило Калеба.

– О чем ты говоришь? Мери тяжело вздохнула:

– Даже в шестьдесят три года моя голова все так же была забита этой школьной ерундой. Никто не знает правды о том, как умер Калеб. Ты можешь обещать мне, что то, что я скажу, никогда не выйдет за стены этой комнаты?

Энни кивнула:

– Так вот, когда мне было тридцать с небольшим, мною увлекся один рыбак, и мы много лет дразнили друг друга, разговаривая о том, как в один прекрасный день займемся чем-нибудь посерьезнее болтовни. В конце концов он уговорил меня. Он сказал, что я не становлюсь моложе, и я подумала про себя, что он прав. Это должно произойти сейчас или никогда. Мы назначили для этого вечер, когда Калеб должен был уйти на всю ночь. Но Калеб не ушел, и я вышла на берег сказать Честеру, что на сегодня все отменяется. Думаю, что он мне не поверил, решил, что я передумала. Поэтому он начал целовать меня прямо там, на берегу, а я стала сопротивляться, опасаясь, что Калеб может оказаться на башне. Именно так оно и вышло.

Он увидел эту сцену и решил, что Честер пристает ко мне. Он слетел вниз, выскочил на берег и затеял драку с Честером. Два седовласых старика, – она покачала головой. – В пылу драки они оказались в воде, продолжая дубасить друг друга среди волн. Калеб был слишком стар для этого. В действительности они были парой старых глупцов, лупивших друг друга наподобие диких индейцев. Когда Калеб наконец выбрался из воды, он начал задыхаться и замертво упал у моих ног. – Мери передернулась, вспоминая, как сначала не могла поверить в то, что Калеб мертв, и как потом терзала себя за это.

– Через несколько недель после похорон Калеба Честер имел наглость сделать мне предложение. Нет нужды говорить, что я отказала ему. В конце концов я излечилась от своего больного воображения, но это дорого мне обошлось.

Мери ощутила перемену в Энни, между ними возникло какое-то молчаливое притяжение. Глядя на языки пламени и слушая Мери, Энни поплотнее закуталась в шаль. Сверху донесся слабый плач.

– Он проснулся, – тихо сказала Энни. Мери кивнула:

– Тебе лучше идти домой.

Энни встала, шаль сползла с ее плеч на кресло. Она медленно, тяжелыми шагами поднялась по лестнице, Мери услышала ее воркующий голос, нежно успокаивающий Клея.

Вернувшись вниз, Энни передала ребенка Мери, усадив его ей на колени.

– Если не возражаешь, я перед уходом пошурую в камине, – сказала Энни, как обычно. Она долго ворошила поленья, и Мери наблюдала, как языки пламени пляшут вокруг ее головы. Когда Энни наконец встала и взяла на руки Клея, ее лицо было красным, а от одежды и рук исходил жар. Она избегала смотреть Мери в глаза, и та на мгновение пожалела о своей откровенности. Она слишком рисковала, доверившись Энни. Она рисковала этой необыкновенной дружбой.

Мери встала и проводила Энни на крыльцо. Энни повернулась к ней, прижимая к себе ребенка, защищая его от ветра.

– Мери, – сказала она, – твои желания… твои фантазии… они не делают тебя плохим человеком.

Мери сдержанно, чуть заметно, вздохнула с облегчением.

– Нет, – сказала она. И смотрела вслед Энни, пока та в темноте шла к своей машине.

На полпути она обернулась и сказала таким тихим голосом, что его едва было слышно из-за шума моря: – Мери, мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь.

На мгновение луч маяка осветил ее, и Мери увидела мокрый отблеск на ее щеках. Маленькая ручонка ребенка потянулась к ее подбородку, и вслед за этим все снова погрузилось во мрак.

Когда в четверг вечером Оливия приехала домой из отделения скорой помощи, на подъездной дорожке она увидела автомобиль Пола и почувствовала странную смесь радости и гнева. Кто позволил ему являться, когда заблагорассудится? Что если он зашел в будущую детскую и обнаружил кроватку?

В доме пахло чесноком, оливковым маслом и вином – знакомые ароматы стряпни Пола. Она прошла в кухню. Пол встретил ее улыбкой. Он стоял у плиты, опоясанный их старым красным передником, и держал в руке вилку, наподобие жезла кондуктора.

– Привет, – сказал он. – Я хотел сделать тебе маленький сюрприз: скампи.

Когда-то она сказала ему, что скампи его приготовления усиливает сексуальное влечение. Она поставила сумочку на стол.

– Ты не мог бы впредь предупреждать меня о своих визитах? – спросила она. – Мне кажется, что с твоей стороны непорядочно просто так приходить в этот дом.

Его удивило, что она начала с выговора и не выглядела счастливой при виде его.

– Я все еще плачу свою долю по закладной, – сказал он.

– Проблема не в деньгах. Ты ушел от меня. Я имею право по крайней мере на уединение, – ей хотелось взглянуть на свой живот, чтобы определить, заметна ли предательская выпуклость.

Он положил вилку на стол и повернулся к ней.

– Ты права. Я не подумал. Просто мне хотелось сделать тебе сюрприз. Мне хотелось сделать для тебя что-нибудь приятное, Лив. Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она покачала головой.

– Нет, – в ее голосе прозвучала резкость, удивившая ее саму в той же степени, что и Пола. – Я хочу, чтобы ты остался, – сказала она на этот раз мягче. – Я пойду переоденусь.

В спальне она надела на себя джинсы, которые все еще сходились на ней, и длинную мешковатую футболку. Скоро уже ей придется сдаться и купить платья для беременных. Тогда все узнают. И Пол тогда узнает.

Она вернулась на кухню.

– Может быть, тебе помочь? – спросила она.

– Все уже готово. Просто садись, – он указал в сторону рабочего стола. Она так и не купила новый стол.

Она села, и Пол поставил перед ней тарелку с рисом и жирными креветками под чесночным соусом. Он был прирожденным поваром, одним из тех людей, которые могут готовить изумительные блюда, не заглядывая в кулинарную книгу. Он всегда был более склонен к домашней работе, чем она. Они планировали, что он будет сидеть дома с детьми, а она выйдет на работу.

Он наклонил бутылку вина над ее бокалом, но она прикрыла его рукой.

– Нет, спасибо, – отказалась она, и Пол удивленно посмотрел на нее. – Я решила некоторое время не пить.

– Почему?

Было бы проще позволить ему налить вина – не обязательно же его выпивать.

– Чтобы это не влияло на мою работу, – сказала она.

Он сел.

– А я надеялся напоить тебя сегодня и соблазнить. Она почувствовала, что краснеет и опустила взгляд в тарелку.

Пол наклонился через стол и накрыл ладонью ее руку.

– Я действительно тебя раздражаю, – сказал он.

– Ты делаешь такие вещи, на которые мне трудно не обращать внимание.

Он кивнул и откинулся назад, подливая себе вина.

– Пожалуй, я не могу тебя винить, – сказал он, – но сегодня я сделал то, что тебе понравится.

– Что же именно?

– Я подарил два витража Энни библиотеке. Это ее действительно удивило.

– Правда?

Он пригубил вино.

– Я не могу просто взять и выкинуть все, Лив, но я работаю над собой. Две подводные сцены из моей гостиной плюс маленький овальный витраж из машины. Библиотекарь был буквально в восторге. Возможно, эти витражи стоят гораздо больше теперь, когда она… когда прошло уже какое-то время после ее смерти. – Он на секунду поджал губы, как бы осознавая, что смерть Энни по-прежнему ранит его. – Я избавлюсь от остальных в течение недели-двух, как только найду им подходящего хозяина.

– Хорошо, Пол. – Она попыталась ему улыбнуться. – Независимо от того, будем мы снова вместе или нет, тебе необходимо освободиться от нее.

Он вспыхнул:

– В какие игры ты играешь, Оливия? Чего ты добиваешься?

– Я ни во что не играю. – Она заглянула в его теплые карие глаза за стеклами очков. – Для меня не слишком простая задача – решить, как себя с тобой вести. Я боюсь доверять тебе. Мне страшно расслабиться рядом с тобой, и я боюсь связывать себя обязательствами по отношению к тебе, когда не уверена, что ты готов взять на себя ответственность по отношению ко мне.

– Так было раньше, – сказал он. – Нам просто нужно уехать отсюда.

Некоторое время она молча ела, затем снова подняла на него глаза: