Диана Чемберлен - Спасительный свет

– Оливия? – позвал Алек из кабинета.

– Мы здесь, – крикнули они хором, и Лейси засмеялась.

На лестнице послышались шаги, а потом и сам Алек появился в дверях, не в состоянии скрыть изумления от открывшейся перед ним сцены. Они выглядели так, словно дружили всю жизнь: Лейси – с учебником биологии в руках, и Оливия – с черноволосой куклой на коленях.

– Ну… привет, – он улыбнулся.

– Как собака? – Оливия встала.

– Будет жить.

– Оливия помогла мне с домашним заданием. – И Нола приходила с пирогом для вас. – У Оливии возникло приятное ощущение принадлежности к этому дому: она стояла босиком на полу и была желанным гостем в комнате дочери Алека. – Ваш любимый, – добавила она, – с ревенем и клубникой.

– Она стерла до костей пальцы, очищая для тебя эту клубнику, папа.

– Не будь такой ехидной, Лейси, – улыбнулся Алек, явно сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Он посмотрел на Оливию: – Хотите пирога?

– Да, – Лейси спрыгнула с кровати. – Пойду разрежу его.

Алек посмотрел вслед Лейси, когда та вылетела из комнаты и рванула вниз по лестнице.

– Она стала похожа на человека, – он провел пальцами по руке Оливии и сжал ее запястье, прежде чем отпустить. – Как вам это удалось?

Домой Оливия возвращалась в приподнятом настроении. Сворачивая на подъездную дорожку, она напевала себе под нос и продолжала улыбаться, поднимаясь по ступеням, так что чуть не споткнулась о вазу с огромным букетом цветов, стоявшую на крыльце.

Она присела на корточки, чтобы прочитать карточку, прислоненную к вазе, и почувствовала головокружение от пронзительного аромата.

«Жаль, что не застал тебя и не смог вручить лично. Люблю тебя, Лив.

Пол.»

Комитет снова собрался у Алека. Пол предпочел бы любое другое место, но считал, что это своеобразный тест: сможет ли он находиться в доме Энни, не поддаваясь своим воспоминаниям. Этим утром он отдал еще два витража, и у него остались только один большой – в спальне и несколько маленьких в разных комнатах. Возможно, ничего труднее в своей жизни ему не приходилось делать, но это было абсолютно необходимо. Так не могло дальше продолжаться.

Накануне вечером он видел Оливию в новостях. Репортер брал у нее интервью у входа в отделение скорой помощи. Он обсуждал с ней изменение общественного мнения после ухода в отставку Джонатана Крамера и публикации письма Алека в «Газетт».

– Из этого случая мы должны сделать вывод, что необходимо, лучше оборудовать отделение скорой помощи в Аутер-Бенкс, – говорила Оливия. – Кто бы ни стал заведующим отделением в Килл-Девил-Хиллз, он должен работать в этом направлении.

В своем хирургическом костюме Оливия была просто очаровательна и выглядела очень сексуально, ее голос звучал бодро и она сама задавала тон в интервью. Именно этот репортаж и вдохновил Пола написать стихотворение о ней – как давно он этого не делал – которое, по дороге на собрание комитета, он оставил в ее почтовом ящике.

Сейчас, на кухне Алека, у него было такое ощущение, как будто все это с ним уже происходило. Алек раскладывал в плетеные вазочки соленое печенье и поп-корн, а Пол разливал вино в бокалы на подносе. Только на этот раз он специально избегал смотреть на голубую лошадку «клуазоне» на полке перед его глазами.

Он взглянул на Алека:

– Оливия упоминала, что несколько недель назад вы ездили в Норфорк для организации публичных выступлений.

– Да, – Алек доставал салфетки с полки над раковиной. – Она прекрасно справилась со своей задачей.

– Спасибо за то, что вы написали письмо в «Газетт», – сказал Пол. – Оно многое изменило для Оливии.

– Это самое меньшее, что я мог сделать.

Пол наклонил бутылку над очередным бокалом.

– Я знаю, что последние несколько месяцев были кошмаром для Оливии, – сказал он, – я не слишком помогал ей. Мне придется многое наверстать.

Алек было направился в гостиную с вазочками и салфетками, но теперь остановился, и его губы медленно растянулись в улыбке.

– Заботьтесь о ней получше, хорошо? – Он перевел взгляд за спину Пола, и Пол, обернувшись, в дверном проеме между кухней и кабинетом увидел девочку. – Это моя дочь Лейси, – сказал Алек. – Лейси, это Пол Маселли, муж доктора Саймон. – И Алек вышел из кухни.

Пол улыбнулся девочке. Высокая, с гладкой кожей и голубыми глазами Энни, она взяла горсть соленого печенья из пакета, лежавшего на кухонном столе, и посмотрела на Пола. Ее волосы были наполовину черными, наполовину рыжими.

– Так это вы неправильно указали мой возраст, – она прислонилась к шкафчику.

– Что ты имеешь в виду? – Пол поставил бутылку. Ее волосы выглядели совершенно нелепо.

– В той статье о моей маме в «Сискейп». Вы написали, что мне двенадцать, а на самом деле мне было тринадцать. А сейчас мне четырнадцать.

Пол нахмурился:

– Могу поклясться, твоя мама сказала, что тебе именно двенадцать.

Она запихнула в рот несколько кусочков печенья.

– На моем месте каждый был бы недоволен, – сказала она с набитым ртом, – я имею в виду, насчет двенадцати лет. – Она кинула на него недовольный взгляд и проскользнула мимо. – Я ухожу, папа, – крикнула она в гостиную и исчезла через заднюю дверь.

Пол оцепенело смотрел ей вслед. Он мог бы поклясться на стопке витражей Энни, что своими ушами слышал, как она сказала, что ее дочери двенадцать.

В течение всего собрания он не находил себе места. Алек рассказывал о том, как продвигаются работы по перемещению маяка. Он говорил, что уже кладут рельсы, и строительная площадка кишит инженерами и топографами.

Пол слушал краем уха. Матери не ошибаются, когда дело касается возраста их детей. Разбуди его собственную мать среди ночи, и она без запинки отбарабанила бы возраст всех шестерых своих детей. Существует лишь одна причина, которая могла заставить Энни неправильно назвать возраст Лейси.

Едва собрание закончилось, он поблагодарил Алека и почти бегом устремился к своей машине. Домой он ехал в полном трансе, и, добравшись до своего коттеджа, тут же принялся рыться в коробке с кассетами. Раскопав три кассеты с интервью Энни, он вместе с диктофоном принес их в спальню, сел на кровать и стал лихорадочно прокручивать их до тех пор, пока не нашел ту, которую искал. С глубоким вздохом он прислонился к стене и нажал кнопку воспроизведения.

Из динамика донесся звон столовых приборов, с соседнего столика в «Си Терн», а затем его голос.

– Расскажи мне о своих детях.

По нервам полоснул голос Энни. Как давно он не слышал его – хрипловатый и здесь слегка запинающийся. Сейчас ему казалось, что он понимает, почему она говорила так медленно и осторожно.

– Ну… что бы ты хотел услышать?

– Все, – сказал он. – Полагаю, ты не назвала их Роза и Гвидо?

Пол поморщился, услышав, как прозвучал этот вопрос, и вспоминая ее свирепый взгляд.

– Ты обещал не… – сказала Энни, и он быстро прервал ее.

– Извини. Хорошо. Клей и…

– Лейси.

– Лейси. Сколько им лет?

– Клею – семнадцать, а Лейси двадцатого числа будет двенадцать.

Пол отмотал пленку назад:

– …двадцатого числа будет двенадцать.

Он выключил диктофон и закрыл глаза. Лишь одна причина могла заставить ее соврать. Пол думал о девочке на кухне Алека – девочке с глазами Энни и рыжими волосами Энни, пробивающимися из-под крашеных черных. И начав об этом думать, он уже не мог остановиться.

* * *

Степень магистра в области журналистики он получил в двадцать четыре года. Внезапно он представил себе свое будущее и увидел в нем пробел, который мог заполнить только один человек. Он не видел Энни больше четырех лет, с тех пор, как она оставила его в Бостонском колледже, одна отправившись в путешествие по побережью. Он не мог заниматься поисками работы, связывать себя обязательствами на будущее, пока не сделает последнюю попытку включить в него Энни.

В конце весны Пол приехал в Нэгз-Хед и снял квартиру в двух кварталах от залива. Он попробовался на роль в «Затерянном поселении», пьесе из истории Аутер-Бенкс, которая каждое лето шла в Мантео, и легко получил ее. Он нашел в телефонной книге номер Энни и Алека, но звонить не стал, а вместо этого поехал по адресу, который был указан в справочнике, к маленькому коттеджу в Китти-Хок, у самого залива. Он приехал ранним утром и поставил машину в квартале от дома, не отрывая от него глаз и прихлебывая кофе. Около семи он увидел, как из коттеджа вышел высокий темноволосый мужчина и сел в разбитый грузовик, стоявший на подъездной дорожке. Должно быть, это и есть Алек. Наблюдая, как он отъезжает, Пол почувствовал смесь ревности и зависти. Он подождал еще минут пятнадцать, чтобы убедиться, что Алек ничего не забыл, затем завел машину и проехал квартал до коттеджа, изучая себя в зеркале заднего вида. Он не слишком изменился за прошедшие четыре года: все так же носил очки в проволочной оправе, волосы были покороче, но ненамного.

Он вышел из машины, быстро прошел к входной двери и постучал прежде, чем успел передумать.

Энни открыла дверь. На какое-то мгновение он подумал, что она не узнала его, но затем услышал восторженный возглас: – Пол!

Она обвила руками его шею, и он прижал ее к себе, облегченно засмеявшись. В манеже за ее спиной тихо сидел малыш и наблюдал за ними. Даже с такого расстояния Пол мог разглядеть светло-голубые глаза, которые, как ему представлялось, принадлежали отцу ребенка.

Он продолжал сжимать Энни в объятиях, но она вывернулась, краска залила ее лицо.

– О Пол! – Она взяла его за руку. – Я очень сожалею, что мы так расстались, меня это все время беспокоило. Я так рада, что у меня есть возможность сказать тебе об этом, – она затащила его в комнату. – Заходи, заходи, – она отступила в сторону, уперев руки в бедра, и оглядела его оценивающим взглядом: – Ты хорошо выглядишь, Пол, – сказала она.

– Ты тоже, – она была невероятно хороша.

– Это Клей, – она наклонилась к манежу и взяла на руки маленького мальчика.

Пол коснулся крошечной ручки.

– Гвидо, – тихо сказал он. Вид у Энни был немного смущенный, она рассмеялась.

– Я совсем об этом забыла. И Роза, верно?

– Да, – тоска сжала его сердце. – Роза. Энни посмотрела на сына.

– Ты можешь сказать: здравствуй, мое сокровище?

Малыш зарылся головой в уютную впадину на ее груди.

– Он хочет спать. – Она положила Клея обратно в манеж и укрыла легким одеяльцем.

– Что ты здесь делаешь? Ты здесь в отпуске? С кем? – Она сыпала вопросами, не дожидаясь ответов. – Я бы хотела, чтобы ты познакомился с Алеком, если для тебя это не тяжело. – Она плюхнулась на диван. – О Пол, как только ты вообще простил меня? Я поступила ужасно, но я так запуталась из-за того, что мой отец заболел и все такое прочее…

– Я понимаю, – он сел рядом с ней на диван и взял за руку. – Я пробуду здесь, по крайней мере, все лето, – сказал Пол и ее улыбка стала менее лучезарной, но он постарался не обращать на это внимания.

– Все лето?

– Да. Я получил роль в «Затерянном поселении».

– Это замечательно, – ее голос прозвучал неуверенно.

– Я снял маленькую квартирку в Нэгз-Хед.

– Ты один?

– Да.

Наконец она, похоже, догадалась.

– Почему сюда? Почему в Аутер-Бенкс?

– А ты как думаешь?

Она покачала головой и забрала свою руку.

– Я замужем, Пол.

– И ты счастлива?

– Очень. Я сильно изменилась. Теперь я уже не такая… необузданная. Я жена и мать. У меня есть обязательства.

– Ну, а могу я видеть тебя время от времени? Просто двое старых друзей встретятся, чтобы пообедать вместе?

– Нет, если ты хочешь от меня чего-то большего. – Она сложила руки на груди и отодвинулась от него.

– Я буду довольствоваться тем, что ты захочешь мне дать, Энни. Если это всего лишь один обед за все лето, пусть будет так.

Он записал свой номер телефона в блокноте на кофейном столике, обнял ее на прощание и ушел, решив, что переждет, по крайней мере, неделю, прежде чем снова попытается увидеть ее.

Пьеса стала его спасением. Роль требовала от него много душевных сил, а репетиции занимали все дневное время. Однако по вечерам он не мог обуздать свое воображение, представляя себе Энни в ее маленьком коттедже, укладывающуюся в постель со своим высоким светлоглазым мужем.

Премьера «Затерянного поселения» состоялась жарким вечером, сделавшим тяжелые костюмы просто невыносимыми, однако толпа туристов приняла представление с восторгом, и, войдя в антракте за кулисы, Пол чувствовал себя просто великолепно. Он как раз взял бутылку коки у одного из рабочих сцены, когда заметил у гримерных Энни, неотрывно смотревшую на него. Один из актеров, проходя мимо, протянул руку, чтобы прикоснуться к ее волосам, и она улыбнулась незнакомцу, прощая ему вольность, как будто понимая, что он был не в силах удержаться. Пол подошел к ней.