Ольга Резниченко - Спиною к будущему

Жанр: современная проза; любовный, остросюжетный роман; эротика; криминал (элементы боевика).

2016 г.

Рейтинг: 18+

* — все совпадения случайны; вне политики, призван прославить доблестных и честных служителей порядка, а в остальном — просто элементы сюжета.

** — Присутствует нецензурная брань("запикана").

Герои:

Ангелина (Лина) Сотникова (Виктория Романовна Чижова)

Владимир (Вова, Володя) Анатольевич Клёмин

-

майор Чижов Роман Валерьевич, Чижова Анна Васильевна

майор Анохин Григорий Антонович

капитан/полковник Кандыба Игорь Иванович

-

"родители":

Ирина Федоровна и Николай Иванович Сотниковы

Александр Федорович и Аполлинария Константиновна Котовы

-

Следователь Колмыкин

Подруга, медсестра Елена Вышегородцева

Муз. вдохновители:

Red — Not Alone

The Weeknd — The Hills

Carla's Dreams — Unde

Tracktor Bowling — Отпусти

Bring Me The Horizon — Blasphemy

Давай подумаем о прошлом.

Поговорим о настоящем…

Развернемся спиной к будущему и пойдем вслепую, наощупь.

Хотя… там страшно и холодно,

особенно, без тебя…

* * *

2004 год

В то утро всё было как-то неспокойно. То вилка уже в третий раз упала на пол. То пятый блин — по-прежнему комом, и никакие манипуляции с тестом не помогают. То собаки во дворе, почему-то, без умолку лают (словно сошли с ума). То, вообще, кто-то где-то отвлек — и чайник без воды я поставила на плиту. Вонь пошла по дому, помню… страшная. Мама еще тогда так сильно стала ругаться…. а я, дура, — отгавкиваюсь. Нет бы, смолчать…

…

И вдруг шум во дворе, рычание мотора.

Быстро выбегаю из дому, смотрю за калитку.

Темно-синий седан дяди Гриши.

— Кто там, Вик?! — кричит из кухни мама.

— Анохин!

Живо к воротам и открываю те. Но не въезжает. Внезапно выскакивает на улицу.

Лицо багровое. Глаза красные, выпученные, ноздри нервно вздрагивают, гоняя воздух. Пот стекает ручьем.

— Что-то случилось? — поразилась я увиденному.

— Где мать?! — крикнул на меня.

— В доме. Позвать? — испуганно шепчу.

— Нет, быстро в машину, — грубо, до боли схватив за руку, тащит внутрь авто.

Утопая в непонимании, даже не сопротивляюсь (мои родители всецело доверяли ему, как себе). Тотчас прыгает за руль, давит педаль газа в пол, меняясь с сцеплением. Мчим долой.

— Куда едем? Что происходит? — не могу поверить своим глазам.

— Некогда объяснять, — беглый, косой взгляд на меня, а затем снова по зеркалам заднего вида. — Лучше пристегнись, от греха подальше.

— Что-то с папой? — все еще сражаюсь с происходящим.

— ПРИСТЕГНИСЬ! — рявкнул на меня гневно и пнул невольно в плечо рукой, видимо, намереваясь сам схватить ремень безопасности с того конца, но, проиграв бой расстоянию, тут же осекся. Пальцами вцепился в руль — и выкрутил вбок на повороте.

Тяжелые минуты непонимания в такт моему бешенному сердцебиению. И вдруг, когда добрались едва ли не до конца поселка, — «ба-бах», взрыв, стук, гром среди ясного неба. Живо обернулась на звук — и обмерла в ужасе.

… мой дом полыхал огнем, и от него тянулась длинная черная полоса дыма.

Дернулась я к Анохину, визжа на всю глотку:

— Стойте! СТОЙТЕ! МАМА!

— Успокойся! — рявкнул на меня и грубо отдернул от себя.

Кидаюсь к нему в руки — пытаюсь выдрать руль.

— ОСТАНОВИТЕСЬ! ОНИ ЖЕ ТАМ!

— Нет там больше уже никого! — словно скрежет метала по ушам…

— Что? — обомлела, выпучив глаза, словно шары, взглядом прикипев к бессердечности.

Но еще миг — обернулась к окну; резко дергаю ручку, отрываю дверь — и, немедля, кидаюсь на мелькающий от скорости гравий, однако мой кат тотчас хватает меня за руку и буквально удерживает над клекочущей пучиной. Тащит внутрь.

— С УМА СОШЛА?!

— ОТПУСТИТЕ! ОНА ТАМ!

— НЕТ БОЛЬШЕ! ВИКА! Нет больше никого!

ТЫ ОДНА ОСТАЛАСЬ!

Поддалась. Расселась в кресле. Обмерла я, пришпиленная словами, а внутри еще бушует буря отрицания и сопротивления.

— Мы же их можем еще спасти!

— ИХ?

— Да, маму и остальных.

— Кого остальных? — попытки перекричать рычание двигателя.

— Соседку и ее дочку, мою подругу.

— Подругу?

— Да, Лиду.

— Твоего возраста?

Молчу. Ошарашено смотрю ему в лицо. Не могу понять, что происходит.

— ДА? — и вновь взгляд на меня разъяренного дяди Гриши. Орет.

— Да, — едва слышно шепчу.

— Отлично.

— Что? — не могла поверить своим ушам.

— Дверь закрой.

— В смысле отлично? — игнорирую я.

— ДВЕРЬ ЗАКРОЙ! — но уже и сам дернулся вбок (бросив руль) и, схватившись за ручку, потянул на себя. — Смирись, — внезапно продолжил. — Их всех убили. А то, что там была соседская девочка — даже на руку. Кое-что подправлю, и, может, нам удастся их обмануть…будто это была ты.

Слова дяди Гриши звучали расстрельным залпом в моей душе, раз за разом приводя в исполнение приговор.

Никого больше нет.

Ни папы. Ни мамы… ни даже соседки тети Гали и моей подруги Лиды.

Все мертвы.

Отца расстреляли по пути на работу.

А маму, тетю Галю и Лиду… взорвали только что в доме.

* * *

Я мало что помню из последующего, что происходило в те сутки, так только — урывками.

Повез куда-то за поселок, и совсем не в сторону города. Куда-то далеко, на заброшенный колхозный склад. И там нас встретило двое незнакомцев: молодые женщина и мужчина.

Оба в белых халатах.

Зал был огромен, но все в полумраке — вдали лишь виднелся странный стол-койка и что-то наподобие штатива для капельницы.

Усадили в кресло (недалеко от стола, на котором и была та лампа, что рождала в этой кромешной тьме хоть какой-то свет).

Вдруг молодой человек подошел ко мне то ли с ручкой, то ли фломастером… и стал что-то чертить на лице. Прямо вот так — как по бумаге, нагло царапая кожу.

Попытки отбить руку, улизнуть — тут же пресек, да и не без помощи дяди Гриши.

— Что… что вы делаете?

— Не бойся. Я дал клятву твоему отцу. И я сделаю все, чтобы тебя спасти. И чтобы никогда, ни одна живая душа не прознала, кто ты… и какие нити к тебе ведут. Только и ты меня не подведи. Без тебя — все будет зря. И их смерти — тоже.

Молчу, ошарашенная. Последние слова с новой силой ужалили в сердце, отчего резко запнулась, забыв как дышать; неосознанно дрожу.

— В общем, — вдруг снова отозвался, вмешался незнакомый мужчина. — Можно немного приподнять веки, ямочки на щеках добавить, нос уменьшить.

— Что? — нервно дернулась я. — Нет, нет! Вы что? Больные?! — резко вырываюсь. — Нет!

— Иначе они тебя найдут! — рычит дядя Гриша, но уже более сдержано. Не психует, не дергается. Вероятнее всего, сыграла самоуверенность: мне некуда бежать. Я в западне.

Слезы в очередной раз (с новой, буйной) силой срываются с глаз.

— Они отняли у меня все! Еще и лицо отберут? А что мне останется? ЧТО?

— Жизнь. Ты сможешь жить. Вика! Постой, Вика! Не убегай!

— Я не хочу! Зачем вы меня увезли! Надо было дать умереть! Уйдите от меня! Уберите руки! — вырываюсь из его хватки.

— Я, конечно, может, сморожу чушь, — внезапно раздался (с дрожью) женский голос. — Но сами посудите, девочка еще совсем юная: лет двенадцать-тринадцать. У нее еще триста раз поменяются черты лица. А сейчас — перекрась ее, смени прическу — и она станет одной из тысячи, так сильно похожих друг на друга, девочек-подростков. И не зачем такие радикальные перемены.

— Но потом она вырастет и станет сильно похожа на своих родителей!

— Это — пройдут года. Все уляжется, к тому времени — ее точно перестанут искать.

— Ну, по сути, правда, — вмешался незнакомый мужчина. — Я уберу только родимые пятна, с лица, да и по телу, если есть что-то примечательное. Плюс Жанна выполнит свою часть работы. Просто, я тоже не хотел бы кромсать молодое лицо — неизвестно, что потом из этого выйдет в дальнейшем. Зачем ее умышленно уродовать?

Обмер в рассуждениях Анохин.

В надежде заглядываю ему в лицо.

— Пожалуйста, дядь Гриш…

* * *

И каким бы порой не был хладнокровным и излишне рациональным дядя Гриша, здесь он дал слабину и принял предложение. Легкие корректировки на теле под местным наркозом, а затем подстричь меня едва ли не под мальчика с большой челкой, и перекрасить волосы и брови из темно-коричневого в светло-русый.

— Я пошел на уступки, и согласился на ваш план. Но в остальном — никаких компромиссов. Ты должна дать мне слово, что НИКОГДА не станешь отклоняться от заданной линии. Все старые привычки подчистую долой. ПОДЧИСТУЮ! Даже если это — просто ковыряться пальцем в зубах. Любила раньше математику — теперь в голове только одна поэзия. Носила штаны — отныне одни платья да юбки. Был любимый черный цвет — теперь серо-буро-малиновый. Ты поняла меня?

Невольно киваю головой, подчиняясь.

— Я не так хорошо тебя знаю, чтобы толково напутствовать. Сама задумайся, перебери всё в голове. И прими правильные решения. Помни, с этих пор — ты сама по себе. И вся твоя жизнь — только в твоих руках. Знай, они будут тебя искать. Непременно будут: на всякий случай. И очень пристально. Не стоит их недооценивать. Но даже если подойдут вплотную — и глазом не моргни. Иначе этот взрыв тебе покажется сказкой. Растерзают, как голодные псы.

— Почему так? Что мы сделали плохого? — дрожу.

Обмер. Помрачнел.

Тяжелый вздох.

— Не вы. Но твой отец…. он перешел дорогу очень… злым людям. Нельзя быть настолько честным, как он, но нет. Принципы. И где теперь они? Куда завели? С***н сын, — шумный, звонкий вздох. — И да, никаких пистолетов. Никаких единоборств. Чтобы никто не прознал. Дурная это была затея твоего бати. Никогда я ее не поддерживал и не понимал. Так что выброси сие из головы. Ни к чему доброму не приведет. Да и лишнее… внимание вызовет. Поняла?

— Поняла, — смиренно киваю головой.

— И никому, никогда, кто бы что бы когда не сказал, и не выяснилось. Никому!.. о себе настоящей не рассказывай. Забудь навсегда свое имя, и имена близких. Слышишь?! Особенно этому шакалу Игорю, дяде Игорю, не признавайся кто ты. Это он нас всех и подставил, а после и сдал — навел ублюдков. Берегись его, словно огня. Усвоила?

— Да.

— Ладно. Вот, держи, — протянул с зеленой коркой документ. — Новое свидетельство о рождении. Ангелина Николаевна Сотникова. Родители — Ирина Федоровна и Николай Иванович, — кивнул в сторону бумаги, — почитаешь потом там, выучишь. Они погибли в прошлом году 20 июля (запомнила? 20 июля, ля) в автокатастрофе на Куршской косе, вечером в дождь все вы возвращались домой с отдыха. Николай не справился с управлением, влетев в дерево. Одна только ты выжила. Больше близких родственников нет, ни здесь, ни где-либо еще. Сами вы из Калининграда. Наследства — никакого: квартира съемная, машина всмятку, сбережений не имеется. Тебя отвезут в детдом. Но документы на опекунство уже готовы. На днях за тобой приедут Котовы. Хорошие люди. Они жизнью обязаны твоему отцу. И быстрее умрут, чем сдадут тебя. Увозить из области не станут — сложней всего найти на видном месте. Но в Зеленоградск перебраться придется. Да и… будем надеяться, что клюнут на утку с этой твоей подругой. Поди, все хорошо будет. Как я понял, они с этой соседкой одни жили? Искать и рыть никто не станет?

— Ну, — немного замялась, пожав плечами. — Если только соседи.

Скривился.

— Да кому оно надо? Соседи…

Тяжелый вздох. Его, мой…