— Расскажу, пока мы будем переодеваться к обеду. Констанция взяла газету и принялась разглаживать рукой страницы, пока Пруденс отсчитывала монетки.

Девушки поднялись одновременно, взяли перчатки, шарфы, сумочки и медленно направились между столиками, обмениваясь с присутствовавшими приветственными улыбками, останавливаясь время от времени, чтобы переброситься с кем-нибудь парой слов. Наконец они приблизились к столику, за которым сидели леди Армитидж и ее таинственный спутник.

— Как поживаете, Элизабет? — вежливо наклонила голову Констанция. — Ужасная погода для середины лета, не правда ли?

— Действительно ужасная. А как вы, мои дорогие? Выглядите великолепно. — Самообладание вернулось к леди Армитидж, и она приветствовала девушек снисходительной улыбкой вдовствующей герцогини. — Я вижу, вы уже перестали носить траур.

— Лиловые и серые цвета нам успели порядком надоесть[3], — ответила Констанция. — К тому же мама никогда строго не придерживалась этикета в этом вопросе.

— Это правда. Бедняжка. — Леди Армитидж сочувственно вздохнула, потом, вспомнив о своем спутнике, слегка повернулась в его сторону. — Мои дорогие, позвольте представить вам Макса Энсора. Он только что победил на дополнительных выборах в Саутуолде и прибыл в Лондон, чтобы занять свое место в парламенте. Его сестра — моя близкая подруга. Леди Грэм просто очаровательна, и я уверена, что вы все с ней знакомы. Мистер Энсор, могу я представить вам высокородных[4] мисс Дункан.

Джентльмен поднялся со стула, и она жестом указала на сестер.

Он оказался выше, чем думала Констанция. Черный пиджак, черный жилет и серые брюки в полоску выгодно подчеркивали его атлетическое телосложение. Черные слегка подернутые сединой волосы и черные же брови являли необычный контраст с его ярко-синими глазами.

— Я Констанция Дункан, мистер Энсор, — произнесла девушка, — а это мои сестры, Пруденс и Честити. — Она улыбнулась. — Мы, конечно же, знакомы с леди Грэм. Вы пока остановились у нее?

Макс Энсор ответил поклоном одновременно и на приветствие, и на вопрос.

— Пока не найду подходящий дом в Вестминстере[5], поближе к зданию парламента, мисс Дункан.

Для его мощного тела голос был удивительно мягким, бархатным и выразительным.

— Да, это очень существенно, — со знанием дела согласилась Констанция. — Вы не можете рисковать пропустить какое-нибудь важное обсуждение или голосование.

— Совершенно верно.

Ему почудилось, что в ее словах, произнесенных самым серьезным тоном, прозвучала ирония. Его взгляд стал настороженным. Она что, подтрунивает над ним? Он решил, что наверняка ошибся, преданность мужчины долгу вряд ли могла являться поводом для насмешки.

— Пожалуйста, садитесь, мистер Энсор, — сказала Честити. — Мы остановились лишь на минутку, чтобы поздороваться с Элизабет. На самом деле нам пора идти.

Джентльмен улыбнулся, но остался стоять. Его взгляд был по-прежнему настороженным.

— Вы прежде видели эту газету, Элизабет? — спросила Констанция, положив на столик «Леди Мейфэра».

— О, это ужасная гадость! — воскликнула леди Армитидж. — Лорд Армитидж не позволяет держать ее в своем доме. Где вы ее раздобыли?

Хотя губы леди Армитидж были брезгливо поджаты, она с нескрываемым интересом протянула руку к газете.

— В салоне Элис на Риджент-стрит, — с готовностью ответила Честити. — У нес было три экземпляра на продажу.

— А я видела эти газеты у Хелен, — вставила Пруденс, — у нее на витрине выставлена прелестная соломенная шляпка. Я не удержалась и зашла ее померить. Конечно, совершенно непрактично при такой дождливой погоде. А в кассе продавались эти газеты!

— Продавались? — воскликнула леди Армитидж. — Прежде они были бесплатными.

— Мне кажется, газета увеличилась в объеме, — задумчиво произнесла Констанция. — Некоторые статьи оказались по-настоящему интересными. Там есть кое-что о свадьбе Магуайр, вам должно понравиться.

— Право, я… — Леди Армитидж продолжала нерешительно держать в руке газету. — Пожалуй, я бы ее посмотрела.

— Оставьте этот экземпляр себе, — сказала Констанция, сделав небрежный жест рукой, — я ее уже прочитала.

— О, как это мило с вашей стороны, моя дорогая, но я никак не смогу принести ее домой! С Эмброзом случится удар. — Говоря это, она тем не менее старательно складывала газету.

— А вы оставьте ее в комнате для отдыха, когда прочтете, — предложила Пруденс. — Никто и знать не будет, что вы ее читали.

— Ну нет, я разорву ее и выброшу, — объявила Элизабет, проворно засовывая сложенные листки в свою сумочку. — Такая скандальная газетенка.

— Вы правы, — пробормотала Честити со слабой улыбкой. — Заметка о свадьбе Магуайр на второй странице. Увидимся вечером у Бикменов. Насколько я поняла, они пригласили оперную певицу. По-моему, из Милана.

— Да, я буду там. Мой дорогой Армитидж равнодушен к пению, а я так просто обожаю его. Это так чудесно! — Элизабет откашлялась, словно собираясь запеть.

Сестры улыбнулись, вполголоса попрощались с членом парламента от Саутуолда, дружно откланялись и направились к выходу, звонко стуча каблучками по мраморному полу.

— Как мы заработаем деньги, если ты бесплатно раздаешь наши газеты? — возмущенно спросила Пруденс, когда они ждали в гардеробной, пока принесут шляпку и зонт Констанции.

— Это один из способов создать спрос, — резонно возразила Констанция, с унылой гримасой разглядывая пострадавшую от дождя шляпку. — Я так и знала, что перо испорчено. — Она подошла к зеркалу и принялась закреплять шляпку булавками. — Может быть, я не буду выбрасывать шляпку, а просто заменю перо. Что ты думаешь об этом, Пру?

Этот вопрос вывел Пруденс из задумчивости. Она была большой модницей и обладала хорошим вкусом.

— Сюда подойдут шелковые цветы, — объявила она. — Я видела очень красивые у Хелен. Завтра мы сходим к ней, заодно и узнаем, удалось ли продать хотя бы несколько газет.

— Итак, что вы думаете об этом достопочтенном[6] джентльмене? — сделав легкое ударение на титуле, спросила Констанция, когда они вышли на Пиккадилли.

Дождь к этому времени уже закончился, и мокрые тротуары поблескивали в слабых лучах заходящего солнца.

— Держится, несомненно, с большим достоинством. Вполне возможно, что довольно напыщен, — ответила Честити. — Поскольку он брат Летиции Грэм, нам наверняка предстоит еще не раз встретиться с ним.

— М-да, — пробормотала Констанция, оглядывая улицу в поисках кеба.

Она подняла зонтик, и через несколько мгновений к ним с шумом подкатил экипаж. От лошадей валил пар, летний воздух был душным и влажным.

— Манчестер-сквер, номер десять, пожалуйста, — сказала Констанция кучеру, потом села в экипаж, и сестры последовали за ней.

Если Пруденс и Честити и заметили, что их сестра не спешит поделиться своими впечатлениями о Максе Энсоре, то сочли за лучшее промолчать.


Макс Энсор проводил сестер Дункан задумчивым взглядом. Теперь он уже не сомневался, что высмеяли не только его, но и Элизабет Армитидж. Ему было интересно, заметила ли это Элизабет. Почему-то он в этом сомневался. Ирония была такой тонкой, что он сам едва уловил ее. Просто легкая интонация в голосе и вспыхивавший временами в глазах огонек.

Хорошенькая троица. У всех рыжие волосы, но разных оттенков — желто-коричневатые цвета осенних листьев, красновато-коричневые цвета корицы и, наконец, огненно-рыжие у той из сестер, которая, на его взгляд, была самой младшей. И у всех зеленые глаза, хотя тоже разных оттенков. Он решил, что самая старшая, Констанция, с волосами цвета осенних листьев и темно-зелеными глазами, выглядела наиболее эффектно, хотя ему могло только показаться так, потому что она была выше остальных. Как бы там ни было, но эта троица его заинтриговала.

— Это дочери лорда Дункана? — поинтересовался он.

— Да, их мать умерла около трех лет назад. — Элизабет сочувственно вздохнула. — Бедняжки так переживали. Им всем уже пора быть замужем. Констанции не меньше двадцати восьми, и я знаю, что ей не раз делали предложения. — Она чуть нахмурилась, и между ее аккуратно выщипанными бровями появилась морщинка. — На самом деле, помнится, несколько лет назад был один молодой человек… там произошла какая-то ужасная трагедия. По-моему, его убили на войне… в Мафекинге или в каком-то другом из этих труднопроизносимых мест. — Элизабет неодобрительно покачала головой, небрежно отметая прочь весь африканский континент с его проблемами. — Что касается Честити, ей, должно быть, двадцать шесть, и у нее бесчисленное множество поклонников. — Она слегка подалась вперед и понизила голос до заговорщического шепота: — Но они очень тяжело переживали смерть матери, бедняжки. — Леди Армитидж сочувственно прищелкнула языком. — Это произошло так неожиданно. Буквально за несколько недель. Рак, — Элизабет. — Просто сгорела как свечка. — Она снова покачала головой и откусила кусочек пирожного с фундуком и кремом. Макс Энсор задумчиво пил чай.

— Я немного знаком с бароном. Он бывает почти на всех заседаниях палаты лордов.

— О, у лорда Дункана очень развито чувство долга, не сомневаюсь. Чудесный человек, просто чудесный. Но у меня есть подозрение, что он далеко не образцовый отец. — Элизабет изящно промокнула салфеткой накрашенные губки. — Ему следовало настоять на том, чтобы они вышли замуж, во всяком случае, хотя бы Констанция и Честити. Не может же он иметь в семье трех старых дев! Пруденс — немножко другое дело. Я уверена, что она предпочтет остаться с отцом и ухаживать за ним. Очень благоразумная девушка… Обидно, что ей приходится носить очки. Женщины в очках выглядят такими скучными!

«Скучная» не совсем тот эпитет, который Макс Энсор даже после первой встречи употребил бы по отношению к какой-либо из сестер Дункан. И насколько он успел разглядеть, за стеклами очков мисс Пруденс скрывались очень светлые и очень живые зеленые глаза.

Он уклончиво кивнул и попросил:

— Можно посмотреть ту газету, мадам?

— Это просто скандальный бульварный листок. — Элизабет снова открыла сумочку и понизила голос: — На самом деле все ее читают, просто никто не признается. Уверена, что даже Летиция иногда просматривает ее. — Она украдкой передала ему сложенные листки.

Макс Энсор сомневался, что его сестра Летиция читает что-либо, кроме меню, которое по утрам приносит ее кухарка, но оставил эти мысли при себе и развернул страницы.

Газета была напечатана профессионально, хотя он сомневался, что она вышла из-под большого типографского пресса. Бумага тонкая и дешевая, а оформление не отличалось художественностью исполнения. Он взглянул на оглавление на левой стороне первой страницы. Его брови изумленно поползли вверх. В списке статей значились два политических обозрения: первое — на тему лицензирования продажи спиртных напитков, второе посвящалось закону об ограничении скорости автомобилей до двадцати пяти миль в час. Вряд ли эти статьи могли вызвать интерес у светских дам вроде Элизабет Армитидж или Летиции Грэм, но тем не менее громкое название «Леди Мейфэра» указывало на то, что газета рассчитана именно на них.

Его взгляд натолкнулся на текст, напечатанный более крупным и жирным шрифтом, чем остальная страница. Бросался в глаза обведенный в рамку заголовок в форме одновременно и утверждения, и вопроса: «Женщины-налогоплательщицы требуют права голоса. Предоставит ли правительство либералов женщинам-налогоплательщицам право голоса?»

— Похоже, редакция претендует на большее, они не ограничиваются светскими сплетнями и новостями моды, — заметил Макс Энсор, постучав пальцем по заголовку.

— А, это! Они все время что-то пишут про суфражисток, — сказала Элизабет. — Такая скука! Но в каждом номере на первой странице обязательно присутствует что-нибудь подобное. Я на это не обращаю внимания, как и большинство читательниц.

Макс нахмурился. Кто все-таки издает эту газету? Возможно, она действительно принадлежит суфражисткам, которые вечно мутят воду, с каждым днем становясь все многочисленнее и настойчивее и забрасывая правительство требованиями дать им право голоса? Остальные заголовки были более привычными для дамского издания: статья об американском художнике Чарлзе Дана Гибсоне[7] и его идеализированных изображениях совершенной женщины, заметка о великосветской свадьбе, включающая список присутствовавших, расписание предстоящих светских мероприятий. Макс бросил небрежный взгляд на статью о Гибсоне, потом недоумевающе поднял брови и принялся внимательно читать. Он рассчитывал найти в статье настойчивые рекомендации придерживаться гибсоновских стандартов, чтобы добиться совершенства, а вместо этого столкнулся с умной и беспощадной критикой женского стремления слепо следовать веяниям моды, которую почти всегда диктуют мужчины. Макс оторвался от газеты:

— Кто это пишет?

— Никто не знает, — отозвалась Элизабет, протягивая руку, чтобы снова завладеть своим ценным трофеем. — Это и делает ее такой интересной. Газета существует не меньше десяти лет. На какое-то время она пропала, но недавно опять появилась, увеличившись в объеме. — Она снова сложила листки. — Досадно, что теперь ее нужно покупать. Раньше экземпляры лежали бесплатно в гардеробных, фойе, приемных. Но тогда в ней было меньше интересных статей. Прежде там печатали в основном скучные политические обозрения. Право голоса для женщин, закон о собственности и тому подобное. Я ничего в этом не понимаю. Пусть мой дорогой Эмброз с этим разбирается. — Она хихикнула и убрала газету в сумочку. — Это совсем неподходящий для дам предмет.