Антон Тарасов - Сплетение песен и чувств

– Да?

– Да, представь себе! И не надо меня к кому-то там ревновать, договорились?

– Я подумаю над этим.

– Провоцируешь меня значит, да?

– На что?

– На то, чтобы доказать тебе, что ревновать меня не нужно.

– Мне ничего доказывать не нужно – ответил Артём и попытался пощекотать Аню. – Лучше давай чего-нибудь съедим.

– Не уходи от ответа – строго сказала Аня и повалила его на кровать, где было разложено содержимое рюкзака.

Под шеей Артём почувствовал нечто твердое и холодное – протянув руку, он нащупал небольшие маникюрные ножницы. Под его плечом оказался пакет с вещами и длинный синий носок. «Надо же, а я думал, что потерял его» – обрадовался Артём.

– Разбрасывает тут не пойми что – пробурчала Аня, разглядывая в руках Артёма носок, показавшийся ей давно не стиранным. – Управы на тебя нет. Но, ничего, будем тебя приучать к порядку! Тебе всего-то и нужно быть немного повнимательнее, Тём. Слушай, а ты… Я хочу тебя.

Все снова повторилось: быстро, страстно, словно происходило каждый день в течение многих месяцев или лет. Ничего не нужно было объяснять, на какие-то минуты слова просто перестали существовать. Только он, она и поскрипывания деревянной рамы кровати, еще никогда не казавшейся Артёму такой неудобной.

По коридору пронесся крик, хлопнула дверь. «У-у, параллельные, как вы достали меня» – вырвалось одновременно и у Артёма, и у Ани. Она уже была в курсе того, что одна из комнат по коридору первого этажа пользовалась недоброй славой, и баба Даша, проходя мимо, часто грозила в дверь кулаком.

– Это было классно, спасибо! – произнесла, наконец, Аня, пытаясь выбраться из объятий Артёма и одеться.

Из кармана шорт выпали деньги и шарики, которые Аня выманила у медведя в кафе, точно такие же, как те два, что были под потолком комнаты и уже начали сдуваться.

– Да, Аня, это ты сильно бедного мальчика в костюме медведя ограбила – заметил Артём. – Сколько тут? Штук десять? Нехило! Чем же ты его так соблазнила, что он разрешил тебе покопаться чуть ли не в собственных штанах?

– Фу, какой ты пошлый! – возразила Артёму Аня.

– Какой есть! – он вертел в руках шарик, – Не нравится, не ешь!

Артём принялся надувать шарик, периодически останавливаясь и разглядывая нарисованного на нем медведя, который и вправду был довольно смешной. Аня спешно собрала все оставшиеся и спрятала их в рюкзак, запихав в пакет, в котором оказался свитер и что-то еще – Артём не успел понять, что именно.

– Уже большой, может, хватит, Тёма? А то мишку жалко! Нет, Тём, вправду уже очень здоровый. Сейчас как рванет!

– Мишку, значит, жалко, а меня не жалко? – парировал Артём и продолжал дуть.

Когда шар стал внушительно больших размеров, Артём завязал его на узел и вручил Ане.

– Прекрасно! Мерси! И что мне, есть его?

– Я не в курсе, что твои аппетиты такие извращенные! Откусила бы от медведя более калорийного, там, в кафе, и забрала бы его шкуру, вернее, костюм, а заодно и все шарики, которые у него были при себе. Тебя бы разыскивала милиция! Внимание-внимание, Аня очень опасна!

Артёму нравилось дразнить Аню. Было интересно наблюдать за ее реакцией: она судорожно соображала, что ответить такого, чтобы ни в коем случае не обидеть. Иногда она просто улыбалась и молчала, ожидая того, как события развернутся дальше.

Аня подбросила шарик, и он полетел к Артёму. Артём ударил по нему, он подлетел к потолку, и в тот момент, когда Аня поймала его и держала в руках, чтобы подбросить и снова отправить к Артёму, раздался оглушительный взрыв.

– Ой-ой-ой! – повторяла Аня, – Ой-ой-ой! Я же тебе говорила, что шарик большеват, а ты продолжал! Вот чем заканчивается, когда ты не слушаешься, Тёмочка!

В дверь постучали. Послышался голос бабы Даши:

– Как вы там? Живы? Что за взрыв? Страх-то какой!

– Все в порядке, баб Даш, это у Ани шарик лопнул, – крикнул Артём.

– А, ясно – успокоилась баба Даша и пошла обратно.

– Трах-то какой, трах-то какой! – кривляясь, передразнил ее Артём. – Шо за взрыв? Шо за взрыв?

– Дурак, – засмеялась Аня, подняла с пола и бросила в Артёма обрывки шарика. – Какой дурак! Ты бы оделся хотя бы! Представь, Дарья Ильинична сюда бы сейчас ворвалась, а ты валяешься голый и рассуждаешь о какой-то ерунде.

– Это не ерунда – обиделся Артём.

– Ерунда! Потому что нам надо поесть и собираться на смену. Ты готов?

Вижу, что нет, так что можешь не отвечать. Я у тебя там видела пельмени в холодильнике. Все, я беру кастрюлю и иду ставить воду, а ты одевайся и подходи. Не капризничай, Тёмочка, – она подошла и поцеловала Артёма в нос.

Пельмени были невкусными и какими-то пресными, но замечали ли они это? Вечер, пустое общежитие, комната, откуда видна улица и ветви рябины со слегка подрумянившимися гроздьями. Они жевали и смотрели друг на друга с таким видом, будто бы ничего более вкусного в жизни никогда не пробовали. Усевшись по краям подоконника, им было совсем не тесно, а дешевое пиво казалось не то чтобы дорогим, или элитным, а возможно, даже коллекционным шампанским, что иногда по большим праздникам дают пробовать в небольших бокалах на закрытых приемах.

Если кто-то говорит, что время лечит раны и меняет людей, то он заблуждается, по меньшей мере, на пятьдесят процентов, а может и на все девяносто. Так и быть, десять процентов оставим на то, что такой расклад вещей и обстоятельств действительно имеет место. День и несколько часов – и Артём изменился до неузнаваемости.

Ему уже не было настолько непонятно, для чего он работает и зарабатывает деньги, что с ним будет завтра или послезавтра, с кем он будет, почему и на каком основании. Он больше не сокрушался по поводу Алины – только если мимоходом, украдкой, где-то в самом дальнем уголке души, куда не успело ворваться новое, настоящее чувство.

Это чувство не было подделкой. Оно не создавало иллюзий, не заставляло строить ничем не подкрепленных планов, сходить с ума только от одного факта своего присутствия. Оно просто было, успокаивало, настраивало, ограничивало, давало сил и делало много чего еще из того, чего не делалось с Артёмом никогда до этого.

Кто говорит, что самое яркое чувство – самое первое, юношеское, тоже, пожалуй, мало что смыслит в отношениях и их истинном предназначении. Ведь яркое чувство должно быть настоящим, подделка же заставляет чувствовать что-то другое, только не то, что нужно. Артём только сейчас начинал понимать, чего ему не хватало с Алиной, что он безуспешно пытался в ней отыскать, но так и не смог.

Что будет дальше? А так ли это важно, когда понимаешь, что наслаждаться нужно тем, что творится с тобой здесь и сейчас, ничего не оставляя на потом: ни слова, ни улыбки, ни объятий, ни обещаний, ни признаний, ни какой бы то ни было ощутимой радости от всего этого. Только пустота, сомнения, подозрения, тоска, непонятные обещания и туманные надежды на будущее. Кому они нужны? Тому, кто не сумел разобраться и оценить настоящее, и живя в нем, мысленно ищет утешения в фантазиях будущего.

– Как ты думаешь, что делают сейчас наши параллельные, если они вообще существуют? – неожиданное прервала молчание Аня.

– Ты о тех, из той комнаты? – по правде говоря, Артём пытался отшутиться.

Ему не хотелось думать о чем-то серьезном в такой момент, в такой вечер, в такой обстановке.

– Ты понял, о чем я, Тёма – ответила Аня. – Не притворяйся, что не понял. Мне интересно, существуют ли параллельные на самом деле, а если и существуют, то чем занимаются, о чем думают, как поступают в разных ситуациях.

– Не знаю, Аня, может, и существуют, может, не существуют. Ведь никак не проверишь это.

– А если постараться? Постараться представить, что мы там, с ними, попытаться с ними заговорить, понять, кто в нас скрывается еще, кроме нас самих. Нет? Тебе не нравится эта идея?

Артём почесал ручкой вилки затылок.

– Идея хорошая. Только не для сегодняшнего вечера. Мне так хорошо с тобой, Аня, так ни с кем и никогда еще не было хорошо.

– Я знаю – тихо сказала Аня. – Я все знаю, вернее, догадываюсь. Ты так вздыхаешь, так смотришь на меня, что нельзя не догадаться. Из тебя плохой шпион, ты не умеешь притворяться. У тебя все на лице написано.

– И что именно ты видишь на моем лице?

– Много чего, – засмеялась Аня. – Просто вижу, что тебе классно! Как хорошо, что никто не звонит и не беспокоит, не компостирует мозги. Мне любят звонить всякие подруги и друзья, знакомые, обсуждать какие-то нелепые отношения, кто кому и что должен, кто кого по пьянке отымел. Понимаю, что людям надо с кем-то поговорить, но почему этим кем-то оказываюсь я, сказать сложно. Слишком доверчивая. У тебя доверчивость тоже на лице написана, так что не обольщайся, Тёма!

Артём отставил на стол пустую тарелку, вилка с грохотом скатилась на ее дно.

– Ты думаешь, мне не изливают так душу? Вон, баба Даша, прости, Дарья Ильинична, мне постоянно твердит про то, какое безобразие творится там, в комнате напротив кухни. И что ты думаешь? Когда приходит проверка, она утверждает, что все в порядке, ребята молодцы, хорошо себя ведут. А они бухать даже при проверке не перестают. Ты думаешь, их отчислят? Да никогда! Все схвачено и ухвачено. Так что параллельные, Аня, они не в нас, а именно параллельно с нами, рядом. Занимают наши комнаты, получают наши стипендии в техникуме, лучшие места практики, на которых сами в итоге не хотят работать. Так что у тебя есть я, у меня – ты. И только мы можем что-то сделать друг для друга, как-то изменить этот мир. Понимаешь?

– Понимаю, Тёма! Ты у меня постоянно спрашиваешь, понимаю я что-то или нет. А я все понимаю, о чем ты говоришь. Между прочим, не дурочка. Учусь хорошо, да и к тому же я старше тебя: тебе ведь семнадцать, а мне уже в апреле восемнадцать исполнилось!

– С ума сойти! Ну ты даешь! – воскликнул Артём и начал слезать с подоконника.

– Что такое? В чем дело?

– С тобой страшно сидеть рядом, – Артёма трясло от смеха, а может, и разморило после выпитого пива. – В апреле родились Ленин, Гитлер и моя Аня! Вот мне повезло! Вот будешь распоряжаться мной, как хочешь, террор устраивать!

– Ну, террор или не террор – это мы посмотрим по ходу пьесы, а вот перевоспитывать тебя надо. А я бы еще как следует отшлепала тебя!

Артём зафыркал.

– У тебя дважды сегодня была возможность меня отшлепать.

– Такты разрешаешь? Тогда в следующий раз я обязательно воспользуюсь твоим разрешением, и в самый приятный момент ты кааак получишь от меня!

– О, да – застонал Артём.

– Ну прекрати, Тёма! Разошелся! Ты на часы смотрел? Нам пора идти.

Впервые на смену Артём шел не один. Он не обращал внимания ни на лучи солнца, ни на тени и блики, бегавшие по забору, ни на игравших в футбол на школьном поле мальчишек, ни на кирпичные стены цеха. Он держал за руку свое счастье, и не отпускал бы, если бы не работа на разных линиях и необходимость в четыре часа утра снова отгружать мороженое из-под полы непонятным московским перекупщикам. Ночь, тяжести, борьба со сном больше не казались ему наказанием. У всего этого появился смысл – Аня. Она тоже боролась со сном и боялась обсчитаться, укладывая мороженое в коробки затекающими от холода руками.

Время летело с потрясающей быстротой. Только вчера Артём еле-еле закрыл сессию, доедал все зачеты и устроился работать в цех, планируя заработать за лето хоть какие-то деньги, чтобы не ударить в грязь лицом перед Алиной. Только вчера он вдруг стал Алине не нужен и на считанные часы почувствовал себя несчастным и одиноким, думая, что это одиночество поглотит его целиком и полностью, и не уйдет никогда. А потом та встреча на набережной, странная легкость, чувство свободы, непонятное спокойствие и стремление сохранить все это.

За лето Артём заработал довольно большие деньги. Часть из них составили те, что достались тяжелым трудом – каждую ночь до конца августа к цеху подъезжала машина, и Артём вместе с Макаром загружал в нее мороженое, получая за это по двести рублей. После нескольких ночей, проведенных таким образом, Артём перестал чувствовать дикую усталость. Должно быть, организм адаптировался, а быть может, усталость была вызвана какими-то другими, вполне понятными причинами.

С Аней они проводили вместе дни, часто она оставалась днем в общежитии. Они наслаждались страстью и друг другом, пользуясь тем, что вокруг никого не было. Для Артёма это было дополнительным стимулом к тому, чтобы относиться к происходившему на хладокомбинате с некоторой долей иронии. Ни издевательства Жанны, ни ворчание Василича, ни сырость, грязь и сквозняк больше не задевали, не вызывали переживаний.

Пару раз Артём и Аня выбирались днем в кино. Сидя в почти пустом зале, они смотрели комедии и жевали попкорн. Артёму казалось, что он непременно заснет. «Комедия – это не боевик, действия никакого» – говорил он, но убедился, что был неправ. Аня гладила его руку и норовила сделать глоток пива из стоявшей в выемке в подлокотнике бутылке.