– Не лопну – говорила в ответ Аня, открывая очередную бумажную тубу с мороженым. – Ты мне принеси побольше, а сам отойди.

– Очень смешно – отвечал Артём.

– От смешного и слышу – возражала Аня.

Они сидели на крыше во время большого перерыва и меньше всего ожидали увидеть Василича. Но он показался внезапно, кряхтя, переступил через высокий порог.

– А вы, оказывается, тут! А я-то иду и думаю, чьи голоса тут такие веселые, – Василич сжимал в руке пачку каких-то то ли накладных, то ли каких-то других аналогичных бумаг. – Тёма, я тебя огорчу, а может, и порадую.

– Чем, интересно? – Артём даже привстал с крыши.

– А ты догадайся, – Василич раздражал всех своей манерой недоговаривать самые важные подробности именно в тот момент, когда это было совершенно неуместно. Его небольшое брюшко вдруг начинало покачиваться от смеха, а на лбу проступал пот.

– Не догадаюсь, идиот полный, дурашка, – Артём терпеть не мог подобное отношение. – О чем я должен догадаться? Жанна опять кому-то набила морду? Кому-то оттяпало транспортером палец? Или вот-вот аммиаком завоняет так, что лучше бежать отсюда уже сейчас?

Василич был, конечно, немного раздражен таким ответом, но предпочел не устраивать скандал.

– Сегодня придет не одна, а две машины, – Василич начал ковырять в носу.

– Я Макара уже предупредил. Так что иди, тебе уже надо готовиться, первая машина на подходе. Как покидаете мороженое, можете оба собираться домой, в смысле ты и Макар. И смотри там, копыта не отбрось, Геракл.

Артём решил промолчать и не говорить вообще ничего ни Василичу, ни Ане. Лишь взглядом он произнес «Я тебя люблю», подмигнул Ане и, слегка сутулясь, направился по крыше к двери в цех.

«Две машины. Да он с ума сошел! И нас всего двое. Разве мы сможем столько перетаскать. Там тонн двадцать пять, не меньше. И что, больше никто нам с Макаром не может помочь? А он, Василич, еще смеется при Ане, мол, сдохну я, если столько перетаскаю. И все равно отправляет меня. Нет чтобы кого-нибудь из слесарей или механиков, этих старых алкашей, отправить нам в помощь. Всяко была бы какая-то польза. Сидят в своей каморке, курят, выпивают, а линии-то, между прочим, не каждую смену ломаются. И трубы откручивать и прикручивать, и принтер проверять, и фольгу заправлять нужно не каждый час. Вот работа-то не пыльная! – в Артёме медленно закипало недовольство. – Издевается он надо мной, что ли?».

Только после того, как Артём сходил за фартуком и перчатками и через цех и лестницу вышел на улицу, к эстакаде, он немного успокоился. «Чего я психую? – вдруг сообразил он и искренне этому удивился. – Ведь работать мне осталось всего несколько смен. Надо взять себя в руки, все сделать, выдержать, а там будет видно. Может, и не приду больше работать в этот цех, если что-нибудь получится найти получше. Хотя, где я получше найду? Обычный студент, такой же, как и все остальные, каких тысячи. Нет, надо держаться, обязательно надо. Тем более ради Ани. Только ради нее».

У эстакады поджидала фура. Водителей Артём уже знал в лицо – они приезжали поочередно. Оба были молодые, носили примерно одинаковые спортивные костюмы, перепачканные на коленках и локтях чем-то темным, оба курили настолько дешевые сигареты, что Артём еще больше возненавидел курильщиков.

Артём пожал водителю руку.

– Ну, парень, все как обычно, я уже Василичу все рассказал, документы у него, твоему напарнику, кажись, команду дали. Так что вперед! – процедил он, дымя сигаретой, и сплюнул на асфальт.

Скрипнул шлагбаум на проходной – и во двор въехал небольшой грузовичок с кузовом-холодильником.

– Как думаете, сколько войдет в такой грузовичок? – спросил Артём у водителя фуры.

– Хрен знает. Тонн пять, не больше – ответил водитель.

«Пять тонн – это не так и много, так что Василич, может, и не такой садист, как кажется со стороны» – порадовался Артём.

Макар подкатил телегу с коробками к краю эстакады и окрикнул Артёма. Тот нехотя поднялся на эстакаду, достал из кармана плеер, включил погромче, спрятал шнур от наушников под лямки фартука и принялся за уже привычную работу. Спустя полтора часа восемнадцать тонн мороженого были загружены в фуру, двести рублей перекочевали в карман Артёма и образовался небольшой перерыв, передышка перед покорением новой высоты.

Фура долго не могла отъехать от эстакады. Ее переднее правое колесо попало в открытый люк и это случилось в тот момент, когда водитель пытался развернуться на маленьком пятачке перед выездом к шлагбауму. Водитель грузовичка, ожидавший своей очереди подъехать к эстакаде, отыскал где-то кусок доски, подложил его под колесо фуры и дал отмашку:

– Но! Давай легонько!

Послышался треск дерева, но фуре все-таки удалось благополучно развернуться и встать у шлагбаума.

– Ну вот, ребята, теперь моя очередь, – водитель грузовичка нервно потирал руки. – Где ваш начальник с моими накладными? Давайте-ка побыстрее, мне некогда с вами возиться.

Артём почти не слышал его. Его мало интересовало, кто и о чем говорит, что требует, чем раздражен или, наоборот, обрадован. Его дело было за малым – перегрузить коробки. Остальным заправляли Макар и Василич, который, стоя в самом дальнем углу эстакады, следил за тем, как фура пытается выехать со двора. Поверх халата он накинул ватник.

«Ходил в камеру – догадался Артём. – Значит, сам отсчитал коробки и подписал накладные. Минуя отдел реализации, отгружаем мороженое. Ну и махинаторы! И я во всем этом участвую. Смешно! Такое чувство, что ворую. У ребенка отнимаю конфету, точнее, мороженое, много мороженого».

Не тревожь мне душу, скрипка,

Я слезы не удержу,

Не томи меня своей печалью.

«Снова? Странно. Что-то часто я стал слышать эту песню. Боже, как болят от этих коробок руки, кто бы знал! Ну ничего, еще совсем чуть-чуть. Здесь не больше пяти тонн. Ага, так и есть, Макар толкает телегу, а сзади еще две стоят. Как холодно в этом маленьком кузове. Главное, головой ни обо что не удариться, а то еще и шишку или сотрясение мозга заработаю. Тогда скрипка точно будет тревожить мою душу, такой звон в ушах поднимется, что долго буду унимать. Как там Аня? Нет, мне не хочется за нее волноваться, знаю, что там, в цеху, с ней все в порядке. Да и с чего я постоянно думаю о том, что что-то должно случиться? Забыть, забыть об этом сейчас же».

Когда все пять тонн оказались в кузове и Артём получил от водителя пятьдесят рублей – почему так мало, он не выяснял, просто поблагодарил – утро уже разыгралось вовсю. А Артёма вдруг резко стало клонить в сон.

Возвращая фартук и перчатки в кладовку, он по дороге заглянул на линию.

– Иди в общагу и отсыпайся, – перекрикивая шум конвейера, произнесла Аня.

– Сам знаю, засыпаю – улыбнулся Артём. – А что, это прям так заметно?

– Чего? – не расслышала его Аня.

– Говорю, так заметно, что меня вырубает не по-детски? Это что, у меня на лбу написано?

– Написано, Тёма, еще как написано! – Аня закачала головой. – Хватит болтать, переодевайся и марш отсыпаться. Выспись ты как следует, в конце концов! Такой усталый и бледнющий ты мне не нужен. Мне нужен здоровый, румяный и красивый Тёмочка!

Аня не стеснялась других упаковщиц, работавших с ней. Вернее, так было в начале, в те дни, когда они только начали вместе приходить на смену и уходить с нее. Постепенно за спиной у Артёма и Ани перестали перешептываться, все поняли, что они пара, встречаются, и не обращали внимания на то, о чем они говорят. Да и не до разговоров других, когда сам стоишь на линии, а транспортер все движется и движется.

Утренний воздух нисколько Артёма не взбодрил, даже наоборот, спать захотелось еще больше. Артём прибавил шаг и громкость приемника.

«Только бы не заснуть по дороге, вот будет прикол!»

Артём ворвался в общежитие настолько стремительно, что не заметил, кто именно был на вахте – просто увидел, что там, в окне, кто-то есть, мерцает огонек телевизора.

В комнате Артём скинул футболку, взял со стула чистое белье и побежал в душ. Обратно он шел, держась за стену и немного покачиваясь.

– Эй, с тобой все в порядке? – это была вахтерша, с которой Артём никогда не общался, она казалась ему неприятной особой, погруженной в свои неведомые мысли.

– В порядке – еле выговорил Артём. – После ночной смены, спать охота.

– Это не спать охота, это тьма нападает! Все погрузятся в сон. Я всем об этом говорю, близится конец света!

– Откуда Вы это взяли? – возмутился Артём, – Что это вообще такое?

Вахтерша не успокаивалась. Она все ближе и ближе подходила к Артёму. В ней было что-то совершенно безумное. Что именно, Артём не мог понять. Взгляд, походка, жесты – скорее все, чем что-то одно.

– Конец света наступит в две тысячи двенадцатом году, все пророчества говорят об этом, – ее руки дрожали все сильнее. – И если ты еще не веришь в это, то надо поверить, обязательно надо, чтобы спастись! По телевизору говорят о катастрофах, столько катастроф вокруг происходит.

И будет происходить все больше и больше, пока все не поймут, что скоро конец света.

– И кто сказал, что этот самый конец света наступит? – Артём переминался с ноги на ногу и искал возможность прекратить этот разговор и проскочить в комнату.

– Этого никто не сказал, это послано свыше, – вахтерша подняла вверх голову.

Артём этим воспользовался, сделал два больших шага, обошел вахтершу и в одно мгновение открыл ключом дверь.

– Конец света наступит в тридцать седьмом веке, когда наше солнце окончательно перегреется, – бросил Артём, и перед тем, как закрыть дверь изнутри, добавил, – меньше телевизор надо смотреть!

Никакого ответа из коридора не последовало. Да и вряд ли Артём услышал бы что-то. Он уснул мгновенно, как будто не спал очень давно, несколько дней или недель, хотя, конечно, Аня сделать так ему бы не позволила. Он проспал довольно долго, проснулся, жизнь шла своим чередом – обед, встреча с Аней, прогулка, работа. И так еще пять дней. Но все они прошли в каком-то легком полусне, притупляющем все ощущения. «Не тревожь мне душу, скрипка» – звучало в голове Артёма. А тревоги гуляли вокруг, врывались в сознание, куда-то девались, затем появлялись снова, трансформировались, перемешивались, порождали новые.

Артёму вдруг начинало казаться, что все происходит вокруг без его участия. Словно к знакомству с Аней он не был причастен, и к работе в цеху. И время бежало вперед без него, а он, как сторонний наблюдатель, следил, но не вмешивался. И лето заканчивалось без него, и приближалась осень. А он просто жил. И ждал, когда все это произойдет.

Килограммы, тонны, десятки, сотни тонн. Постепенно они складывались в одну большую усталость, от которой скрипели и отдавали болью суставы, тянуло мышцы, немели пальцы. Но если бы не было этого, то не было и другого, того, ради чего Артём жил. Ни кино, ни прогулок с Аней, ни пробежек, ни новых вещей, ни чувства нужности кому-то. Его Артём ощутил впервые и не собирался им с кем-то делиться – конечно, кроме Ани. Ей он доверял целиком, и это доверие строилось не на том, что она проявляла о нем заботу и занималась с ним сексом. А на чем-то другом. На чем? Артём задумывался об этом, но все заканчивалось легким головокружением и какими-то другими, более важными делами.

Последний день лета прошел для Артёма тоже как во сне. Аня радовалась, смеялась сама и пыталась рассмешить. Конечно, он смеялся, но над чем именно – не помнил. Вернее, сразу забывал, что вызвало улыбку. Нет, он не плакал, не выглядел страдальцем, не падал в обморок от усталости. Просто она спряталась в нем куда-то внутрь.

На березах появились первые желтые листочки. Они скромно прятались среди своих еще совсем зеленых собратьев, и это было словно класс первоклашек, где из трех десятков сорванцов уже проявляют себя паратройка вундеркиндов. Они не высовываются, не кичатся своими успехами, так как не представляют толком, какие дивиденды это может им принести.

Отработав последний раз в цеху в ночь на тридцать первое августа, Аня и Артём последний день лета просидели в парке, а ближе к вечеру сходили в магазин, чтобы купить пару тетрадей и еды. Учебный год был на носу. В общежитии уже было многолюдно. Но соседи Артёма по комнате планировали приехать лишь после пятого сентября, так что им никто не помешал. Поскрипывала кровать, Артём и Аня держались за руки, будто бы боялись потерять друг друга даже в такой момент.

Пельмени, салат из помидоров, бутылка дешевого пива на двоих, шикарный вид из окна, если сидеть на подоконнике – о чем еще можно мечтать тем, кто измеряет счастье не в банкнотах, а в чем-то другом, не имеющем меры, единиц и процентов? Наутро Артёма ждал техникум, Аню училище, и все снова должно было закрутиться и завертеться.

– Ну, как тебе это лето? – спросила Аня.

– Отличное лето – улыбнулся Артём. – Такого чувства свободы у меня не было никогда! И тебя у меня не было никогда. Так что этим летом я доволен. А ты?