— Прости, Саша, я задумалась.

— О чем?

— О тебе.

— И..?

— Саша, я растеряна. Я всегда любила тебя. Ты был мне как сын. Мы так замечательно жили вместе. Теперь я не знаю, что делать. Тебе надо уехать, да?

— Бетси, у меня нет никаких шансов?

Я встаю из-за стола и подхожу к камину.

— Саша, мне тридцать семь лет, тебе двадцать, у нас почти семнадцать лет разницы. Что ты, собственно, хотел от меня? Любовное приключение?

— Я люблю тебя, я хочу жить с тобой всю жизнь.

— Через десять лет мне будет почти пятьдесят, а тебе — тридцать. А еще через десять лет мне будет шестьдесят. Я буду воспитывать внуков, а ты — сорокалетний, полный сил мужчина, будешь нуждаться в близости с молодой женщиной, способной разделить с тобой желания.

— Бетси, хотя бы несколько лет! Сейчас ведь ты так молода. Разве ты не хочешь, чтобы рядом с тобой был человек, который тебя обожает? — искушает он, — Ведь после Джека у тебя никого не было? Как ты можешь жить одна?

— Саша, не надо об этом говорить. Но что будет через несколько лет? Мы расстанемся и я буду одна в том возрасте, когда мне еще больше нужна будет опора в жизни, но я уже потеряю остатки молодости и привлекательности, и мне будет сложнее устроить свою жизнь.

— Бетси, ты обвиняешь меня в жестокости эгоизма.

— Я просто говорю правду. Юность склонна жить одним днем, я же должна заглядывать в будущее.

— Мы все время говорим не о том. С детства я видел, как ты страдала от несчастной любви. Помнишь, как Коко привел тебя к нам, когда тебя бросил муж? Потом я видел, как в твоих глазах была настороженность, когда ты смотрела на своего мужа в Швейцарии. Что у вас происходило, почему ты ушла от него? И потом, уже в Риме, ты страдала одна. Я видел, как ты страдала, когда смеялась и шутила, чтобы никто ничего не заметил, как страдала, когда была с Джеком. Мне всегда хотелось защитить тебя, сделать тебя такой счастливой, что ты забудешь причину, по которой твоя жизнь была полна переживаний.

— Ты хочешь заменить мне Колю?

Он растерянно смотрит на меня, но потом отвечает с раздражением:

— Я ждал этого. Ты думаешь, я хочу быть его соперником? Ты надеешься, что он к тебе вернется! Бетси, он ведь бросил тебя! Он женился на какой-то кикиморе и теперь скучает только о сыне!

— Саша, мы этого не знаем.

— Ты готова его защищать до смерти! Ты все еще любишь его?

— Не знаю, — честно говорю я.

— Вот видишь! Так почему ты хочешь, что бы я уехал? Бетси, я люблю тебя. Когда я тебя долго не вижу, у меня начинается лихорадка, я не нахожу себе места и только одно желание меня преследует — ехать туда, где ты. Мама давно догадалась. Она рассказала мне эту историю с танцором. Но еще она сказала, что мне не на что надеяться.

— Это правда, — киваю я, чувствуя себя виноватой за невольно причиненную боль.

— Знаешь, какой мукой мне было жить с тобой! Стоило мне закрыть глаза вечером, как ты приходила ко мне. Иногда ты ложилась ко мне в постель, иногда просто сидела и болтала со мной, смеялась, как девчонка. Очень редко я мог поцеловать тебя, но чаще я просто держал тебя в объятиях. Ты была такая нежная и теплая, твой запах возбуждал меня до головокружения. Я никогда не мог позволить вести себя слишком вольно, ты понимаешь? Я знаю все о психике и ее возможностях. Если бы я услышал об этом от пациента, я бы знал, что ему сказать. Но для меня это было единственным счастьем. Я не хотел терять тебя даже в таком иллюзорном обладании. Но когда в Рождество я почувствовал твое тело в своих руках — тебя, настоящую, живую и теплую, твою кожу под своими губами, твой аромат — я сошел с ума. Я понял, что никогда уже не смогу вести себя с тобой, как прежде.

Слушаю его, как загипнотизированная. Ноги у меня дрожат, я делаю несколько шагов к дивану и падаю на него в полном изумлении.

— Саша, прекрати!

Он быстро подходит и, опустившись на ковер у моих ног, берет за руки.

— Бетси, почему ты отказываешь мне в том, что так милосердно подарила другому? Ты ведь его не любила?

— Потому что ты — это ты, — я машинально глажу его по щеке, но тут же отдергиваю руку, словно обжегшись о его губы.

— Бетси, — шепчет Саша, — позволь мне просто посидеть с тобой, как я мечтал.

Я молча киваю и он, сев рядом, привлекает меня к себе. Сашины руки так ласково, почти невесомо касаются моего лица, так нежно обнимают, что я вздыхаю, прикрыв глаза. Его губы мимолетно касаются моих, находят мочку уха, легко прикусывают ее, его рука прижимается к обнаженной спине под джемпером, другая нежно гладит шею, скользит, оттянув ворот, по груди. Меня бьет крупная дрожь. В его поцелуе нет настойчивости, губы просто гладят мои, язык мимоходом касается уголка рта. Это приводит меня в неистовство, взвинчивая нервы нереальностью происходящего и желанием поймать ускользающие ласки. Руки непроизвольно крепче прижимают его голову и он, наконец, целует меня долго-долго, с нарастающей страстью, но так же бережно. И лишь когда джемпер скользит вверх и обе Сашины руки опускаются на грудь, я чувствую, как кровь начинает бешено стучать в висках, захлебываюсь в остром наслаждении от прикосновения его ищущих губ и это приводит меня в чувство. Отталкивая его и натягивая джемпер, я дрожащим голосом умоляю:

— Саша, уйди! Оставь меня. Ну пожалуйста! Я так не могу. Извини.

Мы сидим в разных углах дивана, приходя в себя.

— Ты хочешь, чтобы я уехал?

— Да. Саша, прости, но я тебя боюсь. То, что ты сейчас сделал — это потрясающе. Кто тебя научил?! Я боюсь, что не устою, но я этого не хочу, Ты ведь понимаешь, что я могла бы сейчас уступить, но никогда уже мы не были бы так близки, как все эти годы. Ты можешь выбирать — но потом ничего не требуй и не обижайся. Как любовник ты мне не нужен, второй раз ты меня не получишь и больше не увидишь.

Я замечаю, что он непроизвольно делает ко мне движение и тут же замирает.

— Я понял, Бетси. Я слишком тебя люблю и не хочу потерять.

— Спасибо, я рада. Иначе ты поставил бы меня в очень трудное положение.

— Почему, ты можешь объяснить?

— Да, тебе это должно быть интересно, как специалисту. Ты действовал сейчас, как опытный соблазнитель, сознательно или интуитивно ты выбрал самый верный способ заставить чувственность отключить разум, и с более молодой и неопытной девушкой так бы и получилось. Но ты для меня всегда был не только мальчиком, но и приемным сыном. И в сознании абсолютное неприятие отношений, выходящих за рамки родственных, дает слишком острое противоречие с желанием тела.

— Но ведь у нас никогда не было родственных отношений. Бетси, ты все еще надеешься? — но увидев слезы в моих глазах, он переводит разговор на другое.

— Значит, я уеду. Но я буду часто приезжать. Может, позже ты передумаешь? Если ты хочешь, чтобы дети были счастливы…

— Саша, это похоже на шантаж. Но я знаю, что ты любишь их, — я замолкаю, но потом начинаю говорить опять, — У меня сейчас самый тяжелый период. Я любила Колю… Ты знаешь, как. Но наша последняя встреча, как паровой каток, сломала все. Я не придала значения его женитьбе, это ничего не значило для меня. Я знала, что просто он упорно хотел заставить меня устроить жизнь без него. Но в последний приезд я вдруг обнаружила, что он не хочет сохранить близость со мной, понимаешь, духовную близость. Он спал со мной, как с проституткой. Больше двадцати лет мы понимали друг друга без слов. Мы жили в разных городах, разных странах, но мы были как единое целое. Я тосковала по его телу, но душа его всегда была со мной. И вдруг я поняла, что он ушел от меня, он замкнулся и доступа туда, к нему, нет. Я не знаю, как жить дальше. Мне нужно учиться жить без него. Но это как научиться дышать не кислородом, а фтором. Это уже сейчас разъедает меня изнутри. Когда-нибудь, наверное, я успокоюсь, может, подумаю о своем будущем…

— Я буду ждать, Бетси. Вспомни тогда обо мне.

— Саша, лучше будет, если ты оставишь надежду на это. Когда придет это время, останки опознать будет трудно, — я подхожу к нему и обнимаю, — Прости меня. Я хотела стать тебе второй матерью, но у меня не получилось, как и многое другое в жизни. Я принесла тебе страдания, а ведь все отдала бы, чтобы ты был счастлив. Я оказалась плохой матерью.

— Бетси, я обожаю тебя. Лучше тебя нет никого на свете. А я даже не могу сделать твою жизнь счастливой!

— Саша, сделай счастливой свою жизнь — и мне будет легче.

— Я счастлив рядом с тобой, ты люби меня хотя бы как сына.

— Я всегда любила тебя, даже больше, чем эклеры!

— Бетси!!

Мы стоим, обнявшись, и на какой-то миг я ощущаю, что рядом со мной прежний Сашка. Я легко отталкиваю его:

— Иди!

Через день я провожаю Сашу в Ленинград, дав ему тысячу поручений.

— Я тебе так завидую, Саша. Как бы я хотела уехать с тобой. Боже, как я тоскую по дому!

— Мы постараемся что-нибудь сделать, Бетси. И я скоро приеду. И привезу отца, хочешь?

Я молча смотрю на него. Прощание Саши с детьми было трогательным. Алик пока не понимал, что из его жизни уходит еще один близкий человек, для него расставания не приобрели еще рокового ощущения потери, но Алиса, моя умненькая и душевно чуткая девочка, переживала отъезд Саши, как трагедию. Она не отходила от него ни на шаг последние дни, а перед тем, как ехать в аэропорт, она вдруг предложила Саше взять с собой Джуззи:

— Тебе не будет так скучно без нас!

Это была самая большая жертва, какую она могла принести. Саша поднял на меня глаза, в которых стояли невыплаканные слезы..

— Алиса, спасибо, что ты не додумалась предложить мне взять, чтобы не скучать, с собой маму. От такого подарка я бы не смог отказаться! Видишь ли, я сразу уеду работать в Армению. Джуззи будет там очень неуютно, так что пусть уж живет с тобой. Играй с ней за меня тоже. И не забывайте меня. Расти быстрее, тогда я приеду и женюсь на тебе!

— Саша не забивай ей голову!

В аэропорту он смотрит на меня таким тоскующим взглядом, что я обнимаю его сама и целую. Мы долго стоим так, обнявшись, пока к нам не подходит стюардесса.

— Мистер Румянцев, пора! Пройдите в самолет.

— Бетси, ты так ничего и не передала отцу. Что ему сказать?

— Иди уж, Саша! Ничего не говори, — я отворачиваюсь и спешу к стоянке такси.


Мне очень не хочется оставлять Алису в Лондоне одну, но у нее начинаются занятия в школе, да и миссис Лейдж отлично за ней присматривает. Мы с Аликом улетаем в Рим, и я начинаю озвучивать картину. На этот раз Витторио, зная мою требовательность, не торопит меня, и я часами сижу в студии, произнося одни и те же фразы. Зашедший однажды в студию Витторио слушает это некоторое время, а потом подсаживается ко мне.

— Лиза, что с тобой происходит? Что-то не так, но я не могу уловить. Ты или так невероятно счастлива, что замкнулась в своем благополучии, или так несчастна, что все чувства сгорели и осталась одна пустота.

— Как ты хорошо сказал! Да, для окружающих эффект в обоих случаях одинаков.

— Жизнь с твоей сестрой сделала из меня философа. Вы, русские женщины, одни погружены в анализ души. Такие нюансы чувств недоступны остальным, они их просто не интересуют. Причем эти чувства чаще всего не секс. Это касается морали, этики, религии. Меня это ошеломляло в первое время, а теперь я заразился этим сам, мне это очень помогает в работе. Ведь недаром все выдающиеся творцы в Европе имели русских жен — и Дали, и Пикассо, и Элюар, и Роллан. Мне, конечно, до них далеко… Да, так какой вариант тебе сейчас ближе?

— Второй.

— Все так плохо?

— Все безнадежно. Не думай об этом, это уже не изменить. Это пожар третьей степени, после него остается пепел и обгорелый остов. Не знаю, смогу ли я после этого играть? Но писать уже — нет. Буду преподавать филологию и растить детей.

— Лиза, помнишь Дельфы?

— Я помню, что я там была в самый страшный для себя день. Остальное я сыграла в кино, и это уже забылось.

— Лиза, вспомни, у тебя будут еще счастье и любовь! Ведь ты любимица Афродиты. Мне очень этого хочется!

— Спасибо, Витторио, но я уже не жду ничего хорошего.

— Может, тебе выйти замуж или завести нового любовника? Ты ведь можешь выбрать любого. Леди Ферндейл может стать графиней или даже герцогиней.

— Нет, поздно. Ты знаешь, что я была замужем три раза? Сколько же можно выходить не за тех?

— Лиза, я знаю твою историю, я знаю о твоей любви. Ну, хочешь, я заявлю наш фильм на Московский кинофестиваль и нас обязаны будут впустить? Или за тебя похлопочут из Ватикана?

— Витторио, что, очень заметно, что я на грани?