Помолчав, он добавил:

– Говоря по правде, мой отец был очень умен и постоянно подталкивал меня к тому же с такой настойчивостью, что я с раннего возраста проникся ненавистью ко всему, чем пичкали меня в Итоне.

– Я могу это понять, – согласилась Астара. – Мой отец всегда говорил, что самая фатальная для детей вещь – навязывать им свой собственный энтузиазм в отношении какого-то предмета.

– Ваш отец был понимающим человеком. Каждый семестр, приезжая из Итона домой на каникулы, я знал, что там меня ждет очередная взбучка из-за моих неуспехов в учебе.

– И эти “взбучки” все-таки не заставляли вас учиться более прилежно?

– Конечно, нет! Просто я еще крепче стискивал зубы и твердил себе, что все науки – все без исключения! – сплошная скучища и тоска.

Астара засмеялась.

– Я буквально вижу, как вы бросаете вызов вашему отцу и учителям, воздвигая барьер между вами и всем, чему они хотят вас научить.

– Вы это поняли. Уверяю вас, я много страдал из-за своего умного семейства.

В признании Лайонела прозвучало нечто мальчишеское и трогательное, и Астара невольно сказала:

– Я искренне вам сочувствую.

– Вам не понять весь ужас моего положения, когда сначала дядя Родерик, а затем и дядя Джордж совали мне под нос блестящие примеры, – разумеется, среди них не последнее место занимал и Уильям.

– А Уильям умен? – поинтересовалась Астара.

– Он всегда находится в прекрасной форме, чего бы это ни касалось.

– Что вы имеете в виду?

Наступила небольшая пауза, затем Лайонел ответил:

– Забудьте про то, что я сказал.

– Что ж, постараюсь, – согласилась Астара. – Итак, Уильям был первым не только в спортивных играх – об этом мне рассказывал дядя Родерик, – но и в учебе?

– Он постоянно привозил домой награды, а моим уделом были немилосердные порки.

Астара от души рассмеялась.

– Бедный Лайонел! Мне вас искренне жаль, поверьте мне! И в то же время я не сомневаюсь, что вы давно уже все наверстали за свои взрослые годы.

– Я люблю полковую жизнь, но это не мешает моему отцу постоянно качать головой и ворчливо заявлять, что он мечтал иметь сына, который бы сиял на политической арене, как и он сам.

– Невозможно иметь в семье двух политиков! – улыбнулась Астара.

– Я и сам всегда так думал, – согласился Лайонел, – и это вновь возвращает нас к началу нашего разговора.

Он посмотрел на нее через стол и произнес с подкупающей искренностью:

– Я не в силах сказать вам множество красивых слов, которые помогли бы вам понять, что я о вас думаю. Скажу лишь, что я люблю вас. Если вы станете моей женой, я почувствую себя на небесах. Только у меня сложилось впечатление, что вы не захотите открыть мне ворота.

– Все происходит слишком быстро, я еще не поняла, чего мне хочется, – твердо заявила Астара. – И это касается абсолютно всего.

– А когда поймете, то счастливчиком, несомненно, окажется Уильям, – произнес Лайонел с внезапной горечью в голосе. – И для этого мне даже не нужно смотреть на карты или на линии вашей руки. Все ясно заранее.

– Глядя на висящую над камином картину, я часто вспоминаю, – сказала Астара, – как три богини, представшие перед Парисом, пытались повлиять на его решение, обещая ему разные заманчивые награды.

Лайонел бросил взгляд на полотно, и Астара поняла, что содержание картины не говорит бравому титану ровным счетом ничего.

– Афина, – продолжала Астара, – пообещала Парису, что он всегда будет выходить победителем из любого сражения.

– Неужели? Ничего себе! – воскликнул Лайонел. – Неплохо получить такое! Ведь, вероятно, она имела в виду под сражением не только поле настоящей битвы.

– Я полагаю, она имела в виду, – пояснила Астара, – что он станет победителем во всем, чего добивается.

– Жалко, что эта богиня – как, вы сказали, было ее имя? – не может оказаться здесь. А то бы она навела на меня свои волшебные чары, и я тогда смог бы добиться вашего расположения!

– Если бы это произошло, то я думаю, что в скором времени вы стали бы видеть во мне обузу, – предположила Астара. – Солдаты ведь лучше выполняют свой долг, когда они свободны от семьи.

– Почему вы так считаете?

– Ну, допустим, вас направляют вместе с полком куда-нибудь в дальние края. Жена и маленькие дети сразу же станут вас стеснять.

– В такой ситуации мне просто пришлось бы выбирать – оставить вас дома, в Англии, или подвергать всем неудобствам, какие приходится переносить в походах женам военных.

Не успела Астара возразить, как он закончил свою мысль:

– Но в моей ситуации все обстоит немного иначе, так как маловероятно, что королевская гвардия будет когда-либо направлена в Индию или в другой Богом забытый край. У меня нередко создается впечатление, что мы существуем просто для украшения.

– Ваш полк отличился при Ватерлоо, и там, как я понимаю, вы тоже были украшены – наградой.

– Там было просто здорово! – воскликнул Лайонел, и его глаза зажглись восторгом. – Пожалуй, больше никогда в жизни я не испытывал такого подъема.

Он увидел, что Астара приготовилась его слушать, и, чуть помедлив, стал рассказывать.

– После битвы все только и говорили, что об ужасах, о бойне, об убитых и раненых, а мне больше всего вспоминается охвативший меня тогда восторг!

Астара чуть заметно улыбнулась, потому что в его голосе и теперь звучало воодушевление.

– Возможно, я был слишком молод, – продолжал Лайонел, – но мне ни на секунду не пришла в голову мысль о нашем поражении. Да и потом, с нами ведь был сам Веллингтон! Разве можно было не верить в победу, если он возглавлял наше войско?

По его тону, по сиянию глаз нетрудно было понять, что он любит по-настоящему – свой полк, солдат, которыми командует, и генерала, который командует им.

Астара не могла прогнать от себя впечатление, хотя не стала говорить о нем вслух, что жена всегда будет стоять для Лайонела на втором месте и, что его основное жизненное призвание не любовь, а война.

Уильям прекратил беседу с дядей, поднялся с кресла и подошел к их столику.

– Что-то не слишком далеко вы продвинулись с вашим уроком, – недовольным тоном произнес он.

– Мы разговаривали, – с вызовом ответил Лайонел.

– Я уже заметил, – отозвался Уильям. – Пожалуй, я присоединюсь к вам.

Он отодвинул стул и уже собрался сесть рядом с ними, но тут Астара встала.

– Я уверена, что все вы устали после поездки на ярмарку, – заявила она, – так что я, пожалуй, попрощаюсь с вами и дядей Родериком и пойду к себе.

– Нет, не покидайте нас! – резко сказал виконт, и ей показалось, что это скорее приказ, чем просьба.

И поэтому она не удостоила его ответом, а направилась к своему опекуну.

Он поднял голову и посмотрел на нее, а потом поднялся. В его глазах она прочла безмолвный вопрос.

Астара знала, что опекун, с его острым умом и поразительной проницательностью, особенно если дело касалось его воспитанницы, уже понял, что в этот вечер она получила целых два предложения руки и сердца.

– Доброй ночи, дорогой дядя Родерик!

– Доброй ночи, моя милая девочка, – ответил он. – Приятных тебе снов.

– Если уж я увижу сон, – ответила Астара, – пусть в нем мне приснятся вещи, которые нам с вами еще предстоит завершить. Вы ведь знаете, что мы выполнили пока что далеко не все из наших планов.

По его лицу промелькнуло на миг сожаление, он явно понял, что она ответила отказом обоим его племянникам или, по крайней мере, не дала согласия.

Поцеловав воспитанницу в щеку, он тихо процитировал стихотворную строку:

– «Робка, капризна и жестока»!

– Все-таки неплохо быть женщиной, – твердо заявила Астара. – Много своих преимуществ.

Она заметила, что лукавый огонек вновь вернулся в глаза сэра Родерика, и после этого грациозно попрощалась с Уильямом и Лайонелом и оставила салон.

Однако сон никак не шел.

Астара долго лежала и вспоминала странные события минувшего дня и ее посещение старой мельницы. И все время в сознании крутился настойчивый вопрос – как ей еще раз увидеть Вулкана Уорфилда?

Сомнений быть не могло – ей хотелось этого. Он заинтересовал ее и вообще оказался совсем не таким, как она ожидала.

Кто бы мог догадаться, что он не просто “шляется” без всякой цели по свету, как считали его родственники, а пишет книги и занимается живописью? А его картины? Они наверняка вызовут немалый интерес и яростные споры.

Вслед за своим отцом она испытывала большое уважение к Ассоциации исследователей внутренних районов Африки. Отец всегда с энтузиазмом отзывался об Ассоциации и считал благородными ее старания познакомить с отдаленными уголками мира тех людей, кто не имел достаточных средств и мог путешествовать только в своих мыслях.

Примерно такие же аргументы приводила и мать Астары, когда постоянно упрашивала отца написать о своих экспедициях, чтобы другие люди тоже могли насладиться романтикой странствий.

– Возможно, Астара сделает это вместо меня, когда подрастет, – отвечал отец.

– Почему бы и нет? – улыбалась мать. – И все-таки нельзя забывать о том, что многие люди станут читать твои труды, но никогда не возьмут в руки сочинение, написанное женщиной.

И теперь Вулкан сделал то, что не успел отец Астары, и она знала, что не найдет покоя, пока не прочтет его книгу и не увидит остальные его картины.

На следующий день Астара никак не могла решить, как бы ей потихоньку улизнуть от дяди и кузенов и побывать еще раз в Литл-Милдене.

Утром они вчетвером отправились на верховую прогулку. Затем был устроен ленч для соседей, обнаруживших, что сэр Родерик снова появился в Уорфилд-хаузе. Они уже с неделю как засыпали приглашениями его и Астару.

Однако сэр Родерик уклонился от их гостеприимных призывов, предложив взамен собственные, и, когда во время ленча за столом собралось около двадцати гостей, владельцев соседних усадеб, Астара с легким удивлением заметила, с каким благоговением все смотрят на ее опекуна.

Как-то, еще в Париже, она сказала ему:

– У вас, дядя, вокруг головы золотая аура, а для большинства людей это священная эмблема.

В ответ он расхохотался, но она поняла, что он и сам прекрасно знает об этом. Дяде, несомненно, нравилось видеть на лицах окружающих уважение и даже благоговение перед его богатством.

После ленча гости пожелали осмотреть дом, а когда они наконец с явной неохотой разъехались, день почти уже закончился.

– Не желаете прогуляться по саду? – предложил Астаре виконт.

Она покачала головой, а когда к его просьбе присоединился и дядя Родерик, сказала:

– Вероятно, я покажусь вам капризной, но у меня немного болит голова. Если у вас нет ко мне особо срочных дел, я пойду к себе и прилягу до обеда.

– Разумеется, моя дорогая, – согласился сэр Родерик.

Он обнял ее за плечи и сказал: Во время ленча я постоянно восторгался, какую прелестную хозяйку обрел Уорфилд-хауз. Не сомневаюсь, что и мои племянники думали о том же.

– Только не забывайте, дядюшка, – весело подхватила Астара, – что и вы сами были необычайно обаятельным хозяином.

Направляясь прочь, она сознавала, что баронета позабавила та ловкость, с какой она перевела его комплимент на него самого.

Оказавшись у себя в комнате, Астара поскорей сняла дорогое роскошное платье, в котором принимала гостей за ленчем, надела самое простое и выскользнула по боковой лестнице через заднюю дверь в сад.

Торопясь поскорее добраться до Вулкана, она пробралась через росшие на опушке кусты и вскоре отыскала нужную тропинку.

Добравшись до Литл-Милдена, она запыхалась и, войдя в деревню, умерила шаг и пошла степенно, надеясь, что сердце перестанет так яростно стучать в груди.

Как она и ожидала, дверь мельницы была открыта. Войдя, она сразу же услышала голос Вулкана. Еще не видя ее, он отрывисто спросил:

– Афродита, это ты? А я-то думал, ты уже забыла про свое обещание.

– Я всегда держу данное мною слово, – отозвалась Астара, входя в большую комнату.

Он работал за мольбертом и теперь повернулся и посмотрел на нее. Внезапно она почувствовала, как от торопливой ходьбы пряди волос выбились из прически и теперь лежат завитками на лбу, а щеки пылают румянцем.

Она взглянула на него и сразу же отвела глаза, а затем, не дожидаясь приглашения, подошла к трону и взяла в руки связку колосьев, лежавших там, куда она положила их в прошлый раз.

Приняв требующуюся позу, она стала смотреть чуть вверх, словно на льющийся с небес божественный свет.

Он замер и не шевелился, но она знала, что его взгляд прикован к ней. Потом он сказал:

– Превосходно! Теперь мне ясно, в чем заключалась моя ошибка.

Вулкан взялся за кисть и принялся быстро работать. Через некоторое время он поинтересовался: